– Потом выяснилось, что губернаторша была пособницей врагов, – продолжал Зай. – Она происходила из добропорядочного семейства, ее предки относились к числу первых союзников Императора на Дханту. Но с самого детства у нее бродили изменнические мысли. Она обо всем написала перед тем, как ее казнили, проболталась о том, что лишь ненависть заставила ее добиться поста губернатора-префекта. Оказалось, что нянька с колыбели растила ее в презрении к Императору в частности и к оккупантам вообще.

– Рука, качающая колыбель, – задумчиво проговорила Нара.

Лаурент кивнул.

– У нас на Ваде не принято держать слуг.

– На Вастхолде тоже, Лаурент.

Он улыбнулся ей. Может быть, вспомнил о том, что спартанский образ жизни на его «серой» планете не слишком сильно отличается от аскетичной меритократии секуляристов. Будучи полярными противоположностями с политической точки зрения, ни те ни другие не походили на обитателей Утопии. И монахи, и атеисты ходили босиком по голому полу.

Нара обратила внимание на то, что Лаурент употребил слово «оккупация» для определения того, что было принято именовать «Освобождением Дханту». Конечно, он своими глазами видел издержки прямого императорского правления и то, как это правление сказалось на Дханту, поэтому не нуждался в эвфемизмах.

Зай сглотнул подступивший к горлу ком. Нара почувствовала окутавший его холодок, дрожь, пробежавшую по фантомным конечностям.

– Губернаторша направила нас к месту тайной сходки участников сопротивления, где, по ее словам, должны были состояться переговоры фракций на высшем уровне. Туда был послан отряд десантников, поскольку, как мы полагали, речь идет о горстке вождей мятежников.

– Но это оказалась ловушка, – припомнила Нара.

Капитан-лейтенант кивнул.

– Стены ущелья были тщательно подготовлены, природные запасы железа сконфигурированы таким образом, чтобы отталкивать наш микроскопический разведывательный флот и замаскировать засаду. И когда партизаны появились перед нами, создалось полное впечатление, что они возникли прямо из воздуха.

Нара стала вспоминать подробности событий на Дханту. Тогда все средства массовой информации целый месяц только об этом и трещали, заливаясь на все лады, – особенно на Вастхолде, не скрывавшем своего отрицательного отношения к оккупации.

– Но ведь ты не был в составе приземлившейся группы, Лаурент?

– Верно, не был. В отряд входили только десантники. Кольцо окружения быстро замкнулось, прозвучало всего несколько выстрелов. Наблюдая за происходящим из космоса, мы видели по данным микроразведчиков, что наших десантников уничтожат, если они вступят в бой. И мы отдали приказ выжидать. – Он вздохнул. – Но рядовой Ананте Варгас был убит в первой перестрелке.

Нара кивнула. Теперь она отчетливо вспомнила данные официальных сообщений. Герой Зай обменял себя на погибшего рядового.

– Диагностика скафандра показала, что он умер от проникающего ранения в грудь. Если бы могли поднять его тело на орбиту в течение сорока минут, можно было легко вживить ему симбиант.

– Но тело не отдавали, требовали обмена.

Лаурент закрыл глаза. Нара ощутила исходящую от него жуткую дрожь и попыталась воздействовать на эту эмоцию, не дать ей разрастись.

– Произошло столкновение интересов, – пояснил он. – Участники сопротивления хотели получить другого живого заложника, а мы хотели забрать нашего погибшего товарища. Но они затребовали офицера командирского ранга. Сначала вообще требовали сотрудника Аппарата, но на борту нашего корабля никого из них не оказалось. Они понимали, что капитана мы им не отдадим, но их устроил и капитан-лейтенант.

– Тебе приказали сделать это, Лаурент?

– Нет, – ответил он и медленно покачал головой. – Тут пропаганда не врет. Я вызвался сам.

И снова дрожь и ужас, яснее всяких слов. Если бы только это мог быть кто-то другой. Кто угодно. Но к этой знобящей тоске примешивалась вина Зая за собственные мысли. На «серой» планете, откуда он был родом, увенчавших себя славой мертвых уважали куда больше, чем живых.

– Я спустился на Дханту в капсуле-челноке. Спуск баллистический, а для подъема – обычные реактивные двигатели. Размером не больше гроба.

