— Хотите поделиться со мной своими неприятностями? — участливо спросил он.

— Что? Чем я должна с тобой поделиться?

— Ну.., рассказать о своей болезни, об этом вирусе, который не дает вам нормально жить. Ваша мать говорила мне. Мне очень жаль, мисс Каролина.

— Ах да, — быстро отозвалась она, вспомнив, что мать распространяет в округе слух, будто Каролина подхватила какой-то странный вирус и некоторое время провела в больнице. Посмотрев в глаза Джека, Каролина поняла, что тот догадался обо всем. Его глаза лучились добротой, мягкостью и дружеским сочувствием. — Нет, Джек, со мной не случилось ничего страшного.

Сейчас мне намного лучше. Я просто.., ну, немного устала, вот и все.

— Ну что ж, — он ласково погладил ее по руке, — значит, все прекрасно.

— Да. Во всяком случае, все уже позади.

— Хорошо. Я пришел сказать вам, что я всегда рядом и готов оказать любую помощь, если в этом возникнет необходимость.

— Спасибо тебе, Джек. Большое спасибо.

Каролину отправили в другую школу — мрачное заведение в графстве Мидленд. Когда она пожаловалась матери на суровый режим школы, предписывающий принимать холодный душ и ежедневно бегать в любую погоду, а также на дурное питание, Жаклин только ухмыльнулась, посоветовав дочери довольствоваться тем, что нашлась хоть одна школа, согласившаяся принять се.

Но Каролина проучилась там всего два семестра. Ее поведение отличалось такой непредсказуемостью, что это ставило в тупик почти всех воспитателей. Каролина дерзила, отказывалась выполнять тоскливые задания, ссорилась с одноклассниками и часто прогуливала уроки. В конце концов терпение учителей лопнуло, и ее исключили из школы.

— Тебе уже семнадцать лет, — раздраженно сказала Каролине мать, когда вещи девушки внесли в дом. Каролина лежала на кровати и размышляла о том, что теперь с ней будет. — Я не могу заставить тебя получать образование, если ты не проявляешь к этому ни малейшего интереса. Поэтому оставайся дома и постарайся принести хоть какую-нибудь пользу. Дженни уходит от нас, она нашла работу на какой-то фабрике во Фрамлингхэмс. Война всему виной. Так что будешь выполнять ее обязанности. Да и наша повариха нуждается в помощи. Полагаю, мы с отцом должны позаботиться о твоем будущем, но не представляю, чем ты способна заниматься, разве что выйти на панель Пиккадилли.

— Ладно, — отозвалась Каролина, — уж лучше я выйду на панель, чем буду помогать поварихе.

Жаклин размахнулась и дала дочери пощечину.

— Я потеряла всякую надежду найти с тобой общий язык, — заявила она.

— Ну, это еще полбеды, — заметила Каролина и быстро вышла из комнаты, чтобы мать не видела ее слез.

Джек Бэмфорт сказал ей то же, что и мать, но более мягко. Он специально зашел к ней спросить, не хочет ли она пойти с ним в конюшню и немного поболтать.

— Не знаю, о чем с тобой говорить, — резко возразила она.

— Отлично знаете, мисс Каролина, — сказал он, — и это должно пойти вам на пользу. Пойдемте. Заодно поможете мне забить гвозди.

Уже в конюшне Каролина неожиданно проговорилась:

— По-моему, я настоящая неудачница. А как по-твоему, Джек?

— Не знаю, — ответил он. — Мне вы кажетесь вполне нормальной женщиной, мисс Миллер.

Каролине очень не нравилось, когда он называл ее «мисс Миллер». Это всегда заставляло ее чувствовать дистанцию между ними.

— Джек, — попросила она, — называй меня по-прежнему Каролиной. Я… Мне кажется, мы с тобой настоящие друзья, вернее, ты мой единственный друг.

Я не хочу, чтобы ты держался так отчужденно.

— Хорошо, — согласился он, — но при ваших родителях я буду называть вас мисс Миллер, договорились?

— Конечно, — согласилась она.

— Почему вы так себя ведете?

— Как?

— Ну, вас то и дело исключают из школы.

Каролина тяжело вздохнула и открыла банку с мылом для седла.

