Доберманша Яра на день нашего знакомства представляла собой особу весьма упитанную, телесными объемами, наверное, даже отчасти превосходившую свою, не сказать чтобы особенно стройную в ту пору, хозяйку Светлану. В общем и целом, по московским меркам и тем более относительно других представителей ее породы, Яру можно было считать дрессированной. То есть обучению по некоторому количеству простейших навыков она в своей жизни подвергалась и, если пребывала в подходящем расположении духа, не со второй, так с третьей команды их выполняла. По большому счету, ни дурой, ни уродиной, ни дохлятиной ее назвать ни у кого язык бы не повернулся. В том числе у людей, которым доберманы еще меньше по вкусу, нежели мне. Хотя таковых, наверное, отыщется немного. А среди наших дрессировщиков любители доберманов если и встречаются вообще, то в ничтожном числе. Да и за что, собственно, любить их, нынешних, которым, почти на каждой дрессировочной площадке по заслугам лепят обидные прозвища: «дуремар», «дебилман», «до-баран» и даже «барабан». Пожалуй, только сейчас, лет семьдесят спустя, стало совершенно ясно, почему на памятнике в Колтушах, воздвигнутом с подачи академика Павлова в честь лабораторных собак, изображен не кто-нибудь еще, а особь из рода-племени, в коем, как утверждают злые языки, вместе с хвостом и ушами купируются все до единой извилины. Потому что ни в одной другой породе, да что там – даже во всех остальных породах вместе взятых не найти равновеликого в процентном отношении количества особей, чье поведение определялось бы в столь значительной степени одними условными и безусловными рефлексами, порою даже без микроскопической примеси рассудочной деятельности (не считая разве что южнорусской овчарки, мопса, бассета, бладхаунда и далматина, которые пусть вряд ли сумеют оспорить у добермана его первенство по данной части, но на призовые места все же могут рассчитывать. Объективности ради все же отметим, что отнесение мопса и далматина к данной когорте не все дрессировщики признают актом вполне корректным: заслуживающие в их среде доверия экспериментаторы подвергают обоснованному сомнению гипотезу о принципиальной свойственности представителям этих уникальных пород хоть какой-либо условно-рефлекторной функции центральной нервной системы). И если доберманы преобладали в числе подопытных собак у вышеупомянутого академика, то без лишних разъяснений становится понятным, отчего Иван Петрович на протяжении многих лет упорно придерживался мнения, что, дескать, именно и только рефлексы лежат в основе поведения животных. Лишь где-то к исходу дней уверенность его в том несколько поколебалась. Не потому ли, что тогда, наконец, Павлов познакомился и с другими собаками?

Интересная, конечно, получилась версия, но фактами, к сожалению, она не подкрепляется. Факты говорят, что памятник – дело случая и что в экспериментах Павлова использовались большей частью дворняги, и что в те далекие годы доберманы были совсем-совсем другие, не чета своим сегодняшним потомкам. Правда, до сих пор эпизодически встречаются собаководы, а среди них даже и дрессировщики, которые утверждают, будто в Германии все еще имеется небольшое количество доберманов из старых линий и будто работают они на загляденье здорово. А в подтверждение своих авторитетных слов готовы, мол, продемонстрировать видеозаписи таковой работы. Однако кому же в наше-то просвещенное время, после спилберговских убедительно живых динозавров, придет в голову безоговорочно доверять каким бы то ни было фильмам! Никто, надеюсь, не сомневается, что в виртуальных проделках все вместе взятые заводчики и дрессировщики классному компьютерщику и в подметки не годятся. Хотя, с другой стороны, думаю, надежда увидеть когда-нибудь настоящих рабочих доберманов теплится в душе у всех, кто в детстве или позднее читал о невероятных подвигах легендарного Трефа. Ведь порой и взрослым очень хочется верить в сказки.

