Вечером после работы явилась Машка – сделать подруге массаж, маску и все что нужно для того, чтобы завтра Элла выглядела на пять с плюсом.

– Ты продумала, что наденешь в самолет?

– Все черное!

– Почему это?

– Черное худит, и вообще я люблю черный цвет. Мне идет.

– А она не воспримет это как траур по материнской любви?

– Откуда я знаю, как она что воспримет?

– Тоже верно. Элка, ты совсем ее не любишь?

– Не знаю. Я сейчас еще не понимаю, кого любить… Вот увижу ее и пойму, наверное… и полюблю… или нет…

– Да, это как с мужиком. Иногда встретишься глазами – и все, он уже родной и любимый, а то проживешь с ним лет пять, а он как был чужой, так и остался.

– У меня так не было.

– Как?

– Чтобы родной… С первого взгляда или с десятого… Все чужие.

– Ничего, еще не вечер! Особенно за границей. Это у нас теперь баба уже в сорок лет не котируется, а за границей, говорят, наоборот.

– Почему в сорок не котируется? – испуганно спросила Элла.

– Ну не то чтобы… Это смотря в каких кругах. В модной тусовке, если ты не звезда, а просто баба, даже охренительно красивая, после сорока шансов практически нет.

– Шансов на что? – уточнила Элла.

– На классных мужиков. Не знаю, это мои клиентки из тусовки жалуются.

– Ну если ничего другого в жизни нет… И потом, что такое классный мужик в их представлении? Богатый?

– Ну это в первую очередь. Тут закономерность прослеживается невооруженным глазом: чем богаче мужик, тем моложе у него бабы.

– Слушай, Машка, а нам-то с тобой что до этого? Мы же не из тусовки и на олигархов не претендуем. Нам другие качества в мужиках нужны. А на жизнь сами заработаем. Так спокойнее, правда?

– Ты права, Элюня! А то олигархов стреляют, сажают, и вообще. Нам бы чего попроще… А простым мы и в сорок сгодимся, к тому же нам до сорока еще пять лет! Как ты умеешь успокаивать, Элка! А то я сегодня расстроилась.

– Из-за чего?

– Из-за клиентки, из-за чего ж еще! Пришла, молодая, красивая, богатая, а ей надо было минут десять подождать – она раньше явилась. И говорит: «Мария Дмитриевна, можно я тут у вас поплачу?» Представляешь себе? А мне некогда, я говорю: плачьте, Нелли, сколько влезет.

– И чего она плакала?

– Видно, кисло ей, молодой, красивой и богатой, живется. Поправилась на полтора кило, а муж ей скандал закатил: мол, толстая корова. А она – в чем душа держится, прозрачная просто… Это ее счастье, что она с тобой не знакома.

– Почему? – удивилась Элла.

– Да вот если бы она твой «Наполеон» попробовала, поняла бы, что такое счастье в жизни!

– Намекаешь? – рассмеялась Элла.

– А то! Твоей мамаше такой тортище не одолеть.

– Так и быть, отрежу тебе край! Тем более он в коробку не лезет.

– Кайф, Элюня! А ты такси заказала?

– Мне Серов свою машину с водителем дает.

– Слушай, он к тебе не клеится?

– Слава богу, нет. Просто ценит хорошего работника.

– Элка, а ты вещи собрала? Сколько мест получилось?

– Три. Плюс торт.

– Спятила, да? Разве можно так ездить? Ты должна выглядеть элегантно! Дай-ка я на твой багаж гляну! Конец света! Нет, так не годится! Эта сумка вообще только на выброс! И чемодан, конечно, тоже! Неприлично!

– Мне плевать!

– Напрасно! Твоя маманя должна увидеть элегантную, преуспевающую даму, а не челночницу какую-то затрюханную. Этот чемодан, не говоря уж о сумке, может вызвать только жалость и отвращение! И как я раньше не подумала…

– Теперь уж поздно, – легкомысленно махнула рукой Элла. – Ночь на дворе!

– Ну в принципе можно купить приличный чемодан в дьюти-фри…

– И переть его с собой в самолет? Да он неподъемный!

– Тоже верно, но так ехать нельзя! А у тебя тут соседей, у которых можно раздобыть приличный чемодан, нету?

– Нету!

– Тогда ладно, я смотаюсь домой и привезу тебе две сумки! Поедешь как приличная женщина, а не бомжиха!

– И тебе не лень?

– Лень, конечно, но я ж все-таки на колесах! Элка, тебе надо завести машину, научиться водить, это современно, особенно для одинокой женщины.

– С ума сошла! Зачем мне эта морока? Да если даже я каждый день буду на такси ездить, мне это дешевле обойдется.

– Дешевле? Пожалуй, но своя машина – это стильно!

– Да ты, по-моему, все деньги в нее вбухиваешь!

– Ну она ж пятый год у меня, скоро поменяю, у меня это в плане. Ну я помчалась!

Элла беспомощно развела руками. Ей самой не пришло бы в голову, что с таким чемоданом и сумкой ехать неприлично, но раз Машка так считает… Она лучше разбирается в подобных вещах. Комплекс провинциалки был в Элле силен, несмотря на долгие годы, прожитые в Москве. Сейчас, конечно, многое было преодолено, она уже правильно ставила ударения, не говорила больше таможе́нник, соломи́нка, не называла соленые огурцы кислыми, а кислую капусту соленой, как некогда, но напевность одесской речи еще сохранялась, придавая особую теплоту ее и без того красивому, звучному голосу. Слушая ее, хотелось очутиться в теплых краях, улечься на теплый песок, загорать, купаться в море, есть фрукты и вареники с вишнями…

Маша вернулась вскоре с роскошной, большой сумкой на колесиках и второй, поменьше, из темно-коричневой мягчайшей верблюжьей кожи, купленными в Тунисе.

– Машка, какая роскошь! Я не могу… А вдруг в самолете попортят?

– Не попортят!

– А если украдут?

– Слушай, не занудствуй, а то накаркаешь! Знаешь что, я, пожалуй, останусь у тебя ночевать, не возражаешь?

– Здорово! – искренне обрадовалась Элла.

– По крайней мере буду спокойна, что ты уехала в приличном виде.

– И мне не так страшно будет…

– Тебе страшно? – Глаза Машки налились слезами сочувствия.

– Не то слово.

Лететь до Вены недолго, всего два часа двадцать минут, но Элла вконец извелась. Самолет оказался старым, тесным, с такими короткими ремнями безопасности, что она едва смогла застегнуть их на животе, а столик так впивался в тело, что не то что есть, дышать было немыслимо, и Элла решительно отказалась от завтрака, а взглянув на то, что дали соседям, даже обрадовалась. Эх, надо было не жадничать, а лететь «Австрийскими авиалиниями», там хоть и дороже, но наверняка удобнее и лучше. Но, глядя, как спокойно себя чувствует тощая пожилая дама в соседнем кресле, с каким аппетитом жует отвратительного вида булку, Элла почувствовала себя толстой, некрасивой, неуклюжей – совсем неподходящее настроение перед встречей с матерью. Но она вспомнила наставления Марии Игоревны и принялась повторять про себя: «Я красавица, я красавица, а полнота мне идет, я такая – не нравится, не берите!» – и понемногу успокоилась. Выпила красного вина.

Господи, а как же мы друг друга узнаем? – испугалась вдруг Элла. Ведь за столько лет мы обе неузнаваемо изменились. Или мать рассчитывает на свое материнское сердце? А может, она будет стоять с табличкой «Элла Якушева»? А вдруг она по какой-то причине не сможет приехать в аэропорт? Тогда, наверное, она попросит кого-то меня встретить или объявят по радио, чтобы я подошла к окошку информации, а там скажут, чтобы я взяла такси? Но я ж не говорю по-немецки… Ничего, объяснюсь по-английски! Главное – у меня есть с собой деньги, на худой конец – возьму такси и поеду в какой-нибудь отель… Ерунда, как она может меня не встретить? Чушь собачья! Обязательно встретит…

От волнения она даже не заметила, как прошла паспортный контроль. И, стараясь не терять из виду высокую девушку в красной курточке, которую выбрала ориентиром, направилась за багажом и вдруг вспомнила, что сумки – чужие, испугалась, что может их не узнать, но тут же успокоилась: Машка вчера навязала на багаж красные ленточки. Ага, вот сумка! А вон и вторая, на колесиках. Погрузив все это на тележку и туда же положив коробку с тортом, которая, к счастью, не помялась в мелком багажном отсеке, Элла подтянула живот, перевела дыхание и медленно направилась к выходу, замирая от страха. И тут же увидела мать. Та мало изменилась. Постарела, конечно, и волосы явно крашеные, но… Очень стильная европейская дама растерянно озирала толпу выходящих пассажиров.