– Значит, так, – Лукин подал две стодолларовые бумажки, затем замешкался и из потайного отдела старого бумажника вытащил еще две помятые пятидесятки. – Извини, это все, что есть на руках. Честно скажу, навар для меня будет баксов двести, а головной боли получу – на месяц, а то и на два. Плачу только из расчета на перспективность сотрудничества. Рискую…

– Крест чистый, не краденый, из клада.

– А клад кому, по-твоему, принадлежит, тебе, что ли, или подельнику? Он государственный. Занеси крест в милицию, тебе перепадет двадцать пять процентов, с них налоги уплатишь, и крест не в пятьсот баксов оценят, а в лучшем случае в сто. Получишь на руки двадцатку. Плюс, тебя станут на допросы таскать, дознаваться начнут, мол, остальное золото-серебро куда спрятал?

– Я думал, он дороже стоит.

– Хочешь – забирай, – Самсон Ильич спокойно выдвинул крест из светового круга. Крест замерцал.

Деньги подрагивали в руке Пацука. Одет он был небогато.

– Врете вы, конечно, Самсон Ильич…

– Смысла мне нет тебе врать.

– Врете, сами небось пятьсот баксов на нем поднимете. Накиньте еще. Лукин хихикнул:

– Подниму, если лоха найду. Но сейчас все умные стали, книжки читают, в Интернете сидят. Да и церковная утварь в цене упала, товар неходовой. Священникам ее только и можно продать, но откуда у них деньги? Попы сами привыкли все на халяву получать.

– Да уж. Люди им бесплатно ремонты делают, деньги на церковь жертвуют, те же кресты, иконы и Библии в подарок несут, чтобы замолить грехи.

– Говори честно, Кузьма, что еще у тебя на руках есть? Если комплект хороший соберется, то его дороже можно продать, а если вещички вразнобой идут, то это дешевка.

Пацук мялся, тяжело переступая с ноги на ногу.

– Ты садись, не топчись, дырку в ковре протрешь. И решайся, честно говори, со мной или с другими работать дальше будешь?

Пацук сел, положил руки на колени:

– Вас, Самсон Ильич, я давно знаю, буду с вами работать. Думаю, что этот крест – вещь не последняя. Я с одним мужиком на пару работаю.

– Не мог один клад искать?

– Он в электронике волочет, соорудил такую штуку, которая на цветные металлы реагирует. Вот и ищем с ней по ночам.

– Где? – спокойно, словно речь шла о чем-то абсолютно неинтересном, спросил Самсон Ильич.

– А вот этого не скажу, это моя коммерческая тайна. Я же не спрашиваю, кому вы крест продать собрались? Меньше знаешь – крепче спишь, вы меня сами этому научили. Неделю мы искали, нашли две крупные вещи: крест и оклад, и еще кое-что по мелочи. Разбросано там все в земле. Монеты мы зубному технику вдули – хорошо заплатил. Искать трудно, по ночам приходится в болоте лазать. А как дожди пройдут, туда вообще соваться опасно. Добычу мы поделили: мне – крест, мужику – оклад, – и Кузьма руками показал размер оклада, а потом ткнул пальцем в том энциклопедии, лежащий на краю стола. – Такой же, только вдвое тоньше, на нем тоже по-старорусски надписи сделаны, такие же, как на кресте.

– Почему оклад не привез?

– Он не у меня. Я напарнику сказал, что в Москву съезжу, настоящую цену от сведущего человека узнаю, потом продам. А сколько такая штуковина стоить может?

– Если они рядом лежали, то, наверное, одного времени.

– Не совсем рядом, метрах в десяти друг от друга.

– Это не имеет значения. Знаешь, Кузьма, зайди ко мне завтра часиков в шесть, вечером. Предварительно позвони. Я кое с кем переговорю, и, если мое предложение людей заинтересует, может, еще триста за крест отхватишь. А про оклад я подумаю, с людьми поговорю. Если найду нужного покупателя, значит, ты, Кузьма, еще баксов двести на окладе срубишь – уже своих, личных. Кузьма приободрился:

– Дорога дорогая, Самсон Ильич, – начал жаловаться Пацук, – опасно у вас в Москве. Меня милиция дважды останавливала, террористов и бандитов ловят. Хорошо еще, что я на кавказца не похож.

– Твоя правда, не похож, – Самсон Ильич нервничал, только виду не подавал. – Ты иди, завтра позвонишь, встретимся. Ты ищи, Кузьма, только аккуратно, что найдешь, прячь и никому ни гу-гу, а то и рубля рваного не получишь. У меня в ваших краях дела тоже есть, я в Беларуси довольно часто бываю. Буду в Варшаву ехать – к тебе заскочу. Гостиница у вас хорошая?

