– Совершенно верно. Я перепробовал на животных много различных лекарств, обостряющих память, внимание, чувства. И я открыл такой препарат, который в сочетании с теми, что вводятся для обострения слуха, очевидно, сделает человека музыкально ода­ренным. Он обостряет слух и возбуждает деятельность тех отделов головного мозга, от которых зависят музыкальные способности. И главное – этот препарат устойчив. Он сохраняется в организме и действует, как мне кажется, постоянно… Это надо еще проверить, Улисс. Я могу ошибиться, как в первый раз. Можно погубить человека… Надо проверять и проверять. Много раз. И это должны сделать вы. Я уже не успею…

Надо было сразу сказать, что денег у него мало, а если даже старик Моунт примирится с неудачным замужеством дочери и выделит им большую сумму, то вряд ли Лайга согласится тратить деньги на опыты. При первом разговоре Улисс так и не сказал об этом Милоти. Второй раз, увидевшись с профессором, Хент улучил минуту и сказал, что он вовсе не так богат, как может показаться со стороны. Но Милоти рассмеялся:

– Не прибедняйтесь, Хент. Кто не знает, что мошна у старика Моунта набита золотом и уступает разве только капиталам Нульгенера… И не в том ведь дело, много у вас денег или мало.

И заговорил снова о своем препарате. Как было разуверять его? К тому же при разговоре опять присутствовала Эли, и так трудно было при ней объяснить сложившуюся ситуацию.

Милоти умер, не зная, что передал свое открытие в руки человека, фактически не располагающего достаточными средствами для ведения широких научных опытов.

Улисс надеялся, однако, заинтересовать Лайгу опытами профессора Милоти и уговорить ее поступиться некоторыми расходами ради научной работы.

Однажды, проезжая со своей подругой Лиси Барви мимо Умбийского университета, Лайга зашла взглянуть, что там поделывает Улисс.

– Боже мой! Здесь можно задохнуться, – воскликнула Лайга, войдя в лабораторию.

– Невозможно дышать, – подтвердила Лиси.

– Это с непривычки, – пытался их успокоить Улисс. – Это первые минуты. Вы побудете здесь немного и перестанете замечать дурной запах.

– Но зачем нам здесь быть даже немного? – запротестовала Лиси Барви. – Поедем лучше на регби, Лайга.

Улисс чувствовал, что сейчас подходящий момент, чтобы заинтересовать Лайгу научными опытами, и он из кожи лез вон, стараясь задержать в лаборатории жену и ее подругу.

– Только несколько минут… – умолял их Улисс. – Я вам такие интересные вещи покажу. Вот смотрите. Я беру флейту и воспроизвожу ноту «до». Что произошло с этой собакой?

– Ничего, – равнодушно ответила Лайга.

– Ну, конечно, ничего! – обрадованно воскликнул Улисс. – Это и требовалось доказать. А вот я воспроизведу другую ноту – «ми». Что сейчас?

– Ничего.

– Правильно, ничего. А вот нота «си». Что?

– Ну что здесь интересного? – воскликнула Лиси. – Мы же не дети, нас мало увлекают такие забавы.

– Ничего с собакой не происходит, – сказала Лайга. – Я не понимаю, что ты хочешь этим доказать?

– Вот это я и хочу доказать: ноты «до», «си» и все другие никакого влияния на собаку не оказывают. За исключением «фа». Вот смотрите, я воспроизвожу ноту «фа». Что с собакой?

– Ничего, – сказала Лайга.

– И я ничего не вижу, – подтвердила Лиси.

– А вот взгляните сюда. Видите пробирку, прикрепленную к коже на щеке собаки? Как только я начал воспроизводить ноту «фа», через фистулу в пробирку потекла слюна. Раньше слюны не было. Это – условный рефлекс, выработанный у собаки. Ей давали пищу как раз тогда, когда флейтой воспроизводилась нота «фа»… А вот еще более интересное животное.

Улисс поторопился увести своих посетительниц дальше, видя, что первый опыт их немного заинтере­совал.

– С этой собакой мы произведем другой опыт, – сказал он, остановившись возле маленькой клетки. – Следите за пробиркой. Я играю на флейте какой-нибудь мотив. Ну, например, «Вперед, Бизнесония, к победе над миром!»

