Рысь легко объяснялся с ними на местном диалекте, слова заветные говорил. А по вечерам у костра Торир пояснял ему:
– Мне бы пристать к капищу, где Перуна почитают. Там бы меня приняли.
Рысь поворачивал над огнем убитого по дороге зайца, отмахивался от дыма.
– Ты, чужак, на наших служителей не больно-то рассчитывай. Принять тебя они, может, и примут, но без знака какого от князей-старшин помогать не станут. Волхвы, конечно, божьи люди, да только и они под князьями живут.
Да, у древлян было иначе, чем в других племенах. И выходило, что Ториру не обойтись без покровительства местных правителей. Того же Мутьяна, к примеру.
– А какой знак мне даст Мутьян для встречи с перунниками?
– Какой? Наверное, венец царский.
Торир не понял, и Рысь начал пояснять: как-то Мутьян пограбил на Днепре севшую на мель ладью, и среди добычи досталась ему корона красоты необычайной, цареградской работы, не иначе. И по земле древлянской Мутьян как владелец такой красоты прославился. Вот если полюбится ему чужак пришлый, он даст ему показать волхвам добро свое.
В град древлян Искоростень они пришли только на четвертый день. Мутьян оказался здоровенным гривастым мужиком с резким звериным запахом. Принял он Торира в обширной землянке, выстланной мехами. На открытой волосатой груди Мутьяна покоился медальон величиной с блюдо, на могучих плечах – накидка из шкуры светлого волка, на голове – венец с драгоценными каменьями, финифтью и жемчугом скатным. Роскошь, казавшаяся смешной и нелепой для его варварского вида. А глаза у Мутьяна были маленькие, хитрые и умные.
– Так это ты, витязь, душу моего братца Турьего Мала в себя взял? Что ж, я завсегда рад с родичем чашу-братину осушить.
И усмехнулся хитро.
Торир считал, что давно научился пить не пьянея. Но не с Мутьяном было ему тягаться. К концу пиршества сам не помнил, что и наболтал князьку. А утром проснулся сразу с тремя дебелыми бабами – женами Мутьяна, подосланными ублажать гостя.
Позже, когда Рысь ушат за ушатом лил ему на голову холодную воду, Торир полюбопытствовал, что наговорил-то Мутьяну? Оказалось, пообещал он хозяину Искоростени помочь захватить на Днепре караван судов новгородских, которые вскоре должны выйти из Смоленска на юг. Но новгородцы были союзниками Торира, они принадлежали тем, кто его на дело отправил. Однако слово Мутьяну уже было дано. Да и венец одолжить для перунников Мутьян обещал, если поможет варяг.
Торир отфыркивался, стряхивая лившуюся на голову воду. Потом сорвал травы, стал обтираться. Заметил, как поглядывает на него Рысь.
– Говори.
Рысь задумчиво потер покрытую щетиной щеку.
– Не отпустит тебя Мутьян. Нужен ты ему. Чтобы подучил и как грады брать, и как суда топить.
Торир отметил, что сейчас Рысь предавал своего главу, давая понять, что для него чужак ближе собственного князя. Наворопнику был нужен среди древлян такой вот верный человек. И не нужен хитрый Мутьян.
– А ты вот сам, Рысь, хотел бы князем древлянским стать?
На Рыси сейчас не было боевой раскраски, и казалось, что по его лицу все можно было прочесть. А вот нет. Только замер на миг, веки опустил. А когда взглянул – его крапчатые глаза так и горели.
– Я ведь всегда под кем-то ходил. Теперь же выходит, ты позвизд[70] в моей судьбе. Тебя ко мне боги направили, помня требы мои богатые.
«Ишь как его занесло», – только и подумал Торир. Поспешил отрезвить Рыся:
– Я только спросил. А там поглядим, как выйдет. Пока же постарайся свести меня с волхвами. Поможешь мне – и я тебе помогу.
Мутьян досаждал Ториру нещадно. И все венец византийский перед ним вертел, словно бабу какую цацкой соблазнял.
– Послужи мне, чужак пришлый, в обиде не будешь.
А еще Торир все время замечал за собой пригляд. Но даже у доглядчиков Мутьяновых не возникло подозрения, когда называющийся Малом чужак стал наведываться на капище Перуна. Что ж, Перуну всякий, кто меч носит, поклониться спешит. А если уединяется с волхвами, то это дело обычное. Волхвы сказанное им хранят – то лишь для богов весть.