– У меня остановиться можете. Самсон Ильич снисходительно улыбнулся. Раньше Лукин мог выпить из одной кружки чифиря с Пацуком, но свобода их развела. И какое расстояние между ними теперь, Пацук почувствовал только сегодня. Его собственный дом, считавшийся в Борисове зажиточным, показался ему жалкой хижиной.

Он осмотрелся. “Богато живет Лукин. Он и на зоне жил круто, хотя там каждый рубль сотенной с воли стоит”.

– Завтра жду твоего звонка.

Лукин буквально выпроводил Пацука, тщательно запер дверь и радостно потер руки. Он бросился к компьютеру, влез в базы данных, просмотрел все, что касалось византийских ценностей. Этот крест нигде раньше не объявлялся, хотя похожие изделия встречались. Ценник поражал воображение: сто пятьдесят, триста, четыреста восемьдесят фунтов стерлингов. Наверняка этот крест принадлежал кому-нибудь из первосвященников, возможно, даже константинопольскому патриарху или антиохийскому.

Ладони у Лукина вспотели. Он уже точно знал: Пацук отыскал клад императора Наполеона. “Везет либо полным дуракам, либо очень умным. Пацук дурак, а я умен. Нам повезло вместе. Ему на пятьсот долларов – “по Сеньке и шапка”, – а мне еще посмотрим. Жизнь начинает налаживаться, не зря я оказался в тюрьме, не зря потратил пять лет”.

Просмотрел Самсон Ильич и оклады икон, сделанные в Византии в десятом веке. Подобных вещей в каталоге оказалось около сотни по всему миру.

"По всему выходит, что благодаря кресту и еще паре-тройке подобных вещей я стану долларовым миллионером, поднимусь, можно сказать, на ровном месте. Если вещь не значится в розыске, за нее можно запрашивать настоящую цену. Все теперь зависит от моего ума и расторопности”.

Лукин взял в руки массивный крест, покачал его как ребенка, поцеловал. “Поживешь у меня, но так, чтобы на тебя даже луч света не падал. Я тебя спрячу так, что ни одна собака тебя не найдет, хоть весь дом перевернут. Обрадую завтра Пацука, скажу, мол, лоха коммерсанта нашел. Дам еще пятьсот баксов, а то уходил он от меня как в воду опущенный.

И еще скажу, что клиент оклад ждет не дождется. Если оклад не хуже креста окажется, мол, он готов сразу восемьсот отвалить, а то и штуку”.

От этих мыслей у Лунина, словно от стакана водки, закружилась голова, кровь радостно застучала в висках.

Зазвонил телефон. Голос адвоката звучал радостно:

– Нашел клиента. Можно пять единиц поднять.

Лукин даже не сразу понял, о чем идет речь. Пять тысяч долларов показались ему каплей, упавшей на пересохший язык жаждущего.

– Не торгуйся, отдавай.

– Не в моих привычках, Самсон Ильич, без торга отдавать.

– Мне хватит пяти штук, верх себе забери, каким бы он ни был.

– Благодарю, Самсон Ильич! Ты не захворал часом? Может, тебе деньги срочно нужны, так я дам взаймы.

– Нет, все отлично. Я живу скромно, кефир, сортир… Ты же знаешь, Лукину много не требуется. Кое-что из старья продаю, книги по антикварам рассовываю. Много ли старику надо? На девочек и рестораны не трачусь, на дорогих авто не езжу.

– Свалить за границу собрался, что ли? – вкрадчиво осведомился адвокат.

– Нет, о смерти думаю. Смешно оказаться самым богатым на кладбище! В гробу карманов нет.

– Может, ты и прав, – тотчас согласился адвокат, боясь, что Лукин передумает насчет пяти тысяч. Адвокат и так назвал цену в расчете на то, что две тысячи останутся ему в качестве комиссионных.

– Действуй, – коротко отдал приказ Лукин. – Главное – не цена, а процесс, оборот. Чем быстрее товар и деньги крутятся, тем лучше. Спокойной тебе ночи.

– И вам, Самсон Ильич, нескучной ночи и сладких сновидений.

Лукин в ответ буркнул и отключил телефон, чтобы тот не беспокоил его до утра. Торопливо подошел к большому двухкамерному холодильнику, открыл дверцу морозилки. В верхнем контейнере лежали три заледеневшие пачки пельменей. Бумага серая, пельмени дешевые, такими только собак кормить, да и то если животных не жалко. Надорвал одну, вытряхнул пельмени в мусорное ведро, вызволив тугой сверток долларов в тонкой целлофановой пленке.