— Кътё! — выкрикнул Н'харо, и воины бесшумно бросились в чащу, на бегу растягивая фланги. Нгуаб'дгге не понял еще, что началось серьезное дело, но атака была уже в разгаре, и была она столь стремительной, что несколько равнинных людей, расположившихся на привал, не успели даже схватиться за автоматы…
Они легли под ударами тесаков почти сразу, но Дмитрий не обратил на убитых особого внимания, потому что дальше, в кустах, бились и корчились распластанные на траве груды взлохмаченного тряпья, издающие запредельный визг…
В тот миг он хотел одного: скорее, как можно скорее разрубить путы, чтобы связанные наконец умолкли!
Его пытались удержать, совсем рядом что-то предостерегающее вопил Мгамба, но нгуаб'дгге вырвался, не видя ничего, кроме нелюдской смертью умирающих людей…
Удар широкого ттайя по перекрученным веревкам-лианам, и комок окровавленного тряпья забарахтался у ног, тщетно пытаясь встать. В тот же миг сотни раскаленных иголок одновременно вонзились в икры, голени, живот, спину, плечи Дмитрия. Неожиданная, а оттого — вдвое чудовищная боль вырвала из глотки крик, мало чем отличающийся от предыдущих.
В мгновение ока тысячи крупных красно-черных муравьев кинулись на новую жертву, и он завертелся вьюном, а воины дгаа суетились вокруг, сметая ядовитую мерзость широколистными ветвями мангара…
Как ни странно, всего в полушаге от кустарников трава поляны была чиста. А там, в сплетении разлапистых веток, белели привязанные к поваленным стволам скелеты, и трава вокруг побитых только что людей равнины уже заметно шевелилась, издавая монотонное шуршание.
— М'тварь' Я… — сдавленно пробормотал Н'харо, давя в кулаке десяток гадин, собранных со спины Дмитрия, и сейчас лицо бесстрашного Убийцы Леопардов было непривычно серым, — М'тварь' Я вваВаарг-Таанга, тха-онги…
Нгуаб'дгге содрогнулся.
Об этой напасти особо предупреждала его Гдламини.
На всякую силу, говорила она, в Тверди найдется иная, и даже леопард не проявит упрямства, уступая дорогу к водопою Клыкастому. Но и Клыкастый, и те, неведомые, перед кем смиряется он, и все, способные бегать и летать, спешат убраться с пути красно-черных м'тва-рь'Я, прислужников Безликой. Бессмысленно и неостановимо кружат они по сельве, словно узкий смолисто-огненный ручей, и не спастись от них иначе, как отойдя в сторону. Ибо по воле Тха-Онгуа мощь м'тварь'Я ограничена неумением уклоняться с тропы…
Нет, спать положительно расхотелось. Воспоминание о гадости, от чьих укусов доныне, несмотря на густой слой душистой мази, зудит все тело, прогнало дремоту.
Да и дела не позволяли нежиться дольше.
— Сэр?
— Слушаю, сержант, — откликнулся на осторожное покашливание за стеночкой Дмитрий;
— Разрешите доложить, сэр?
— Докладывайте, сержант, — разрешил нгуаб'дгге, отметив в памяти: непременно упростить после первого похода процедуру общения с подчиненными.
— Так точно, сэр. Утренняя роса изошла, сэр!
— Благодарю, сержант. Выстройте личный состав! Пока там, снаружи, шуршало и топотало, Дмитрий с удовольствием плескался в заранее приготовленном долбленом тазу. А когда он вышел на свет, посвежевший и вполне довольный, тридцать смуглых фигур вытянулись в чуть неуклюжей, но старательной стойке, и шестьдесят восторженных глаз выкатились из орбит до отказа.
— Взво-од, р-равняйсь! — ликующе прокатился над селением вполне соответствующий уставу бас Н'харо. — Смирно!
Не очень четко, но с невероятным тщанием печатая шаг, бравый сержант приблизился к Дмитрию и с явным удовольствием отдал честь.
— Господин исполняющий обязанности верховного главнокомандующего, вверенное мне подразделение к смотру готово! Докладывал командир первого гвардейского взвода имени Президента Коршанского сержант Н'харо!
