– Было бы лучше сделать это после выпускного спектакля на нашем телевидении. Как бы там ни было, что сделано, то сделано. Итак, вчера вечером ты потащила его в Малибу.

Она потерянно кивнула.

– Там было человек десять, все такие богатые и преуспевающие. Даже звезды. Знаете, один из тех, кто снимается в этом сериале Си-би-эс, «Прилив». Он был великолепен, но сильно напился. Летиция вовсю суетилась вокруг Расти, а Расти грубил ей как только мог, да и другим тоже. Я никогда его не видела таким.

– Возможно, у него было что-то свое на уме.

– Наверное, что-то было, потому что, знаете, он вдруг поднимается и говорит мисс Ван Аллен: «Пора кончать. Это не мой репертуар». И с этими словами уходит. Без меня. Мне никогда не было так стыдно и больно. Но мисс Ван Аллен успокоила меня, сказала, что не сердится на Расти, и посоветовала мне, поскольку уже очень поздно, остаться у нее. Я так и сделала, хотя поспать мне не удалось, потому что тот красавчик с Си-би-эс всю ночь барабанил в мою дверь.

Я налила ей еще джина; она снова выпила. Состояние ее улучшилось.

– Сегодня я позвонила Расти домой, но там сказали, что он не приходил ночевать, и тогда я позвонила в Академию и узнала, что он не был ни на одном занятии. Я испугалась, что его убили или что-то еще, и позвонила в полицию, но никакой информации о нем там не было. Я весь вечер прождала его звонка в общежитии, и, когда стало ясно, что он не позвонит, я пришла сюда… – ее голос снова задрожал.

– Ты правильно поступила. И я хочу, чтобы ты оставалась здесь, пока все не уладится.

– Вы так добры, мисс Майра!

– Пустяки. И не беспокойся насчет Расти. Ничего с ним не случилось. Может, у него плохое настроение из-за того, что с ним произошло, – и я подробно рассказала ей о мексиканских приключениях Расти. – Ты понимаешь, он теперь под надзором полиции, и его куратор должен всегда знать, где он. Так что, если Расти действительно исчез, Дядюшка Бак и я узнаем об этом первыми.

Мэри-Энн нахмурилась, стараясь переварить то, что я ей сказала. Я дала ей еще джина, который она выпила так, словно это был ее любимый напиток «Сэвен-ап».

– Он обещал мне, что никогда не будет встречаться с парнями, с которыми он водился раньше.

– Ну, знаешь, он ведь еще молод. Пусть делает что хочет. Разумеется, оставаясь в ладах с законом.

С неожиданной решительностью она запротестовала, качая головой.

– Я сказала ему: или они, или я.

– Не сомневаюсь, он выберет тебя. – Я начала плести новую сеть. – Не волнуйся! Приляг и отдохни, а тем временем мы немного поболтаем.

Она благодарно улыбнулась в ответ и растянулась на кушетке.

Я не собиралась просто сидеть возле нее и глазеть на ее великолепную грудь, вдвойне привлекательную для меня, поскольку это было то, что любил Расти. Совершив насилие над его мужским достоинством, я вознамерилась теперь совратить его девушку. Это положит конец амбициям и высвободит божественное начало.

Мы говорили обо всем. Она была сильно влюблена в Расти, хотя то, что случилось накануне, и то, что рассказала ей я, потрясло ее. Она была только три раза влюблена, и всегда это были мужчины. Лесбиянство вызывало у нее отвращение, хотя после четвертой порции джина она призналась, что ей очень хорошо со мной, что она чувствует себя в безопасности и что, по ее мнению, в определенных обстоятельствах женщина может внушить чувство привязанности другой женщине.

Наконец, я провела ее, слегка опьяневшую, в спальню и помогла раздеться. Ее груди оказались лучше, чем у Ланы Тернер в «Будут помнить». Ровные и белые, с большими розовыми сосками (показавшимися мне увеличенной версией сосков Расти), они имели совершенную форму-во всяком случае, то, что мне удалось увидеть, поскольку она очень быстро накинула ночную сорочку и только затем сняла трусики, скрыв от меня место сексуальных манипуляций Расти, где он проводил столько времени (но никогда не будет впредь, если я добьюсь своего).