Желание Светланы привести Яру к осознанию обязательности подчинения было вполне резонным. Кому приятно, если его собака полностью утрачивает слух и память в идеально неподходящие минуты прогулки? Ну что ж, если надо, значит, надо: как любой на моем месте профессиональный дрессировщик, я всегда рад помочь хорошему человеку, тем более за деньги.

Посмотрев несколько минут на то, как беспомощно хлопает глазами Светлана, и вместе с нею ожидая и гадая, согласится ли ее Яра (и через какой промежуток времени) исполнить требуемые команды, без колебаний выношу точный диагноз:

– Для начала, – говорю, – на жучке нужно перебить блох…

Чувство юмора у Светы не сработало:

– Да нету, – отвечает растерянно, – у нее никаких блох!

– А ты тщательнее поищи, – настаиваю я на своем и протягиваю вперед ручкой стек. – Но можешь и не искать, я тебе и так скажу, где они скрываются: на спине и на крупе. Так что лучше всего действуй по принципу ковровых бомбометаний или обстрела по квадратам. Только учти: блоха – насекомое крепкое и слабым ударом ее не убьешь!

Тут и обнаружился камень преткновения, в который до сих пор упирались Светины потуги воспитать Яру. Ну не могла она пересилить себя и приложиться стеком к Яриному организму с силой, пропорциональной степени упрямства и распущенности хитрой животины. То есть на словах-то Светлана готова была раскатать свою суку по всей поверхности континента тонким слоем в три молекулы. А на деле размах у нее был с рубль, а удар с копейку. Два почти часа я пил пиво и деликатно уговаривал мягкосердечную клиентку не церемониться с применением телесных наказаний. Обилие качественного пива есть залог успешной инструкторской работы. Почему, думаете, лучшие по дрессировке собаки всегда были в Германии, Чехии и Словакии? Именно, именно поэтому! Хорошее пиво, употребленное в умеренных количествах (не более литра в час), обладает замечательным транквилизирующим действием. Инструктор, соблюдающий правильную дозировку прекрасного напитка, не нервничает, не сердится и не кричит на безмозглого хозяина идиотской собаки, не рекомендует ему посетить проктолога на предмет определения места, откуда у него, хозяина, растут руки, а сделав очередной добрый глоток ячменного нектара, в сто двадцать пятый раз мягко и незлобиво укажет на ошибки и попросит еще раз повторить прием. В конце концов я здраво рассудил, что в некоторых случаях, наподобие нашего, использование методов парфорсной дрессировки оправдано касательно не только собак, но и собаковладельцев тоже. Привязав доберманшу, Светлана подошла ко мне. Я попросил ее ударить меня стеком по бедру так же точно, как она бьет свою собаку. Чуть ли не со свистом рассекши воздух, стек прикоснулся к моей ноге нежнее страусиного пера. Я покачал головой:

– А сильнее ударить ты можешь?

– Могу.

Но и в этот раз не смогла.

Забираю бесполезную в ее руках игрушку, говорю: «Смотри, как надо», – и наглядно это демонстрирую. Светлана с визгом высоко подскакивает и с кошачьим шипением опускается на землю. Возвращаю ей стек:

– Повтори.

Повторила! Хоть я и сдвинулся немножко под удар, и под джинсами у меня, по зимнему времени, пододеты были теплые тренировочные шаровары, а – почувствовал. Синяк после выплыл приличный.

А зато как быстро Яра поняла, что лафа кончилась! То она в ответ на слабые прикосновения стеком уже корчила обиженные гримасы, и хозяйка в волнении готова была на любые компромиссы, лишь бы родная собачка не расстраивалась так сильно, а то на каждую мою суфлерскую подсказку «Бей!» Светлана угощает ее звонкими щелчками, безо всяких более сомнений и сопереживаний, и тут хочешь или не хочешь, а приходится повиноваться – мгновенно, четко и не пытаясь никого обвести вокруг пальца.