— Я нанес решаюIций удар по Копьям, убив их вождя, после этого они разбежались кто куда, — хвастливо говорил Каэль, потрясал отрубленной головой вождя Племени Копий.

— А скольких всего ты убил? — спросил Рикк.

— Мне некогда было считать, — буркнул Каэль. Смелый и отважный воин считать не умел.

— Зато я нашел их стадо, которое они прятали в болотах — веско добавил Рикк.

— Конечно, тебя ведь вело чувство голода! — язвительно заметил Каэль.

— Скажи спасибо, что Копья не успели сожрать свое стадо, — Рикк умел в любом событии находить положительные стороны, — после мучных лепешек мой живот взывает к моей совести и требует настоящей пищи.

— Кроме жратвы, Рикк, тебя сегодня будет интересовать что-нибудь еще? — спросил Бренн. — Или мне одному придется заниматься пленниками и другими делами?

— Нет, Бренн, пока я не утолю главную свою страсть, ни о чем другом даже слышать не хочу, — прогнусавил в ответ Рикк, в нетерпении вдыхая ароматный запах жарящегося мяса.

Принц Бренн, по обыкновению, начал хвастать перед новичками своим мечом. достав его из ножен, Бренн рассекал клинком воздух и срубал чахлые деревца. Когда все деревья и кусты вокруг были превращены в пни, принц начал предлагать желающим подержать меч в руках. Тяжелый двуручный меч Бренна могли поднять далеко не все витязи, а уж сражаться им мог только его хозяин. Настоящие воины одобрительно цокали, ощупывая клинок, шириной с ладонь, изогнутую гарду, восхищались изысканной черненой рукоятью с навершием в виде человеческой головы. А те, кто мог его поднять, удивлялись отличной балансировке, странной для такого огромного меча.

Бренн пользовался невероятной популярностью среди племен поэннинцев и думнонов. Жестокий, своенравный, хитрый и безрассудно храбрый, он больше разумного и осторожного Белина подходил на роль короля. А то, как он ловко и быстро подчинил себе племена поэннинцев, только лишний раз доказывало это. Но Дунваллон уже объявил своим преемником Белина, и будущее спокойствие государства теперь зависело от того, признает ли Бренн старшего брата своим господином, сможет ли довольствоваться положением вождя в Поэннине, или его поманит призрачный блеск королевской короны, под властью которой находилось теперь множество племен, включая и его собственное. Если он не признает брата, если провозгласит себя королем, позовет за собой своих воинов, то вряд ли Белину удастся удержаться, даже несмотря на поддержку друидов. Дунваллон и сам знал по собственному опыту, что жречество встанет на сторону сильнейшего. друиды не захотят лишиться своего влияния.

К королю подошел его третий сын Гвидион, присел, тревожно заглянул в старческие глаза отца. Дунваллон в который раз поразился необычной выразительности взгляда Гвидиона. Его серые глаза умели быть ласковыми и нежными к отцу и любимым братьям, жестокими к врагам и холодными, как лед, ко всем остальным.

Гвидион, чьей матерью была пленная принцесса, родился в затяжном военном походе в пещере одного из многочисленных холмов Земли Рудаука. Женщина умерла сразу после родов, и расстроенный Дунваллон принес младенца в лагерь, отдав его на выхаживание друидам, сопровождающим войско.

Дунваллон безошибочно разглядел в маленьком мальчике острый ум и необычайную внутреннюю силу и сделал его своим преемником, но не в деле управления государством, а в более ценном искусстве — управлении людьми. Гвидион превзошел в магии отца, возможно потому, что обучался этому с детства у друидов, а, может быть, он унаследовав что-то и от матери.

