— Я вижу, ты не отдала клинок Гвидиону. Значит, ты ждала меня. Приятно осознавать, что тебя где-то ждут.

— Что тебе нужно? — повторила она свой вопрос.

— Поговорить, — Бренн старался казаться спокойным и приветливым.

— Нам не о чем говорить! — воскликнула принцесса.

— Ты ошибаешься, у нас много общих дел. Если ты боишься говорить со мной здесь, мы можем пойти к Гвидиону.

— Чем плохо здесь? — спросила Морейн, хотя была уверена что плохо. Замкнутая комната, где ее никто не услышит, была не лучшим местом для беседы со смертельно опасным врагом. Другое дело — в пиршественной зале, где она могла спокойно сидеть под защитой короля, бросая надменные, колкие фразы. А здесь единственный охранник — бессовестный Пан. Вспомнив про него, она усмехнулась:

— Глупо было полагаться на твоего Пана. Как ты посмел войти сюда?

— Морана, я понимаю, у тебя есть все основания бояться и не доверять мне, — вздохнул Бренн.

— А у тебя таких оснований нет? — разозлилась Морейн. — Ты, конечно, доверяешь мне и не боишься меня?

— Нет, не боюсь. Но не потому, что уверен в своей силе, а потому, что доверяю тебе.

Бренн протянул к ней руку и медленно, чтобы не испугать принцессу, разжал ее пальцы и вынул кинжал. Огонь из очага блеснул на холодном металле. Бренн с интересом рассматривал его, вспоминая, как однажды побежали по клинку светящиеся руны.

— Надо же, в этом маленьком клинке моя смерть. И в этой тонкой нежной руке, — добавил он и аккуратно вложил в ладонь Морейн кинжал. — Смотри, насколько я тебе доверяю! — Не выпускал руки принцессы, Бренн направил кинжал в свою грудь и приближал его, пока не почувствовал укол холодного лезвия. Он убрал свою руку.

Морейн воскликнула:

— Ты сошел с ума! Даже царапина смертельно опасна!

Она швырнула кинжал на каменный пол к очагу. Бренн усмехнулся и ответил, растягивая гласные:

— Я знаю.

Он нагнулся, подобрал кинжал и повесил его на пояс Морейн.

— Я не хочу, чтобы ты боялась меня.

— Бренн, я буду бояться тебя, даже если в моих руках окажется меч самого Ллуда.

Бренн улыбнулся:

— Ты вряд ли его поднимешь, мечи богов очень тяжелые, — со знанием дела пояснил он. — Что же нужно, чтобы ты перестала бояться?

— Быть от тебя подальше!

— Хорошего же бойца нашли Великие Туаты, — рассмеялся Бренн, — главное, храброго. Бежишь от врага прочь, вместо того, чтобы вызвать его на бой?

— Ты мне не враг, Бренн. Ты знаешь это, — сказала Морейн, немного успокоенная мирным поведением гостя. — Я отказалась выполнять их приказ. Я не хочу тебя убивать.

— Отлично, я тоже. Значит, мы оба останемся живы, два бывших врага заключили мир, теперь нам надо обсудить условия нашего сосуществования, — произнес Бренн таким тоном, словно он и впрямь был на переговорах с опасным врагом, но тут же добавил более дружелюбно: — Вот видишь, как быстро я нашел тему для разговора.

Морейн судорожно соображала, к чему клонит Бренн и чем может обернуться для нее дружеское расположение принца. Никто не мог заранее предсказать быстрые перемены настроения Бренна, и она знала по собственному опыту, что самая милая беседа может привести к грубости и оскорблениям, а опасный разговор на повышенных тонах может закончиться неожиданно мирно.

— Нам действительно нужно поговорить, но в другом месте, не здесь, — Бренн чувствовал свою неуместность в этой комнате среди изящных вещиц и дорогих благовоний. — Ты такая хрупкая, а я неуклюжий и грубый. Я сам себя боюсь, когда ты рядом.

Морейн, не отрываясь, смотрела в огонь, просто так, чтобы не видеть Бренна и не выдать своего волнения. Он говорил такие убедительные, долгожданные слова низким, внезапно охрипшим голосом. Огонь ласково потрескивал в очаге, а за слюдяным окном шумел и свистел холодный ветер, стараясь дотянуться до Морейн и сквозь окно, и сквозь щели в стенах. Бренн стоял за ее спиной, она слышала его теплое дыхание, чувствовала его силу.