Торир же взял на себя немалую задачу – уговорить древлянских служителей Перуна подняться над волей князей-старшин. У древлян о таком не слыхано было, однако и приятно, заманчиво. Другое дело, что Мутьяна и отца его, Старого Мала, служители побаивались. Вот и отвечали: ты с Мутьяном сладь, а за нами дело не станет, на княжение нагадаем того, кого посоветуешь. Даже клятву дали посланцу у неугасимого огня перед изваянием Перуна – а это уже серьезно.
В лесную чащу к Мутьяну пришла весть о том, что новгородские ладьи на подходе. Древляне сразу оживились, стали выполнять необходимые перед набегом обряды, готовить оружие, раскрасились по-боевому. В положенный час двинулись к Днепру.
Торир еще загодя присмотрел место, где лучше напасть. Лесистые берега тут узко стягивали течение Днепра, в прибрежных камышах можно было спрятать не один десяток подвижных лодок-долбленок. Торир велел всем занять места, затаиться и ожидать сигнала.
Сам раскрашенный, как древлянин, он склонился к сидевшему рядом Мутьяну.
– Как подам знак, так первым, князь, выступай. Удаль свою покажи. Я же с запасными силами приду, как только нужда в подмоге появится.
И подумалось: может, какая шальная стрела и избавит от неугодного?
Но Мутьян – не доверял, что ли? – только зыркнул сердито из-под надвинутой на лоб волчьей морды.
– Про удаль мою воины и так ведают. А вот ты… Как двинешься, так и я за тобой.
Караван новгородских судов появился, как и ожидали, на закате. Плыли по течению три весельные крутобокие ладьи, на парусах вышито солнце, на высоких носах-штевенях морды оскаленных чудищ вырезаны. Ряды весел слаженно поднимались и уходили в воду. Быстро плыли ладьи, стремясь поскорее миновать неведомые враждебные берега. Охраняли их, как донесли, наемники-варяги. С берегов их узнавали по стати, по шлемам с полумасками, по крепким круглым щитам. Древляне варягов побаивались. Знали их умение в бою, да еще и на водах. Мутьян же своего чужака как залог победы выставлял. Мол, один северянин знает, как иных бить.
Торир, чуть раздвинув камыши, глядел, ожидая, когда первая ладья дойдет до места, где древляне перегородили реку корягами и буреломом. На первой ладье наверняка опытные кормчие, заметят по бурунам помеху под водой, замедлят ход. Вот тогда…
Ему не хотелось этого «вот тогда». Подсознательно желал, чтобы отбились союзники-новгородцы. Однако в глазах древлян, в глазах Мутьяна это будет признанием его, Торира, слабости. Что ж, придется постараться. Как говорит местная пословица – взялся за гуж…
Торир заметил, что на первой ладье главным был осанистый бородатый купец в высокой куньей шапке. Тот прохаживался важно вдоль бортов, что-то наказывал охране. Порой останавливался на корме, где под натянутым сукном лежали тюки с товарами, а порой подходил к мачте, у основания которой располагался небольшой шатер. Вот полог шатра откинулся и появилась девица. Вышла, стала подле купца.
Торир даже глаза протер, словно не веря себе. А она возникла перед ним как видение – высокая, грациозная, длинная черная коса на грудь перекинута, лоб обвивает пестрая тесьма. Купец ее явно вниманием окружает, под руку норовит взять. Она же словно и не глядит на него. Манера держаться все та же, княжеская, голова поднята почти с византийским достоинством.
Когда Торир понял, что перед ним Карина, первым его чувством была неожиданная слепящая радость. Надо же, ведь и не вспоминал почти, а как увидел – душа запела. Но радость смолкла под наплывом страха. Сам ведь обучал древлян, как напасть, как ладью брать, никого не щадя. Вон как зыркают люто, не удержать, не остановить их теперь. И попадись им Карина… Чего, спрашивается, не сиделось ей под тихим кровом знахарки? Теперь же…
Он пробрался сквозь заросли туда, где прятался в лодке за осокой Мутьян.
– Сейчас сам поведу воев. Своих же упреди, чтоб девку с черной косой не трогали. Моя она.