– Давай ключ, – повторил Таконес.

Мерседес медленно встала, подошла к столу, где лежала ее сумочка, и бросила Мендозе связку ключей. Он поймал ее на лету.

– Вон тот, с круглой головкой, – едва слышно уточнила она.

Таконес сунул ключи в карман и сделал знак Эль Куре. Для верности лучше было ехать вдвоем. Дверь за ними закрылась, и напряжение немного спало. Мерседес отвернулась, чтобы никто не видел слез, подступивших к ее глазам.

Теперь Мерседес могло спасти только чудо. Ее товарищи по партии не смогут прийти ей на выручку: это не входит в их правила.

– Я приготовлю кофе, – сказала Эсперенца и направилась в кухню. Ее тоже душили слезы.

В замке заскрипел ключ, и все повернули головы к двери. Все, кроме Мерседес. Она знала, что привезли с собой Таконес и Эль Кура. Они привезли приговор, обрекавший ее на смерть.

Мендоза был бледен как никогда. Не глядя на Мерседес, он бросил ключи на диван и во всеуслышание заявил:

– Пластинка стоит на проигрывателе.

Это была совсем обыкновенная фраза, даже банальная и немного глуповатая, но от нее в комнате повеяло ледяным холодом. Это означало, что Мерседес пыталась ввести их в заблуждение. А если так...

Первой не выдержала Эсперенца.

– Скажи нам правду, Мерседес! Почему ты не позвонила Таконесу? Неужели ты была заодно с Гутьерресом?!

За время отсутствия Мендозы Мерседес приготовила последнюю уловку – не питая, однако, больших надежд.

– Я вам не лгала, – ответила она. – Скорее всего, Эльдорадо узнал от кого-то из вас, что я часто слушаю эту пластинку. Он коварен, как дьявол, – она повысила голос: – Я уверена, что он – американский агент. Посмотрите на его руки: разве могут быть такие руки у человека, который рубил сахарный тростник? Он приехал сюда, чтобы всех вас уничтожить! И потом – какой мне смысл вас предавать?

Все это прозвучало довольно убедительно, и силы снова уравнялись. Остальные молчали. И Мерседес, возможно, одержала бы верх, если бы не Хосе Анджел. Ветеран Карибского легиона спокойно сказал:

– Мне кажется, Эльдорадо не лжет. Я знаю, когда человек лжет, а когда нет. А у Мерседес есть причина нас предавать. Коммунисты собираются примкнуть к правительству. Мы им мешаем. Точно так же они действовали в Боготе. Тех, кто не пошел с ними, они ликвидировали или выдали полиции. Уж я-то знаю: я там был.

Он произнес эти слова ровным, бесстрастным голосом, но они произвели эффект разорвавшейся бомбы. У Мерседес перехватило дыхание: она никак не ожидала удара с этой стороны. Мерседес обвела взглядом лица присутствующих: все недоверчиво и враждебно косились на нее. Один лишь Малко смотрел в сторону.

И тогда в ней словно что-то надломилось. Двадцать лет скрытности, лжи и усталости разом навалились на нее. Ей захотелось почувствовать себя свободной хотя бы за минуту до смерти!

Она посмотрела на Эсперенцу с таким презрением, что у той по спине побежали мурашки.

– Болваны! – прошипела Мерседес. – Тупые болваны! Все ваши жалкие заговоры и трусливые вылазки не более чем романтика! Вам никогда не победить! Вы навсегда останетесь «десперадо». Народ не на вашей стороне... Фидель – напыщенный дурак, а ваш Че был типичным фанатиком. Вас сметут, как метлой, понятно вам?!

Эсперенца вскрикнула, словно от боли: только что ее предал человек, в которого она так свято верила! Неужели это та самая женщина, которая всегда вызывала у нее восхищение и служила ей примером для подражания?

– Так ты хотела нас погубить?! – вскричала Эсперенца.

Мерседес смерила ее презрительным взглядом. Теперь ей было незачем что-то скрывать.

– Да! Ведь вы уже ни на что не годитесь, жалкие клоуны!

Она пьянела от собственных слов, одновременно счастливая и перепуганная.

– Ах ты дрянь! – взревел Эль Кура.