Улисс сыграл гимн бизнесонских фашистов.

– Что с собакой?

– Ничего, – ответила Лайга.

– Никаких признаков, – подтвердила Лиси.

– Правильно. А вот я сейчас сыграю другой мотив – песенку «Я встретил девчонку в Батуге». Следите за собакой.

– Слюна потекла! – воскликнула Лайга.

– Значит, это музыкальная собака? – спросила Лиси.

– Нет, дорогая, – ответил Улисс. – Ее, конечно, нельзя так назвать. Этот опыт показывает, что хороший слух еще не музыкальность. Это всего-навсего пищевой рефлекс, выработанный на определенную песенку. Чтобы стать музыкальной, собаке не хватает общей одаренности, интеллектуального развития, что имеется только у человека.

Он подвел их к клеткам с обезьянами. Лайга и Лиси заинтересовались резвой игрой животных, ловко взбиравшихся по веревкам, гонявшихся друг за дружкой.

Пользуясь этим, Улисс пытался объяснить Лайге свои опыты:

– Одним обезьянам мы вводили кофеин, действующий на участки возбуждения. Помнишь, я объяснял тебе эту теорию?

– Да, да, – рассеянно ответила Лайга.

– Ну вот. А другим давали бром, возбуждающий участки торможения. Эти стали более тонко различать звук, малейшие колебания, которых раньше не воспринимали. Вводили бром и кофеин одновременно в разных дозах. Применяли и много других препаратов: эфедрин, фенамин, пантокрин, новокаин… Сначала воздействовали на всю кору полушарий мозга в целом, потом – на отдельные участки. А теперь вводим совсем новый препарат, открытый профессором Милоти…

– Да хватит вам, Хент, – прервала его Лиси. – Это ведь так скучно.

– Ты дома мне расскажешь. Хорошо, Улли? Это интересно. Но нам сейчас надо ехать, – сказала Лайга.

У двери их встретила вошедшая Эли. Хент познакомил их. Лайга свысока взглянула на девушку и, капризно дернув плечом, сказала:

– Вы простите, мы должны вас оставить… Спешим на регби.

Улиссу показалось, что знакомство пришлось ей не по душе.

…Дела у Хента складывались неблагоприятно. После смерти Милоти университет перестал интересоваться его лабораторией. Помещение было обещано преемнику Милоти, и Хент с трудом договорился об аренде его на три месяца. Наконец, университет отказался оплачивать труд двух лаборантов, работавших с профессором Милоти, и ветеринара, наблюдавшего за животными.

Надо было искать выхода из создавшегося положения.

Узнав, что к Улиссу в лабораторию ходит молоденькая женщина, Лайга пришла в неистовство.

– Мало того, что деньги на обезьян уходят, так ты еще любовниц заводишь! – кричала она.

Но когда Улисс объяснил, что Эли вызвалась помогать ему в опытах, Лайга успокоилась и даже проявила некоторый интерес к «странной» девушке.

– А кто она такая?

– Дочь профессора Милоти. Я же тебе говорил. Перед смертью он передал мне свои научные материалы, я смогу продолжать его работу. Требуется немного денег, чтобы снять помещение для лаборатории… ну, и еще немного… Я думаю, мы могли бы выкроить из своего бюджета.

– А зачем это тебе?

– Как зачем? Это очень важное открытие. Милоти нашел препарат, с помощью которого можно обыкновенного ребенка сделать гениальным музыкантом.

– Ну так что?

– Ты ведь знаешь, как редки у нас настоящие музыканты, а я впоследствии смогу любого человека сделать талантливым.

– Это выгодно?

– Я сейчас думаю не об этом. Важно закончить опыты.

Лайга пожала плечами.

– Мой папа никогда ничего не делал без выгоды. И он стал миллионером.

– Моя работа тоже, наверное, принесет деньги, – поспешил Улисс утешить ее, хотя не представлял себе, какую пользу можно извлечь из открытия профессора Милоти. – Может быть, со временем препарат будут покупать.

– Ты откроешь магазин? – обрадовалась Лайга.

– Не знаю, любимая. Я еще как следует не про­думал. Сейчас мне надо продолжать опыты. Эли поможет, пока нет лаборанта… Ты не ревнуешь меня к Эли?