– Это Геворк, – шепнул мне Андрей.

В трех шагах от барьера в безразличной позе сидела черная собака. Человек молча вытянул руку, собака поднялась и без видимых усилий, без разбега, перемахнула через двухметровый барьер, только на секунду зацепившись когтями передних лап за край верхней доски.

– Видел? – шепотом спросил Андрей. – Вот это легкость!

Собака обогнула барьер и вернулась к дрессировщику. Да, она была побольше Карая. Каждый любитель-собаковод с первого взгляда почувствовал бы в ней породу. Пушистый черный хвост спускался чуть ниже скакательного сустава, грудь была могучая, широкая, движения лениво-вкрадчивые. Но морда меня несколько разочаровала: при очень маленьких глазках она казалась слишком уж заостренной, вытянутой и отличалась тем особенным лисье-шакальим выражением, которое иногда встречается у овчарок и бывает тем отчетливее, чем меньше люди с ними занимаются. Карай безусловно красивее!

– Говоришь! – пожал плечами Андрей, выслушав мою оценку. – Говорить все можно.

Но я видел, что он доволен и готов слушать похвалу своему Караю без конца. А мне хотелось хвалить Карая. И я повторил:

– Карай куда красивее!

– Ладно, будет тебе, ценитель! – проворчал Андрей.

Мы пошли к барьеру.

Собака не обратила внимания на наше появление. Она угрюмо смотрела своими маленькими глазками то на барьер, то на руку хозяина. Для нее во всем свете сейчас только и существовали эти две вещи: рука хозяина, которая должна была подать сигнал к прыжку, и барьер, который предстояло перепрыгнуть.

Геворк обернулся нам навстречу – невысокий, но очень плотный человек; такие часто бывают силачами. Вьющиеся черные волосы стояли надо лбом стеной. У него были удивительные глаза. Такие глаза иногда рисуют куклам: в полукружиях мохнатых густо-черных бровей и ресниц на широком лазурном поле сидели черные лакированные пуговки.

При первом знакомстве всегда хочется сказать человеку что-то приятное. И я, покривив душой, сказал:

– Замечательная у вас собака! И рослая какая!

– А по мне, пусть будет хоть на воробья похожа, абы нюхать умела, – презрительно проговорил Геворк. – Ну, эта, правда, нюхает подходяще.

Он толкнул собаку сапогом и небрежно бросил:

– Барьер!

И опять собака легко прыгнула через двухметровый барьер и медленно вернулась на место.

– Послушная! – восхитился я. – Вернулась и сразу села!

– У нее сзади есть местечко, называется «круп». Будете хорошо нажимать на круп – всегда увидите послушание, – снисходительно разъяснил Геворк. – У них же разума нет, а только одни рефлексы, как доказывается наукой.

Он снова движением руки послал собаку взять барьер. Затем кинул на пригорок палку, утолщенную с обоих концов, и громко скомандовал:

– Маузер, апорт!

Собака устремилась за палкой. Она бежала быстро, хорошей машистой рысью, но делала это, как, впрочем, и все другое, без огонька. Послушно, но без внутреннего желания, без интереса. Геворк выбросил правую руку вперед выше уровня плеча, и, повинуясь этому жесту, собака уселась на пригорке, шагах в тридцати от нас, все еще держа в зубах палку.

– Маузер, брось!

Собака разжала зубы, палка покатилась с пригорка вниз.

– Великолепно! – сказал я, и на этот раз совершенно искренне.

Геворк мимолетно взглянул на меня и снова повернулся к собаке.

– Маузер! – грозно позвал он и указал пальцем на меня. – Фас!

Команда «фас» означает «возьми». На эту команду служебная собака должна реагировать без промедления. Черное чудовище с устрашающим рычанием понеслось прямо на меня.

– Что вы делаете! – закричал я, отступая к барьеру.

Андрей нахмурился и со словами:

– Геворк, оставь это дело, – шагнул ко мне и стал рядом.

Геворк усмехнулся.

Черная собака приближалась огромными прыжками. Ударит с ходу передними лапами в грудь – любого собьет с ног.

– Только не беги, – прошептал Андрей, удерживая меня на месте своей крепкой рукой.

– Маузер, сидеть! – приказал Геворк.

И в ту же минуту собака остановилась, притормозив задними лапами. Она почти что ткнулась мордой мне в грудь и сразу отвернулась. Я не увидел в ее глазах ни злости, ни ненависти. Она выполняла приказ – и только! Приказ изменился, и весь ее интерес ко мне тотчас пропал. Медлительный зевок раздвинул огромные челюсти, а затем они со стуком сомкнулись, хлопнув, как крышка вместительного чемодана.

– А вы все же испугались, – насмешливо сказал Геворк. – Неужели я такой уж глупый, что стану на людей натравливать! Это было испытание дисциплины для Маузера.

Я все еще не мог прийти в себя и пробормотал что-то невразумительное: дисциплину, мол, испытывайте как-нибудь иначе… Геворк не дослушал меня:

– Маузер, место!

Черная собака неторопливо пошла в свой вольер, угрюмо улеглась на подстилку из соломы.

Теперь Андрей выпустил на выгул Карая. Пес давно уже учуял присутствие своего хозяина, возбужденно лаял и нетерпеливо бил рыжей лапой по проволоке. Когда Андрей стал отворять дверцу, пес протиснулся в узкое отверстие, обдирая бока.

– Подожди, открою, – ворчал Андрей.

Но Карай, заложив уши на затылок, уже носился около вольера взад и вперед, посматривая на хозяина озорным золотистым глазом. Вдруг он прыгнул – прямо-таки взвился в воздухе – и лизнул Андрея от подбородка к носу, оставив на лице мокрый след.

– Заиграл, заиграл, дурень, – счастливым голосом проговорил Андрей, утираясь рукавом белой рубахи.

Геворк сказал осуждающе:

– Вот тут бы и стегануть его как следует!

Между тем Карай подхватил молодое деревце с ветками и листьями, видимо недавно срубленное, и потащил его в зубах. Он то подкидывал деревце кверху, то волочил по земле.

– Молод еще! – Андрей явно любовался им.

– Молод-то он, конечно, молод, – возразил Геворк, – но, во всяком случае, глуп… Барьер! – крикнул он.

Служебная собака не имеет права выполнять распоряжения посторонних. Карай бросил деревце и насторожился.

– Реагирует, – пренебрежительно сказал Геворк. – Маузер, тот никакого бы внимания не обратил.

Андрей чуть слышно, почти шепотом, приказал: