– Погоди, а Гордиенко? Вдруг я ему не подойду?

– Вечером мы едем к нему, я уже договорился.

– Как ты мог договориться? – ахнула я.

– Рассчитывал на преданную сестринскую любовь.

– Наглая морда! Я же боюсь, ты понимаешь?

– Побоишься, перестанешь. Все боятся. И потом он такой обаятельный, он тебе понравится.

– Он всем нравится.

– Ну вот видишь… Он так всем нравится, что ты спокойно будешь купаться в лучах его славы, а заодно и в Средиземном море. Поди кисло?

– Да нет, совсем не кисло. Но стремно.

– Ерунда, не боги горшки-то обжигают.

– А если я провалюсь?

– Ты не провалишься, я убежден на все сто.

– Сто пудов, как говорит Полька?

– Сто пудов! Бусечка, подумай, мы три недели будем вместе, как когда-то в Абрамцеве. Это же кайф, а то в этой суматошной жизни и не видимся почти.

– Да ладно, я тебя небось и не увижу, как пойдешь по тамошним Суламифям.

– Да ты что, я в таких поездках сама добродетель. Положение обязывает. В мои задачи ведь входит обеспечение дисциплины, а актеры такой народ… Любят расслабиться, и Израиль к этому располагает.

– К чему?

– К расслабухе.

– Никогда бы не подумала, особенно если смотреть сводки с Голанских высот и с этих, как их… территорий.

– Ты не поверишь, но там мгновенно наступает расслабуха. У актеров особенно. Никогда не видел, чтобы знаменитые, классные артисты так халтурили, как там… Но у меня этого не будет. Ну все, Бусенька, на вот съешь плюшку, ты же любишь!

И он достал из пакетика именно такую плюшку, как я люблю, – улиточкой, посыпанную сахаром с корицей.

– Венька, – умилилась я.

– Рада? Я помню все про свою любимую сестренку, не дам тебя в обиду никому и, более того, обеспечу тебе успех!

– Да ладно тебе, болтун. А запить плюшку у тебя есть чем?

– Обижаешь! – Он протягивал мне бутылочку с квасом.

– И это помнишь? – совсем растаяла я. – Венька, ты жуткая сволочь! Искуситель!

– Ничего, ты еще будешь умирать от благодарности ко мне. Кстати, у тебя в Израиле, кажется, кто-то был?

– Ой, Венька, я, кажется, соглашусь.

– Что значит – кажется? По-моему, ты уже согласилась. Короче, мне пора, вечером я за тобой заскочу, поедем к Гордиенко.

– Боже, Венька, ты так на меня насел, что я даже не спросила, что там надо петь? Какой кошмар!

– Разберешься. Все, чао-какао!

Он умчался, а я осталась стоять столбом на улице. А кто мне, кстати, отпуск даст? Бред все это, чистой воды сумасшествие. Я даже головой потрясла, чтобы стряхнуть с себя наваждение. И медленно побрела за угол, на работу. Венька сказал, что я могу взять псевдоним. А какой? Бронза? А что, можно. Хотя нет, глупо уж очень. В роли такого-то – Юрий Гордиенко, в роли такой-то – Бронза! Идиотизм! Ненавижу свое имя, вот родители удружили! Мама как-то сказала, что имя мне выбрала бабушка, а та объяснила, что Броня была одной из героинь ее любимого в юности романа «Девочки с Новолипок» какой-то польской писательницы. Я даже попыталась найти эту книжку, но не смогла. Интересно, почему же бабушка не назвала Брониславой маму, а отыгралась на мне? Вот теперь я и живу с этим именем. Торжественным и бронированным. Обычно все зовут меня Броней, только Венька еще в детстве прозвал Буськой. Что крайне возмущало моего мужа. Это собачья кличка, негодовал он и звал меня Славой. Броня ему тоже не нравилась. Кое-кто звал меня Бронзой или Брошкой. Раньше я это терпела, пока не прочитала несколько романчиков Дарьи Донцовой, у которой героинь звали Лампой и Вилкой. С тех пор я всегда фыркаю как разъяренная пантера, если кто-то зовет меня Бронзой или Брошкой. А вот Буська меня вполне устраивает. А что, если так и явиться перед публикой: выступает Буська! По-моему, отличная идея! Сразу понятно, это прикол! Ой, мамочки, о чем я думаю, идиотка! Я что, и впрямь собираюсь выступать перед публикой?

– Броня, что это с вами? – поинтересовалась моя непосредственная начальница Инна Геннадьевна.