– Ты им поверил?

– Мой капитан четко сказал: если мятежники нарушат условия сделки, то он сотрет это ущелье в порошок залпом из электромагнитных орудий, убьет всех нас. Поэтому из капсулы я выбрался в полной уверенности, что Варгаса нам отдадут.

Двое партизан вынесли тело Варгаса, я помог им уложить его в капсулу. На какие-то мгновения мы, все трое, стали просто людьми. Мы вместе несли убитого, вместе усадили его в кресло и подготовили к полету.

Потом мы отошли в сторону, я в последний раз переговорил с кораблем, сказал, что Варгас к полету готов. Капсула взлетела и унесла его в небо. Наверное, тогда я безотчетно начал произносить Молитву Воина. Есть такая древняя ваданская молитва, еще доимперских времен. Но одному из двоих дхантов, видимо, послышалось что-то другое. Он ударил меня по голове сзади.

Зай недоуменно покачал головой.

– Ведь я только что вместе с этими людьми нес погибшего…

Нару захлестнули волны ужаса. Лаурент, бедняга «серый». Его до сих пор мучили мысли о том, как дханты могли безо всякого почтения отнестись к ритуалу, к Древнему Врагу – смерти. Этот удар со спины потряс его больше, чем месяцы пыток, чем то, что он по доброй воле шагнул в ловушку, чем зрелище гибели угодивших вместе с ним в плен товарищей, одного за другим. Нара слышала безмолвный вопрос Лаурента: двое боевиков вместе с ним несли погибшего человека, так как же они не смогли дать ему закончить молитву? Неужели они были настолько равнодушными, бессердечными?

– Лаурент, – осторожно проговорила она, – эти люди видели, как у них на планете умирали миллионы человек, и без всякой надежды на воскрешение.

Он медленно, почти уважительно кивнул.

– Значит, они должны были знать, что смерть лежит за пределами нашей политической вражды.

«Смерть и есть основа нашей политической вражды», – подумала Нара, но вслух ничего не сказала.

Закатное небо стало красным. Здесь, на крайнем юге, воздух был чистым, без вредных примесей, и в летние месяцы закат длился часа два. Нара встала на колени, чтобы подложить дров в камин. Лаурент опустился рядом с ней и стал передавать поленья. Дом сам выращивал деревья – кедры с ванильным запахом. Они росли быстро, а их древесина сгорала медленно. Но высыхали поленья не скоро, а будучи влажными, шипели. Зай брал поленья по очереди и влажные откладывал в сторону.

– Тебе раньше случалось разводить костры, – заключила Нара.

Он кивнул.

– У моей семьи есть хижина в высокогорном лесу, на хребте Валгалла, чуть выше линии снегов. Никакой кибернетики. Дом выстроен из бревен и глины, обогревается очагом примерно такого же размера.

Нара улыбнулась.

– У моих родственников по материнской линии тоже есть хижина. Только каменная. В детстве я бывала там зимой. На Вастхолде следить за очагом поручают детям.

Лаурент рассеянно усмехнулся – наверное, вспомнил что-то хорошее.

– Это создает чувство равновесия и иерархии, – сказал он. Может быть, кого-то процитировал.

– Равновесия – да, – проговорила Нара и осторожно прислонила одно поленце, потоньше, к догорающим головням. – Но иерархия тут при чем?

– Спичка поджигает растопку, а от растопки загораются поленья.

Нара рассмеялась. Типично ваданская интерпретация – увидеть порядок и структуру во всепожирающем хаосе жаркого пламени.

– Ну что ж, это хотя бы восходящая иерархия, – сказала она.

Они вместе оживили огонь.

– Поначалу с нами обращались хорошо – во время первых нескольких недель, пока шли переговоры. Партизаны, взявшие нас в плен, выдвигали популистские требования, например предоставить медицинскую помощь тропическим районам, где в это время был сезон эпидемий. Вели игру с имперским правительством. Правительство откликалось на их требования – они тут же выдвигали новые, и в итоге возникало такое впечатление, будто вся помощь, какую Империя оказывала Дханту, это исключительно результат захвата заложников. Все положительные результаты любых мер повстанцы приписывали себе. В конце концов имперский генерал-губернатор устал от их пропаганды. Он вообще прекратил гуманитарную помощь.