Мы с папой должны были выйти из дома с запасом — залететь в универмаг за подарком. С этим подарком хлопот было выше головы, потому что мама уверяла нас, что подарить молодым следует мощный, крепкий набор посуды: кастрюли-скороварки, всякие штучки-дрючки, чудо-печки, тра-та-та… Мы с папой артачились и говорили, что нам просто неудобно являться на свадьбу со всей этой белибердой, да и как ее тащить — руки оттянешь, но мама резонно спросила, что предлагаем мы. Мы помолчали немного и провякали, наконец, какую-то чушь, явный вздор, и, конечно, в итоге нам пришлось с ней согласиться. Вечером времени у нее на нас не было, она купила подарок днем (терпеть не могла заказывать вещи по телефону с помощью каталога) и оставила его в универмаге, сказав там, что мы зайдем — тащить все это домой было ей не под силу, а в бюро обслуживания как раз был обед.

Но это было еще не все. Вдруг, за десять минут до нашего выхода из дома, она учуяла, что, при всей бездарности нашего вяканья, в нем, пожалуй, есть известный смысл: тащить в подарок молодым гору посуды было, конечно же, хоть и разумно, мудро, даже с юморком, но одновременно от всего этого «веяло», как она сказала, «не очень высоким вкусом». «Вы правы, мальчики», — добавила она и взяла с нас слово, что мы обязательно зайдем в антикварный магазин (ну, магазин всяких старинных вещей) и купим Юре и его голубке, его маленькой птичке, что-нибудь антикварное, старинное, в их будущее гнездышко. Гнездышко — н-да-а-с!

Итак, мы ей это гарантируем, нашему вкусу она доверяет, в этой комбинации — быт плюс искусство — подарок будет выглядеть действительно мощно, за второй покупкой она с нами тоже не поедет: мигрень, подруга, навалом дел по дому и прочее.

В этой спешке я чуть не забыл пригласительный билет на свадьбу, который мне очень понравился. Именной, лично мне, у папы был свой, оба пришли по почте, каждый в своем конверте.

«Дорогой Дмитрий Владимирович Рыжкин! (Имя, отчество и фамилия были отпечатаны типографским способом, а не написаны от руки, и так, наверное, каждому — особый шик!) Мы (далее имя, отчество, фамилия Юры и имя, отчество и фамилия, — уже Юрина — его маленькой птички) рады будем видеть Вас на нашей свадьбе (далее — день, время и место). Свадьба проводится в традиционно-старинном стиле. (И, видно, как подтверждение этому.) Примите наше заверение в глубочайшем…»

Честно говоря, я здорово завелся от этого сообщения насчет стиля. Хоть я на свадьбе никогда не был, кое-что я все-таки слышал, видел в кино и по телевизору. Что значит — в старинном стиле? В новом стиле все было довольно просто, скучно: жених и невеста, папы, мамы, кое-кто из самых близких друзей, если они есть, просто ужинают дома или в кафе, тихо, мирно — что же еще надо? — ну, поженились и поженились. В очень редких случаях выкидывали фортель, снимали зал Дворца бракосочетаний, тогда — несколько столиков, как в ресторане, танцы — тоже ничего особенного, без всяких стилей.

Нет, смешно было гадать, как это все будет выглядеть.

В самый момент ухода у меня отлетела на пиджаке пуговица, папа разворчался, что ему надоело при полном параде ходить из угла «угол по собственной квартире, и ушел, сказав, что ждет меня внизу. Мама в какой-то диком, сумасшедшем темпе (о-оп-ля! — и готово) пришила мне пуговицу и подтолкнула к двери.

Я вышел из квартиры на площадку. Она велела мне остановиться, стать ровно, и еще раз с порога быстро и внимательно оглядела меня, и в ту секунду, когда я готов был повернуться и сбежать вниз, даже слегка повернулся, — какой-то резкий ветер, маленький шквал вдруг метнулся в мою сторону, и я увидел маму совсем рядом с собой, и ее глаза, и руки, приложенные ладошками к моей груди.

— Я очень боюсь за него! — быстро сказала она. — Мне очень неспокойно за него, Митя! Такое чувство, будто что-то должно случиться… нет, не на свадьбе, а вообще. Это выдумки, я знаю, но мне очень за него неспокойно, — говорила она почти скороговоркой. — Смотри, чтобы ему было там весело, — говорила она. — Чтобы… — И вдруг голос ее на половинке какого-то слова сломался, хрустнул, как стеклянная палочка, и остальное она договорила ровно и спокойно. Тут же она, как и секунду назад, подтолкнула меня, и меня понесло по лестнице вниз, наполненного совершенно другим зарядом, чем был только что, совершенно другим.