– Ой, я задумалась, извините. С дочкой проблемы, – ляпнула я первое, что пришло в голову. И смертельно испугалась, как бы не накликать!

– Что-то серьезное? – поинтересовалась она.

– Да нет, школьные дела.

– Я могу чем-то помочь?

Она всегда старалась помогать своим подчиненным, но, как злословили эти самые подчиненные, не от доброты душевной, а от стремления к совершенству в работе отдела. Но это неправда. Она просто одинокая немолодая женщина, у которой, кроме работы, ничего и нет в жизни. Но чем бы она ни руководствовалась, а если в ее помощи нуждались, помогала чем могла.

– Да нет, спасибо большое, Инна Геннадьевна.

Но вот отпуск в неурочное время она мне точно не даст. А уж если прознает о моих гастролях, и вовсе безжалостно уволит. Какие, на фиг, гастроли, я еще не сошла с ума. Пусть Венька сам выкручивается, нашел, понимаешь, себе палочку-выручалочку!

– Мам, что у тебя стряслось?

– Ничего пока.

– Что значит – пока?

– То и значит – пока ничего не стряслось.

– Но может стрястись?

– Всегда что-то может стрястись.

– Ой, мать, ты мне не нравишься.

– Я не обязана всем нравиться.

– Всем – не знаю, а мне – обязана.

– Ты полагаешь? – рассеянно спросила я. Меня вдруг стал занимать вопрос, как бы Полька отнеслась к такой авантюре. Боюсь, что восторженно. А Женя, как Женя отнесется? Уверена на все сто – сугубо отрицательно. Ну да ему лучше вообще не знать об этом. Скажу, что уезжаю с шефом в длительную командировку, и все. Он поверит. Такое не раз бывало. Он ревновал, а мне это даже нравилось, дуре. Ревнует – значит, вроде как любит. Вроде как… Нет, я не сомневалась, что Женя меня любит. Я сомневаюсь лишь в том, что я его люблю. Но его любит Полька, он ее тоже, что немаловажно. А мне уж ладно, стерпится – слюбится. Но что же мне спеть сегодня у Гордиенко? Господи, у меня разве хватит смелости открыть рот при нем? Ой, мамочки, во что меня втягивает этот обалдуй Венька?

И тут он позвонил:

– Буська, готова?

– Нет.

– То есть как? Все снова-здорово? Буська, не начинай! Я буду у тебя через пять минут! Изволь одеться. Нельзя заставлять ждать народного артиста. И надень, пожалуйста, что-нибудь подчеркнуто строгое, деловое.

– Зачем?

– Для контраста! Войдет такая строгая дама и вдруг запоет! Отвал башки!

– Это я тебе гарантирую!

– Что?

– Отвал твоей дурацкой башки!

– Бусенька, я тебя обожаю.

– А я тебя ненавижу, козла! – Я швырнула трубку.

– Мать, ты с кем так строго?

– С Венькой.

– За что?

– Есть за что, не сомневайся.

– Не сомневаюсь. Ты куда-то собираешься?

– Да. Венька требует, чтобы я пошла с ним в гости.

– В качестве телохранителя, что ли?

– Какого телохранителя?

– Ну чтобы охранять его знаменитое тело от нападения всяких разных коз?

– Ну что-то в этом роде, – пробормотала я.

– А к кому в гости?

– К Гордиенко.

– Ух ты, клево! Ты там посмотри, у него потрясная собака.

– А ты почем знаешь?

– В каком-то журнале видела. Лабрадор. Мамочка, ты там разузнай, как за ней ухаживать.

– Зачем это?

– Мне Женя обещал щеночка лабрадора.

– А что он тебе еще обещал?

– Горные лыжи!

– Через мой труп.

– А щенка? Тоже через труп?

По сравнению с горными лыжами щенок – это такие пустяки…

– Нет, щенок без трупа обойдется, но… Гулять с ним я не буду!

– А зачем вообще гулять, мы же будем за городом жить, когда вы поженитесь.

Так, они уже все решили без меня.

– Там будет видно.

Тут явился Венька:

– О, Полина, ты уже не ребенок, ты телка!

– Венька, заткнись! – разозлилась я.

А Полина, наоборот, обрадовалась такому комплименту.

– Ну ты готова, Буська? Отлично, пошли. Ой, а гитара?

– Мать, ты что, собираешься глотку драть у Гордиенко? Не советую.

– Ты как с матерью разговариваешь? – напустился на нее Венька. – Да если хочешь знать, из нее могла бы выйти классная певица.