Мерседес быстро повернулась на каблуках и метнулась к окну. Она знала, что не успеет его открыть, и собиралась выпрыгнуть сквозь стекло. Но высокий Хосе Анджел одним прыжком пересек комнату и схватил ее за ноги. Мерседес упала на белоснежный ковер, и Хосе, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, прижал ее к полу. Затем слегка оглушил ее, ударив ребром ладони по затылку, после чего взвалил на плечо обмякшее тело и отнес Мерседес в спальню. Поскольку там не было ни окон, ни мебели, кроме кровати, им нечего было опасаться. Хосе вернулся в гостиную и закрыл дверь спальни.

– Надо развязать этой стерве язык, – прошипел Таконес, – и выяснить, зачем она это сделала.

Эль Кура тоже не прочь был допросить пленницу, но только своими собственными методами.

Эсперенца молчала: происшедшее потрясло ее. Она в отчаянии повернулась к Малко, ища у него поддержки, но он отвел глаза: австриец тоже не ожидал подобных осложнений.

Итог подвел Хосе Анджел – все тем же ровным, бесстрастным тоном.

– Я думаю, лучше убить ее сразу, – сказал он. – Вряд ли нам удастся многое у нее выведать. Мы уже знаем, на кого она работает. Этого достаточно. Впредь будем осторожнее.

– Зачем ее убивать? – спросил Малко.

Хосе и Таконес посмотрели на него, словно на безумного.

– И это говоришь ты, Эльдорадо? – тихо проговорил Таконес. – После того как она пыталась тебя погубить? Да ты что, не в своем уме?

Малко понял, что, защищая Мерседес, рискует навлечь на себя новые подозрения, и промолчал.

Эсперенца побледнела, глаза глубоко запали, на лице отражалось глубокое внутреннее страдание. Подобная ситуация потрясла ее. До сих пор революция представлялась ей прекрасным приключением, полным радости и самозабвения.

И все же именно она создала Отряд народного сопротивления. И поэтому сейчас ей следовало взять ответственность на себя. Эсперенца на секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Товарищ Хосе прав, – произнесла она наконец. – Будем голосовать. Я за смерть. – Она подняла тонкую руку.

Таконес и Эль Кура тут же последовали ее примеру. Хосе мгновение колебался, а затем тоже поднял руку. Малко не шелохнулся. Встретившись глазами с Эсперенцей, он пояснил:

– Я предпочитаю воздержаться: я ведь заинтересованная сторона.

Четыре поднятые руки медленно опустились. Все это напоминало плохо разыгранный любительский спектакль. Но умереть Мерседес предстояло по-настоящему. Малко напряженно думал, как спасти женщину, не подвергая опасности себя.

– Она должна умереть здесь, – сказал Хосе. – Это самое надежное место.

Эсперенцу словно подменили. Ее голос звучал теперь холодно и непререкаемо.

– Только без шума, – сказала она. – Этажом ниже живет директор телекомпании.

Таконес уже держал в руке свой «люгер».

– Можно выстрелить через подушку, – предложил он. – Или набить ватой жестяную банку – сойдет за глушитель.

– Нет, – покачал головой Хосе. – Там у тебя дырка для выброса гильзы. Грохнет будь здоров.

Наступило молчание, и все посмотрели на Хосе. Он равнодушно пожал плечами.

– Я не против, но нужно большое полотенце, чтоб не испачкать ковер.

Малко похолодел: в самом центре Каракаса при нем готовилось хладнокровное убийство. Он посмотрел в окно, чтобы убедиться, что это не сон. «Интересно, – подумал он, – что произойдет, если я признаюсь, что действительно являюсь американским агентом, как и утверждала Мерседес? А вот что: меня убьют, но и ее это уже не спасет...»

– Лучше бы ее сначала оглушить, – со знанием дела заметил Хосе.

Таконес и Эль Кура переглянулись. Эль Кура достал из кармана монету в один боливар, подбросил ее в воздух и прихлопнул ладонью.

– Если орел – когда ты, если решка – я. Выпала решка.

Эль Кура посмотрел по сторонам, затем сходил на кухню и вернулся с большой скалкой для теста.

– Ну что ж, приступим, – сказал он.

– Подожди! – остановила его Эсперенца. – Я хочу с ней поговорить.

Она принесла из кухни стул и поставила его посреди комнаты. Лицо Эсперенцы выглядело почти таким же белым, как лежащий на полу ковер.