В детстве Гвидион мало чем отличался от братьев — резвился с другими детьми, объезжал пони, сражался на деревянных мечах и участвовал во всех шалостях, на которые только были способны избалованные мальчишки. Вопреки весьма распространенному мнению о магах и жрецах, Гвидион не был тщедушным и невзрачным юношей. Братья походили друг на друга врожденной богатырской статью, звериной грацией и присущей варварам необузданной дикостью. И все же он отличался от своих братьев, как лед от огня. В противовес их буйным характерам и вспыльчивости, ледяное спокойствие никогда не покидало Гвидиона ни в битве, ни на военных советах или хмельных пирушках. Ни горе, ни радость не оставляли на бесстрастном лице молодого жреца никаких отпечатков. Он всегда оставался уравновешенным невозмутимым и отстраненным от мира стеной равнодушия. Даже жрецы, среди которых он вырос, признали его превосходство.

Гвидион стал друидом и магом в том возрасте, в котором его сверстники ходили еще в учениках и не прошли освящение. Конечно, многие утверждали, что это произошло исключительно благодаря влиянию его отца короля, но вряд ли был на свете человек, который решился бы сказать это в лицо магу. Гвидиона боялись больше, чем грозного короля и властного Белина, и даже больше, чем безжалостного Бренна. Заняв почетное место Королевского Друида еще при жизни своего отца, Гвидион успешно справлялся со своими нелегкими обязанностями.

В битве с Племенем Копий Гвидион не участвовал. Он только что вернулся из путешествия на восточный континент и поспешил разыскать лагерь отца, чтобы поделиться впечатлениями. Король давно рассказал ему о друиде Мэлгоне в надежде, что молодой маг сможет найти способ, как снять изложенное проклятие. Самое сильное из всех проклятий, когда человек, умирая, направляет свои последние силы не на прощание с этим миром и вступление в новый, а на своего врага.

Гвидион обошел всех прорицателей на острове, но помощи у них не нашел. Впрочем, он сам был друидом и понимал, что никто не захочет помочь убийце жреца. Если бы Дунваллон не был всесильным королем и магом, его, возможно, и самого теперь не было бы в живых. Друиды не прощают таких преступлений.

Гвидион покинул Медовый Остров и отправился в далекую страну, где, по слухам, в некоем храме вещал оракул, чьи предсказания и советы были самыми верными в мире. И вот теперь он вернулся, чтобы передать отцу нерадостную новость. Оракул назвал цену за наследника для короля, и цена эта слишком высока. Гвидион сказал королю:

— По словам оракула, за одного-единственного ребенка твоему сыну придется заплатить жизнью отца, матери и кого-то из братьев, да еще и жениться на собственной сестре.

Король не сдержал разочарованного вздоха. Трудно осознать, что ты должен умереть, чтобы дать жизнь другому. Еще труднее заплатить за нее собственным сыном. Из жен и наложниц, давших ему детей, в живых осталась только королева Конвенна — его вторая жена и мать Бренна. Ею король безжалостно пожертвовал бы ради долгожданного наследника династии. Но неразрешимой задачей была дочь. Все девочки, родившиеся у него, отвозились в подземные чертоги Владыки фоморов. Было принято считать при дворе, что они становятся там жрицами в каком-то храме, и лишь король и Гвидион знали о том, что ни одна из них не выжила. Они приносились в жертву по страшному соглашению с королем фоморов. Как мог он не догадаться, что за простыми условиями Балора скрывается такое коварство? Если бы он спрятал одну из дочерей, теперь еще можно было бы на что-то надеяться. Но он искренне верил Балору и тщательно соблюдал условия договора. Дунваллон повесил голову, осознавая, что по его собственной вине стало невозможным исполнение предсказанного оракулом. Утомленный путешествием Гвидион ушел в свою палатку отдыхать.

От группы мужчин, окруживших костер, на котором жарили быка, отделились двое и, подойдя к королю, сели перед ним на корточки. Рикк и Бренн, его сыновья, принесли отцу ароматное мясо и эль, поставили перед ним угощение. Губы старика тронула улыбка, когда он поднял взгляд на размалеванные лица братьев. Раскрашивать себя синей краской, добываемой из листьев вайды, было принято в поэннинских племенах, но сыновья короля, хотя и происходили по отцу из думнонов, все равно делали это из озорства.

— Пленники уже убиты? — спросил король. Ему было все равно.

— Нет еще, — весело ответил Рикк, облизывая пальцы, перепачканные в мясном жире. — Мы хотели сначала поесть и отдохнуть.