— Деды-ы-ы! — он рухнул на колени перед столом, даже не заметив инспектора, и на черном лице его звездно сияли выбеленные смертной тоской глаза. — Деды-ы, спаси-ите!
Он поперхнулся и умолк.
— Ты… это… кто? — запинаясь, спросил один из слободских.
— Спа. Си. Те, — отчетливо ответил вошедший. — Де.Ды!
Еще один из тех, кто сидел за столом, озадаченно присвистнул.
— Погодь-ка… Да я ж его, кажись, признал. Слушай, ты часом не Егорушка-то Квасняк?
Стоящий на коленях часто-часто закивал и пополз к скамейке.
— Спаси-ите, деды… Ваше-ство, спасите! — Наконец он удосужился заметить Искандер-агу и, ухватив его за ногу, быстро и страстно покрывал поцелуями тяжелый, заляпанный глиной и навозом полусапожек. — Вы ж меня знаете… я ж, если помните, вам в Козе представлялся…
Теперь Баркаш вспомнил.
Действительно, Коза, «Два Федора», пару недель тому.,.
Возникла проблема с инженериком, Александр Эдуардович велел проконтролировать разработку лично, и ему, Искандеру Баркашу, пришлось сходить в кабак под видом подрядчика; Коба подводил людей, представлял, а Искандер-ага опытным глазом определял достоинства и недостатки потенциального исполнителя. Понятное дело, парням его представляли совершенно отвлеченно, и он, малость поболтав, просил записать контактный компофон и отпускал ребят с миром…
Да, конечно, он помнит этого паренька; тогда он показался Искандер-are одним из наиболее перспективных, о чем и было сказано Кобе; усатый, помнится, ухмыльнулся и сказал, что Живчик плохих людей в фирме не держит…
— Ты, Егор, успокойся, — начал было кто-то из слободских, но Баркаш жестом приказал ему заткнуться. Затем вытащил из-за пояса тяжелый пистолет самопального производства, пороховницу, свинцовую пулю. Не спеша, тщательно демонстрируя Егорушке каждую из осуществляемых процедур, зарядил немудреное, но грозное оружие. Со скрипом взвел курок.
— Молчать. Отвечать на вопросы, — сказал Искандер-ага будничным и даже несколько отеческим тоном, приставляя дуло к переносице парня. — Ясно, нет?
Крупные желтоватые зубы Егорушки выбили дробь.
— Считаю до трех. Раз. Два. Тр…
— Все-яс-но, — отчетливо сказал парень. — Не-на-до-по-жа-луй-ста…
— Не-бу-ду, — в тон ему отозвался Искандер-ага, откладывая пистолет на стол и жестом указывая обитателю вольного поселения Новый Шанхай Егору Квасняку на ближайший к себе табурет. — Садись. Рассказывай.
— Да пускай выпьет сперва, — подсказал кто-то особо сердобольный из слободских. — Все будет легче…
Баркаш кивнул.
Сделав три-четыре крупных глотка из высокого бутыля, перенек заметно успокоился; глаза его стали более-менее похожими на человеческие, хотя губы по-прежнему были серыми и сморщенными, словно подсохшая глина.
— Я… ну… значит, Живчик, ну… и я ведь тоже, что антиресно… а мохнатые, и так, мол, и так… а если креды, думаем, нормальные, так чего ж… все равно никому не плохо, так ведь?., нет?., а Живчик, опять же, ну, и пошли… что мы, не местные, что ли?., и ведь все ж сделали, ну… как договаривались… а они-то телегу пригнали, вот, тут все, как говорится, честь по чести… мы, значит, считать, чтоб все конкретно, ну… а они, они… и Живчик — рраз, и голова…
— Что — голова? — резко спросил Баркаш, буравя парня взглядом, силу которого довелось проверить на многих.
— Нет головы! — отчетливо сообщил парень. — Совсем!
— У Живчика? — охнули в полутемном углу.
— У Живчика! — почти радостно отозвался Егорушка, наслаждаясь вернувшейся способностью говорить по-людски. — Совсем головы у Живчика нет!
На сей раз за столом охнули сразу несколько присутствующих. Кого-кого, а Живчика здесь знали все. До убытия в Козу на поиски крутого фарта Живчик был весьма уважаемым гражданином Шанхайчика, хотя политикой не интересовался вовсе и на пост мэра не претендовал.
Дело начинало становиться куда как интересным.
