Багровый свет выхватывал из теней то окровавленные клинки, то ощеренные ненавистью лица. Вчерашние собутыльники убивали без пощады. Воины сбивались в кучки, защищая друг другу спину. Беспорядочная свалка постепенно перерастала в правильный бой. Откуда-то из середины зала раздался крик: «Отжимай от дверей!» Кажется, Ольбард… Савинову наконец удалось сбросить с себя мертвеца и подняться на ноги. Какой-то викинг походя рубанул Сашку мечом. Клинки со звоном столкнулись, отскочили. Еще раз столкнулись, противник как-то хитро повернул кисть. Савинов понял, что не успевает… В этот момент его толкнули в спину. Падая, Сашка выбросил руку с оружием вперед. Клинок врага прошелестел над его ухом, а его собственный вонзился точно в солнечное сплетение викинга. Савинов даже не успел удивиться, когда смертельно раненный враг ухитрился садануть ему с левой в челюсть. В голове зазвенело. Упершись ногой в тело, выдернул меч. Быстро обернулся. «Чтобы остаться в живых, здесь нужны глаза на затылке». Копейное жало мелькнуло перед глазами. Удар, отбив. Пространство странно дергалось, как если бы он кубарем летел с высокой горы. Раскаленный металл зацепил бедро. Рядом оказывались то свои, то чужие. Стены, потолок, пол, заваленный трупами, – все смешалось. На миг рядом возник Храбр в шлеме и доспехах, сунул в руки щит и исчез.

Тело вдруг обрело странную легкость, движения стали точнее. Зрение прояснилось. Савинов увидел, что половина зала уже очищена от викингов и оттуда двигается, сметая сопротивление одиночек, стена русских щитов. Ольбард там! Возле дверей кипела беспорядочная свалка. Основная часть хирда старалась вырваться наружу, но путь ей преградило несколько русов, слышавших приказ князя. Викинги напирали. Вот здоровенный рыжебородый детина взмахнул секирой. Один из русов упал. Детина что-то прорычал. Савинов узнал Стурлауга… Двери распахнулись, но оставшиеся славяне продолжали сражаться. Главное – не выпустить викингов из зимовья, пока стена щитов не достигнет выхода! Савинов рванулся туда, отбивая и нанося удары. Вдруг оказалось, что тело живет какой-то собственной жизнью, словно кто-то чужой, неизмеримо более опытный, чем Сашка, управлял его движениями, как марионеткой. Скрамасакс в руке стал скользким от крови. В какой то миг почудилось, что Сашка смотрит на битву со стены примерно с высоты трех метров. Потом все смешалось. Он попал в самую гущу боя. Это напоминало калейдоскоп, только вместо цветных стеклышек окровавленное железо и отверстые раны. Щит гремел от ударов. Савинов, матерясь, сорвал голос. Мышцы гудели от напряжения, и сердце, казалось, сейчас выскочит через гортань. Но дверь они все же не удержали…

– Проклятие! – Хаген пинком распахнул дверь. Хирдманы гурьбой вывалили из дома, таща раненых. Их осталось всего около двух десятков. Слишком поздно отец решил действовать, а русы оказались гораздо трезвее, чем можно было подумать. Звон оружия, крики, хрип. Внутри еще кипел бой. Там умирали побратимы.

– Все на борт! За весла, отродье Локи![49]

В дверном проеме появился отец, волоча кого-то под мышкой. С ним еще несколько воинов.

– Хаген! Уходим! Нам не сдержать их!

Следом из багрового мрака выскочил кто-то из русов. Хаген среагировал молниеносно. Мечи свистнули. Славянин упал.

– Надо задержать их, отец! Иначе мы не сможем отплыть!

Глаза в глаза. Прозрачные серо-голубые и зеленые.

– Недолго, Хаген, не зарывайся, я тебя знаю. Шнеккер уже на воде.

– Хорошо… Выводи людей.

Широкая ладонь Стурлауга сжала плечо. Оба знали, что Хагену будет трудно добраться до борта.

Повернувшись к двери, Хаген поднял мечи, и тут изнутри повалили русы. И взвихрилась стальная метель! Удары летели со всех сторон. Он кружился веретеном, отшвыривая нападающих туда, откуда они налетали. Медленно, но верно он отжимал их обратно к двери, не давая обойти с боков, сек по рукам, нанося мелкие раны. На большее не хватало времени. Правда, двоих он все же убил. Сзади слышались крики. Кто-то звал его по имени. Но нет времени оглянуться. Русы вдруг отпрянули назад, двое скользнули, катясь в стороны, обходя его с боков. Хаген не успел им помешать, – из проема на него надвигалась стена щитов. Глаза славян прятались в тени под коническими шлемами, и одно из лиц было лицом Диармайда.