Мысль о том, что скоро я узнаю все интимные подробности ее тела, настолько взволновала меня, что я не решилась обнять ее на прощание, ограничившись воздушным поцелуем от двери, закрыв которую я кинулась к телефону и позвонила мистеру Мартинсону, разбудила его, чем он был явно недоволен. Мартинсон сообщил мне, что Расти решил уйти из Академии и наняться на работу в фирму по продаже импортных автомобилей на Мелроуз-авеню; когда же я спросила, где Расти живет, мистер Мартинсон ответил, что это не мое дело. Не стоит уточнять, куда я послала его после этих слов, прежде чем повесила трубку.

Нужно придумать, как преподнести все это Мэри-Энн. Тут требуется какой-то сильный ход, потому что ни при каких обстоятельствах нельзя допустить, чтобы их любовные отношения возобновились. Этому положен конец.

Чудесное предзнаменование! Я взглянула в окно и увидела, что огромная фигура снова вращается вокруг своей оси, прекрасная и всемогущая, как божество!

Доктор Монтаг сидит на кушетке и читает описание того самого вечера с Расти. Я сижу за ломберным столом, пишу эти строки и жду его комментариев. Завтра мы встречаемся с Баком и его адвокатами. На юридическом языке это называется «окончательным урегулированием спорных вопросов».

Рандольфа едва видно из-за клубов дыма от его трубки. Он хмурится. Полагаю, он меня осуждает. Он единственный способен понять то, что я сделала. Он выглядит, как настоящее чучело. Он, по-видимому, воображает, что находится на Гавайях. На нем пестрая рубашка навыпуск и потертые черные брюки, а также

Рандольф вернулся к себе в отель немного вздремнуть: он еще не освоился с разницей во времени, а завтра надо быть в форме. Мы договаривались о двух линиях поведения – та или иная должна-таки сработать.

Описание моего триумфа не очень ему понравилось; собственно, это и мне не слишком нравится. Разговор протекал в таком плане.

– Следует ли понимать, что все это произошло на самом деле? – пепел упал на страницу, и я выхватила ее из его рук. У Рандольфа какая-то странная трубка, из нее вечно сыплется пепел; впрочем, дело скорее всего в самом курильщике: похоже, Рандольф и выдыхает дым через трубку.

– Именно так, – сказала я. – По крайней мере вы должны признать, что я описала все очень подробно, все как было, черным по белому, раз и навсегда, каждую деталь, каждый волос, каждый вздох.

– Вы хорошо изобразили оболочку, это да, – дым от его трубки образовал между нами завесу. – Но это только его шкура, вы не показали Расти изнутри.

– Я не показала, дорогой Рандольф, того, чего я не знаю. И в определенном смысле это предупреждение каждому, кто делает вид, что знает другого изнутри; разумеется, речь не идет о патологоанатомах. Единственное, о чем мы можем иметь хоть какое-то представление, – это оболочка, и ее я знаю теперь лучше, чем он сам.

– Возможно, возможно, – с сомнением произнес Рандольф.

– По сути, – я продолжала импровизировать, – смысл имеет только то, что видишь. Например, после вашего ухода я могла бы записать, что вы выглядели встревоженным, но это были бы всего лишь мои ощущения, которые, возможно, не имеют ничего общего с тем, каково было ваше настроение на самом деле. В интересах точности я должна была бы просто написать, что, когда вы читали мои записки, у вас на лбу между бровями пролегли две складки, что довольно необычно, поскольку…

– Мой встревоженный вид не есть всего лишь твои ощущения. И коль мы уж заговорили на эту тему, каждый человек в большей или меньшей степени способен догадываться о мыслях и чувствах другого, хотя бы в однозначных ситуациях. В данный момент я испытываю определенное беспокойство за этого молодого человека. По-мужски я ему сочувствую; в конце концов это чрезвычайно неприятно – быть изнасилованным в анус, и я думаю, что мы оба знаем, что он чувствует себя несчастным, независимо от того, сказала вам об этом его оболочка или нет.