Бренн развернул ее и притянул к себе, прижался губами к виску ощутив, как бьется ее кровь, запертая в тонкой вене. Почувствовав, что теряет самообладание, он сказал:

— Если хочешь прогнать меня, то сделай это сейчас. Потом я уже не уйду.

Бренн умел быть убедительным и красноречивым, он мог быть вкрадчивым и по-кошачьи ласковым. Ему приходилось убеждать орды людей, склонных к согласию куда меньше, чем Морейн. Да и трудно ли убедить влюбленную женщину, говоря ей те слова, которые она давно мечтала услышать. Бренн привык брать крепости быстрым и стремительным набегом, Морейн же была той твердыней, в которой предатель давно уже приготовил ключи для победителя.

То ли сквозняк, струящийся сквозь щели в стенах, то ли неуловимый дух, воспрянувший в тайной надежде, пронесся по комнате и задул огонь в очаге. Поленья тлели, переливаясь огненными искрами. Морейн еще долго не могла избавиться от напряжения, вызванного паническим ожиданием того, что напротив ее лица в темноте вспыхнут два огненных глаза, или заструятся по ее тонким рукам древние руны. Но два врага притаились, пораженные такой неожиданной близостью, и не выдали своего присутствия в эту безумную ночь.

В высоком черном небе созвездия, встрепенувшись, кружились и менялись местами, изумленно разглядывал сквозь мутную слюду окна Поэннинского замка сплетенные тела…

Итак, они стали любовниками, и мне еще предстояло смириться с этой мыслью. «Принцессы предпочитают принцев», — сказала мне когда-то Сень, дух маленького ручья. О, она хорошо разбиралась в людях. Моя коварная возлюбленная так легко и непринужденно предала меня, даже не вспомнив о моем существовании. Пока я метался в каменных стенах своей темницы, обреченный на медленную смерть, Морейн предавалась иллюзорному блаженству в объятиях самого ужасного человека Острова. Тот, перед кем пасовали лучшие кельтские витязи, позволил ей стать его госпожой.

Морейн не слишком тяготили нравственные устои и мысли о королевской чести ее брата, она спешила любить и быть счастливой. Но Бренн был вовсе не тем сокровищем, о котором может мечтать женщина. Бешеные вспышки то злобы, то ревности, которыми он и сам не умел управлять, приводили к самым неприятным для Морейн последствиям. И я, со злорадством обманутого любовника, думал, что она не однажды пожалела о своей странной привязанности к этому чудовищу, к оборотню, который привык сначала наносить удары, а потом обдумывать причины, их вызвавшие. Но она ни разу ни с кем не поделилась своими проблемами, никому не пожаловалась, даже своему брату. Не знаю, кто из них обладал большим терпением, но отлично могу себе представить, как мало они подходили друг другу. Сумасшедший Бренн терзался страстями, на которые холодная от природы Морейн была абсолютно неспособна отвечать. Знаю только, со слов Гвидиона, что ссорились они постоянно и бурно, а затем так же страстно мирились. Но эти ссоры, в отличие от прежних, были скрыты от глаз посторонних, не выходя за двери опочивальни, и знал о них только вездесущий маг.

Однако в замке спало напряжение, вызываемое их бесконечными скандалами и опасностью взаимного убийства, установились временные мир и тишина. Временные, потому что Белин, с удивительной слепотой не замечавший перемен в поведении брата и сестры, однажды все-таки прозрел. Но это случилось значительно позже, когда уже горели города Антиллы и Бренн был слишком далеко, чтобы его мог настигнуть праведный гнев короля.

Пока же в замке вовсю шли приготовления к войне, все были заняты. Братья не придали значения изменениям в характере Бренна, зная, что сдерживающий преображение напиток уменьшает на время его вспыльчивость. На поведение Морейн и прежде не обращали внимания, кто будет отслеживать настроения переменчивой женщины: то она плачет, то смеется. Лишь рядовые воины, изводимые ежедневными тренировками, с удовольствием заметили, что их вождь больше не требует от них ранних подъемов, которые были весьма затруднительны, учитывал ежевечерние пьянки. Никого в замке больше не интересовали великолепные рассветы в Поэннинских горах.