Я катился вниз и, странное дело, думал вроде бы о другом, вовсе не о том, что она мне сказала. Я понял вдруг, догадался, что вот уже неделю, а то и больше, совсем не мучаюсь так сильно, как это было, не переживаю, что же мне выбрать — папу или, так сказать, науку: по любым причинам я, как видно, не мог сам решить проблему семнадцатой, да и вообще все смешалось, перепуталось во мне, может быть, я просто устал — и вот теперь, после ее слов, все, что меня мучило, вмиг опять вернулось, ударило меня, вошло в меня, как гвоздь в доску, — действительно, будто мне внезапно поменяли кровь.

«Амфибия» урчала, когда я спустился, и как только я сел, папа сразу же взлетел и, развернувшись, погнал в сторону центра.

— А как это в традиционно-старинном стиле? — спросил я. — Ты знаешь?

— В общих чертах, — сказал он. — Читал где-то.

— Интересно хоть?

— Вполне.

— Ну, а чем отличается?

— Как тебе сказать. Ну, прежде всего, стол один, общий, все сидят в определенном порядке: жених, слева от него невеста, с обеих сторон от них — родители, ее — справа от него, его — слева от нее.

— Юриных не будет, — сказал я. — Ты слышал? Они же на Днестре-четвертом работают, а там вдруг, он говорил, сезон бурь начался раньше времени, им не вылететь.

— Значит, там будет сидеть какое-нибудь важное лицо, особый гость, после — всякие родственники, потом друзья — кажется, так, точно я не помню.

— И все?

— Кажется, да. Вроде бы кто-то еще управляет свадьбой, какой-нибудь специальный человек из друзей. Произносятся тосты — за невесту, за жениха, за их родителей… Оставайся в машине, я сам заберу кастрюльки.

Он плавно посадил «амфибию» возле универмага и вылез наружу. Дождь лил обалденный. Неожиданно у самого окошка бокового обзора я увидел троих в мокрых блестящих плащах, странную такую комбинацию: Гриша Кау, Лёка Шорохов и Рита Кууль — красавица из моей старой школы. Я постучал им в стекло, они обернулись, наклонились и, рассмотрев меня через мокрое стекло, заулыбались и закивали. Я сделал им рукой знак, чтобы они залезали, и открыл дверь. Хохоча, они забрались в «амфибию», мокрые, веселые, захлопнули дверь, и Рита Кууль сказала:

— Слушай, сокровище городка! А они не врут, твои ребята? Мы только что познакомились. Один говорит, что читает лекции на Селене, а второй — что изобрел двигатель вечного сгорания. Они тянут меня в «Тропики». Идти или нет?

— Конечно, иди, — сказал я. — Первый действительно читает лекции, а второй врет (ребята ржали). Двигатель изобрели тьму лет назад, а тебе пора бы знать, что он не «вечного» сгорания, а «внутреннего».

— Ух ты, — сказала Рита. — Если у человека трояк, большего от него требовать нечестно. А с ними будет весело или нет?

— Будет, — сказал я. — Они симпатяги.

— Причем я симпатичнее его, — сказал Лёка Шорохов. — Лучше. Вас как зовут?

— Анжелика, — сказала Ритка.

Кау сказал:

— Мое любимое имя.

Ритка стала смеяться и закатывать глаза, а я быстро написал на стекле для Лёки и тут же стер: «Рита». Лёка сказал:

— А мне больше по душе «Рита». — И моментально заработал очко, потому что, во-первых, показал, что он не подлиза, не дамский угодник, а во-вторых, потому что отгадал настоящее имя. Ритка поплыла от восторга и сказала Лёке, что, раз так, пусть он ее так и называет.

Кау загрустил, и я спросил у него, как ему жилось на Селене, как «читалось».

— Недурственно, — сказал он важно. — Скукотища, правда, ужасная. Я однажды смотрю — наш «Воробей» прилетел. Я обрадовался, думал, это Палыч вас привез или кого-то из других классов. Оказалось — ничего подобного, он один прилетел (я его потом встретил) за какими-то новоиспеченными певчими полихромными птичками — на Селене, будто бы, вывели новую породу.