Он уже собирался отступить, когда заметил на зеленом пригорке, позади зимовья, девушку в светлой одежде. Сигурни! Его сердце упало. Он понял, что не может уйти без нее.

– Отец, я остаюсь! – крикнул он и бросился в бой.

Его оттеснили к холму. Окружили, сбив щиты, и стали медленно надвигаться со всех сторон. Хаген приготовился умереть, забрав с собой как можно больше врагов. Был один ирландский прием, говорят, его любил сам Кухулин… Но русы вдруг остановились. В одном месте стена щитов разомкнулась, и Хаген встретился глазами с Ольбардом. Князь был в чешуйчатом доспехе и шлеме. Видно, либо разгадал план Стурлауга, либо сам хотел провернуть что-то подобное. Слишком быстро опомнились русы. Подозрительно быстро.

Вождь русов, как и Хаген, держал в каждой руке по мечу.

– Он еще многих мог бы убить, – сказал он кому-то у себя за плечом и начал подниматься на холм. Хаген собрался. Вот он, заветный поединок.

– Эй, Синеус! – крикнул он. – Что, если я выйду победителем?

– Тебе позволят уйти, – сказал князь и с ходу нанес удар.

Со стороны это выглядело как высверк молнии. Два стальных вихря сшиблись, закружили, поднимаясь к вершине и роняя по пути сиреневые искры. Потом что-то лопнуло, раздался скрежет, и Хаген упал. Кровь залила глаза, но в последний момент ему показалось, что он увидел Сигурни. Затем все померкло…

С лязгом сломался меч викинга. Правый клинок князя обрушился на урманский шлем. Хагена швырнуло в траву. Ольбард шагнул к упавшему, чтобы добить. Им владела холодная, всесокрушающая ненависть. Если бы она захлестнула его полностью – он бы, наверное, приказал прирезать всех раненых врагов, что попали в руки русов. Но судьба распорядилась иначе.

Только что ее здесь не было, но миг – и вот она стоит между Ольбардом и поверженным противником. Женщина с золотыми волосами и взглядом ведьмы.

– Убей и меня, княже!

Эти слова прозвучали так просто и спокойно, что Ольбард остановился. Он чуял, как внутри его собственного сердца ненависть колотится в барьеры воли, воздвигнутые против нее. Удары слабели. Ясность победила. Только теперь князь понял – как велико было его желание отомстить. Невиданное дело – он потерял голову от жажды убийства! «Как мало ты о себе знаешь, Вещий!» – скользнула в уме странная, словно бы не своя мысль. Ольбард поднял взгляд на женщину. «Да она еще совсем молода! Кажется старше оттого, что в первую голову видны ее уверенность и немалая Сила. Возраст тела теряется за ними…»

– Как звать тебя, красна девица? Какого ты роду-племени?

– Сигурни зовусь я. Отец мой – Первый из Жрецов-воинов святилища Богумира. Он родом из Афин. Мать моя – из рода Хьялмара Железной Рубахи. Он был конунгом.

Ольбард кивнул:

– Слышал о нем. Великий воин. А ты, Сигурни, значит, из того храма, что ограбил рыжебородый Стурри. И ограбил он ни много ни мало – сам Храм Богумира. Почему ты защищаешь своего врага? Что тебе в нем?

Глаза девушки широко раскрылись. Она смотрела прямо на Ольбарда и как бы сквозь него, словно окунулась в прошлое. Голос Сигурни вдруг зазвенел, и всем показалось, что янтарным сиянием оделись ее тело и платье.

– Да, он Враг мне и сын врага! Но он спас жизни моих подруг, когда их собирались убить, и ради этого не колеблясь пошел против всей своей дружины. Он защищал меня и не тронул, когда я была беззащитна…

– Ну и дурак! – крикнул кто-то из задних рядов. – Такую красу да застать бы в лесу!

Сигурни пошатнулась словно от удара. Румянец залил ее щеки. Зеленые очи наполнились гневом. Она хотела что-то сказать, но Ольбард опередил ее. Он медленно обернулся через плечо, и балагур умолк, словно пораженный молнией.