Одному только Тха-Онгуа известно, как непросто было Убийце Леопардов не то что выговорить, но и вызубрить наизусть столь длинные фразы! Тем паче что многим из колдовских слов не было соответствий в простом и легком языке людей дгаа…
Но сержант обязан во всем подавать пример рядовым бойцам, и он потрудился, зато теперь имел все основания смотреть свысока на урюков засраных. А те, не споря, тоже взирали на столь крутого черпака с огромным уважением.
— Вольно, — небрежно козырнул Дмитрий.
У него имелись все основания для довольства. Что ни говори, а парни смотрелись теперь несравнимо с прежним. Пусть еще не очень ровен строй, пусть кое-кто сутулится, а кто-то, наоборот, слишком уж выпячивает грудь — при всем при том отряд уже более-менее походил не на партизанское скопище, а на нормальную армейскую часть, скованную нудным, но, как ни крути, необходимым однообразием.
Во всяком случае, партизанщинкой припахивало не от них, а от кучки оборванцев, толпящихся обочь.
К ним и повернулся Дмитрий. И сказал, не напрягая голоса:
— Здравствуйте, друзья!
Восемь бородачей заулыбались и нестройным хором ответили на приветствие. Они говорили на лингве, правда сильно искаженной, но ее все равно было приятно слышать. Хотя язык дгаа Дмитрий уже воспринимал как родной. Или около того.
Этим восьмерым, вообще-то, полагалось бы быть нынче не просто мертвыми, но и обглоданными. Им повезло. Обнаружив после стычки связанных, воины дгаа разрезали путы, но везунчики, как один, увязались за отрядом, и нгуаб'дгге не велел насупившемуся было Н'харо гнать их…
«Враги наших врагов — наши друзья, сержант!» — наставительно пояснил он, и сержант, некоторое время подумав, широчайшей улыбкой подтвердил полное согласие.
Сейчас, отдохнув и поев, эти бородачи выглядели много лучше вчерашнего…
Впервые довелось Дмитрию видеть тех самых «мохнорылых», о которых немало рассказывала Гдлами.
Кряжистый рыжеволосый детина, обросший кудлатой, не по возрасту бородой, всматриваясь в татуированное лицо Дмитрия, шагнул к нему.
— Перепрошую пана, но пан не унс. Стало быть, пан из великого города?
— Нет. Местный. Дгаа.
Рыжий недоуменно поднял брови, отстранился чуть назад, изучающе целясь острыми глазками, утонувшими под густейшими бровями, и почтительно прижал к сердцу ладонь.
— Таких дикарей не бывает, вельможный пан, — он махнул рукой. — Але нам, Шевчукам, все едино, кто вы. Дякуемо, провиднык, за спасение. Я — Микола Шевчук, прозываюсь Гномом; а это, — он неопределенно мотнул головой, — Степко, тоже из Шевчуков. Гей, Степане, иди досюда!
Бородачи потянулись к Дмитрию. Посыпались имена: Панько, Семко, Славко, Левко, Олекса и почему-то Армен; правда, этот, последний, судя по сколько-то современным лохмотьям, был не из колонистов.
— Из Мельников тут только Олекса остался, — торопливо докладывал Микола-Гном, — остальных мурашам скормили…
Во всем этом стоило бы разобраться посерьезнее.
— Прошу к костру, — перебил Дмитрий. — Подкрепимся, там и поговорим…
— Ще раз дякуемо, пане провиднык, — обрадованно отозвался колонист.
А женщины Двингагги уже разложили у почетной хижины вкусно пахнущую, только-только с костра снедь.
Под жареную свинину разговор пошел легче, и когда три громадных кабана были перемолоты в крепких челюстях сорока оголодавших парней, кое-что стало понятно.
Хотя и далеко не все!
Итак, местные власти строят дорогу в горы. Хорошо, допустим. Дмитрий загнул палец. Сдали стройку в концессию кому-то из земных. Бывает. Соответственно, чистят участки от излишков населения. Жестоко, но вправе, ничего не поделаешь. Су-ве-ре-ни-тет! А вот то, что местные принялись за земных колонистов — вот это сущее безобразие!
Нгуаб'дгге пожал плечами.
Согласно межпланетному праву, если земляне-колонисты нежелательны для аборигенов, следует организовать их эвакуацию! О чем же, черт возьми, думает представительство Старой Земли здесь, на Валькирии, и есть ли оно тут вообще?!
— Так что, пан провиднык, нам пути назад уж нема, — балаболил вовсю рыжий Гном, хрустя кабаньими хрящами. — Мы до самой погибели повинны чертей бить за род свой!