— Может, потому, что я хочу добиться определенной реакции от некоторых людей. Отец всегда твердит мне: «Поговори с мамой, расскажи ей обо всем — и о хорошем, и о плохом». Но мать держится со мной отчужденно и не желает ни о чем разговаривать. Мне хотелось бы пробудить в ней какие-то эмоции. Хотя бы гнев или злость. Как-то на днях она дала мне пощечину, и я почти испытала удовольствие. Это звучит ужасно, правда?

— Да пет, только несколько необычно, однако я не вижу ничего страшного. Но вы перечеркиваете свое будущее ради того, чтобы вызвать определенную реакцию матери.

— Понимаю, — согласилась она и тяжело вздохнула, посмотрев ему в глаза. Вместо улыбки у нее получилась грустная гримаса.

Воцарилось молчание. Каролина сняла с крючка поводья.

— Они тоже грязные, Джек, — сказала она и почему-то снова расплакалась.

Джек положил руку ей на плечо и попытался успокоить.

— Бедная девочка, — тихо сказал он. — Бедная маленькая девочка.

— Не такая уж я и маленькая, — выдавила она сквозь слезы. — Я уже взрослая и должна разбираться во всех премудростях жизни, так говорят родители.

— О-о-о, — протянул он, начав чистить седло. — Могу сказать по собственному опыту, что люди довольно часто ошибаются. Едва ли мы когда-нибудь постигнем эту сложную жизнь. Не только вы, но и я. Как вы думаете, они найдут вам другую школу?

— Нет. Они уже сказали, что не станут искать. Я должна сидеть дома и помогать поварихе. Во всяком случае, пока. Возможно, когда начнется настоящая война, я подыщу для себя достойное занятие. Как ты думаешь, война все-таки начнется? Папа считает, что нет.

— Начнется, — уверенно сказал Джек. — Нисколько в этом не сомневаюсь. Ваш отец ошибается. Война непременно начнется в недалеком будущем, через несколько месяцев, полагаю.

— Тогда есть надежда, что моя жизнь изменится к лучшему, — весело проговорила она. — Буду с нетерпением ожидать этого.

К 1942 году, когда Каролине исполнилось двадцать лет, она уже три года вела жизнь затворницы, ее охватило такое отчаяние, что хотелось все бросить и убежать куда глаза глядят. Читать она никогда не любила, хотя в последнее время постоянно просматривала женские журналы, особенно «Женщина и красота». Шить ей тоже не нравилось. Она немного отвлекалась, лишь играя на пианино, что доставляло ей удовольствие. В школе Каролину считали одаренной пианисткой, и она даже получила несколько премий па школьных фестивалях, но это, конечно же, была не классическая музыка Шопена, Баха и Брамса, которая довольно часто звучала сейчас в их доме, а простенькие мелодии из хит-парадов и ритмы Гленна Миллера. Чаще всего Каролина играла замечательную мелодию под названием «В хорошем настроении». Мать даже жаловалась на то, что уже устала от этой музыки.

Жаклин тоже чувствовала себя отвратительно. Ее постоянные головные боли превратились в хронические приступы мигрени, и она нередко лежала в своей комнате целыми днями и стонала от боли. В такие дни ее состояние было таким плохим, что она могла упасть с лестницы.

Каролина не раз порывалась высказать матери сочувствие и хоть как-то утешить се, но из этого ничего не получалось. Она понимала, что в ее отношении к матери нет искренности. Просыпаясь и слыша громкие стоны матери, она почему-то испытывала злорадство.

Два раза в неделю в Вудбридж отправлялся автобус, и если это совпадало с приступами мигрени у Жаклин, Каролина отправлялась на нем в городок немного поразвлечься. Но и это не приносило ей истинного удовольствия. Несколько раз она заходила в местные пабы поболтать с завсегдатаями, но они держались с ней настороженно, опасаясь общаться с девушкой из высшего общества, и шли к местным девчонкам, а Каролина оставалась одна. Тогда она снова садилась на автобус и ехала домой несолоно хлебавши. После этого она чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.

Единственными мужчинами в этой глуши были военнопленные, но даже Каролина не решалась приближаться к ним.

— Я начинаю подумывать о том, — сказала она как-то Джеку, когда они ехали верхом, — не бросить ли все и не уйти ли в монастырь. Думаю, это не хуже, чем жизнь в этом проклятом месте.