— Так, — негромко сказал Искандер Баркаш. — Вам всем, — он слегка развернулся к столу, — молчать, бояться. Всем, я сказал! Кто вякнет, стреляю без предупреждения. А ты, дорогой, — он тепло, ласково и очень по-хорошему улыбнулся Егорушке, — ты говори спокойно, все говори, Егори-джан. Если забудешь что, тоже ничего, потом вспомнишь, потом скажешь, а?
— А… — нерешительно начали в полутемном углу. Грохот. Вонючий дым. Кровь на стене и мозги на соседях.
— Вай, дурной, — искренне огорчился Искандер-ага, по новой перезаряжая пистолет. — Сказал же по-дружески: всем молчать. Нэт, нэ панимают. Ну что за народ такой вы, славяне, а, Егори-джан?..
Круглые, совсем птичьи глазенки недоросля были по-прежнему исполнены ужаса, но, как и рассчитывал начальник департамента здравоохранения и трудовых ресурсов, сейчас юноша Квасняк более всего опасался уже не загадочных преследователей.
Он все осознал и был готов к серьезному разговору. Ближайшие десять минут Егорушка говорил, а Баркаш слушал. Уважительно, с полным вниманием, лишь время от времени и строго по делу перебивая паренька короткими и точными вопросами.
Такое отношение не могло не льстить юнцу, и юнец становился все более и более красноречив.
Картина в общем и целом вырисовывалась следующая.
В Козе они, ну, значит… сделали какого-то хмыря из спецов, да-а… а что такое? — обнаружив, что никто и не думает выражать неодобрения, Егорушка заметно приободрился, — да, и, значит, Живчик дал Оолу на карту восемь кредов, да… а ему, Егорке то есть, три… ну, он смолчал, хоть всю работу, значит, сам делал… Оол, он только на стреме стоял… так что обидно, да… но, опять же, в первый раз, так что уж пускай так и будет… он, Егорка, все ж Живчику пожалился, что, мол, обидно, аж жуть… а Живчик возьми и скажи: а что, мол, брат, ну, есть, значит, еще работенка, правда с выездом, значит, дак зато, брат, там, агромадными кредами пахнет, ежели, ну, значит, с умом подойти…
— С выездом? — в первый раз перебил Искандер-ага.
Это оказывалось уже из ряда вон. Ни при каких обстоятельствах Живчик не мог работать на выезде; ситуация требовала, чтобы он и его парни сидели в Козе безвылазно, и только он сам, Искандер Баркаш, да усатый Коба, ну и еще, конечно, Александр Эдуардович, могли изменить это правило; все бывает в жизни, но что-то подсказывало сейчас Искандеру Баркашу, что в Козе случилась самая что ни на есть самодеятельность, и результаты ее придется еще расхлебывать…
— Дальше, дальше, — поощрил он.
Да, да, конешно, только, дядь, ты не тово, ты не думай ниче таково, ну… Живчик сказал, мол, есть работка на стороне, халтурка, значит, ну… и, как это, Оол тоже с ними пошел, потому как на троих заказ был, а больше не надо было, ага… ну, его-то дело маленькое, иди себе да слушай, че там Живчик говорит, а на околице, значит… ну, где застава, там уже и на повозку сели…
— Повозку? — насторожился Искандер-ага. Теперь он был очень, очень внимателен.
Когда паренек, заикаясь и всхлипывая, со вновь появившимся белым ужасом в глазах рассказывал, как за Козой их троих встретили… ну, эти, бородатые… которые на оолах… Искандер Баркаш уже начал понемногу понимать, что к чему. А потом он внезапно, рывком осознал, что дальнейшее уже вполне может спрогнозировать сам, без показаний этого сопливого придурка…
И тогда ему стало хреново.
— Кранты, — сказал Искандер-ага, обращаясь главным образом к себе самому.
Остальных он уже списал со счетов, как и весь Шанхайчик.
Все это расконтрактованное отребье, в сущности, можно было уже считать мертвецами. Как бы ни хотелось ему ошибиться, но дело обстояло именно таким образом, и самое неприятное заключалось в том, что среди груды трупов, в которую, если он прав, очень скоро превратятся все полтораста душ мужского и женского пола, населяющие вольное поселение Новый Шанхай, вполне способно оказаться и его, Искандера Бутрос-оглы, сильное, нестарое и весьма устраивающее его тело, еще не уставшее от жизни, умеющее хорошо работать и жаждущее удовольствий…
— Гёддферан! — смачно, уже не строя из себя доброго дядю, бросил Баркаш в лицо оцепеневшему от неожиданности гаденышу. — Пидор комнатный!
