— Дру-уг, — простонал кто-то у самых ног. — Дру-уг…

Крис вздрогнул.

Задумавшись, он едва не наступил на птицу.

Большая белая птица лежала на обочине дороги, ведущей к барахолке. Широкое крыло, испачканное серой пылью, распласталось по земле, другое было смято, изломано, и на грудке, окрашивая перья в алое, расползалось кровавое пятно. Птица умирала, это стало ясно с первого же взгляда. Как и то, что раньше она лежала поперек дороги и некто, не имеющий сердца, отшвырнул ее прочь пинком, вместо того чтобы нагнуться, поднять и перенести на мягкую траву…

— Дру-уг… — всхлипнула птица.

Оранжево-черный глаз ее медленно затягивала мутная пелена, а вокруг, смятые и окровавленные, валялись листки бумаги — много, несколько десятков, а может быть, и вся сотня, и даже иностранцу легко было понять, что это не какая-нибудь макулатура, а самые настоящие бюллетени для голосования, подписанные и заверенные круглой печатью.

— Друг, меня достали. Мне уже не помочь, — птица, видимо собрав остатки сил, произнесла это громко и отчетливо. — Всем, что для тебя свято, заклинаю: когда вернешься в город, передай нашим, — тускнеющий взгляд неотрывно впился в серый берет Криса, — Джонатан Ливингстон исполнил свой долг до конца…

Клюв птицы бессильно ткнулся в пыль.

Крис обнажил голову. И попытался припомнить какую-нибудь приличествующую случаю молитву. Но не сумел. Несмотря на все старания фру Карлсон, ей так и не удалось сделать его примерным прихожанином.

Пришлось сказать от себя.

Всего лишь несколько слов. Не больше. Простых и безыскусных, зато от души.

О том, что он не был знаком с покойной и понятия не имел, к кому из тех, кто стреляет в городе, обращены ее прощальные слова. Но когда наступит время, он, Кристофер Руби-младший, хотел бы встретить свой час так же достойно и уйти столь же красиво, как эта белая птица с маленькой черной отметиной на хвосте. И во имя чего бы ни шла она в свой последний полет, остающимся жить не дано судить павших…

А когда он умолк, не зная, чем завершить прощание, обрывок молитвы сам собою пришел ему на ум.

— Разве я пожелаю себе судьей кого-либо, кроме Аллаха?[50] — нараспев вымолвил Крис Руби и решительно натянул берет на голову.

Для птицы он сделал все, что мог.

Теперь следовало поторопиться: шубки из меха мраморного леопардика на воскресной барахолке попадаются нечасто и расходятся мгновенно, невзирая на совершенно чудовищную по масштабам Валькирии цену.

Идти до толкучки было минут пятнадцать, не больше. Ускорив шаг, можно бы упариться и за десять. Не возникни на пути троица, стоявшая ранее поодаль, с ухмылками наблюдая за похоронным обрядом.

— А птичку-то жалко, — не опасаясь показаться банальным, сказал лысый как колено здоровяк, вразвалочку приближаясь к Крису. — Верно говорю, пацаны?

— Жалко птичку, жалко, — подтвердили личности помоложе, куда менее внушительные с виду.

Лысый остановился в полушаге. Дыхнул в лицо луковым перегаром.

— Ну чё, шеф? Разговор есть.

— Exscuse me, I don't understand[51], — попытался применить испытанный метод Крис. — Я есть иностранец.

— Да хоть полировщик, нам-то что… Делиться добром будешь или как?

Желая увериться, что понят правильно, громила потер щепотью, а затем прижал большой палец к ладони.

— Понимай сам, командир. Проход на рынок у нас не бесплатный. Это будет раз, — теперь был загнут указательный палец. — И птичку нашу, валькирийскую, заделал вмокрую, это будет два…

— I don't…

— Shut up![52]

Лысый, оказывается, был не так уж прост. Лицо его придвинулось вплотную и луковая вонь, бьющая изо рта, стала совершенно невыносимой.

— Fuck you, припоцок. Бабки гони!

Поросшая рыжим пушком лапища нагло потянулась к кред-карте, выглядывающей из нагрудного кармана.

И в этом заключалась его ошибка. Но не было рядом никого, кто мог бы предупредить лысого. А сам он, на беду свою, никогда не бывал в Семьсот Восьмом квартале Кокорико-сити и ничего не слышали о парне по прозвищу Безумный Крест.

Имейся в его крупной плешивой башке хоть сколько-то разума, он мог бы еще разминуться с неприятностями, потому что Кристофер Руби-младший был по натуре неагрессивен и к тому же чтил наставление гере Карлсона: никогда не бить без нужды тех, кто слабее.

— Не борзей, фраер захарчеванный, — ответил юрист, изо всех сил пытаясь сдерживать себя и гордясь тем, что это у него получается. — Быстро кончил базлать, и канай отсюда по компасу, понял, вафёл?

Верзила нахмурился. Как и положено пахану, он умел чуять, на кого наехал, и ситуация ему не нравилась. Но он не мог отступить на глазах братков, не рискуя авторитетом, и не желал уважать правила, принятые в общении между людьми. Следовательно, не мог он и считаться человеком. Как и его «шестерки». Вот давешние патрульные, те — могли. И боевики из подворотни — тоже. А эти — нет.

Чего стоит и на что способна подобная им грязь, Крис Руби досконально просчитал для себя еще на Конхобаре.

— Ну ты, гнида… — один из молодых, успевший, оказывается, возникнуть рядом, чувствительно ткнул Криса в печень кулаком. — Сильно крутой, да? Клево гонишь, да? Гля, гонялку тебе ща оборвем, мокрощелке твоей ничего не останется…

Ох, не стоило им задевать Нюнечку!

Красная пелена мгновенно замутила глаза. В ушах зазвенели комарики.

Не было больше Кристофера Руби, поверенного в делах.

Был Безумный Крест. В натуре.

Удар!

Отморозок, оскорбивший Нюню, вздрыгнув ногами, впечатался харей в потрескавшуюся землю и успокоился. Хруст переломанных костей завис в облаке пыли.

Удар!!!

Уйдя из-под замаха верзилы, взбешенный юрист пнул его в голень, подсек и, ухватив за ворот, вбил мордой в щербатую поверхность каменного придорожного столбика. Алые брызги и обломки зубов метнулись в стороны.

Все…

Двое лежат, и можно спорить, что встанут не скоро.

И не сами.

Третьему повезло. Его уже не догнать.

Безумный Крест поддел носком ботинка закопошившегося не по делу отморозка. Хмыкнул. Примерился. И зафутболил по лысой голове. Сплюнул. Затем дружески подмигнул робко высунувшемуся на свет Кристоферу Руби, буркнул что-то неразборчивое и пропал. Вновь ушел в свои темные закоулки, куда не без труда загнали его психотерапевты. В последнее время, слава Богу, он выбирался из них гораздо реже, чем раньше, в студенческие годы…

Поверенный в делах стоял на дороге совсем один.

Свидетелей не было.

Кроме разве что мертвой птицы. Но ей-то, исполнившей долг до конца, не было никакого дела до того, что минуту назад Вилли Промокашка стал инвалидом до конца жизни, Лысый Колли, круто державший барахолку, лишился глаза, половины зубов и авторитета, а Егорушка Шанхаец, хоть и отделался стрессом, но потерял очередного покровителя…

Мертвым нет дела до живых.

Пусть живые сами хоронят тех, кто еще жив.

Оглядевшись по сторонам, Крис торопливо двинулся в направлении толкучки. На счастье, он не мог вспомнить подробности происшедшего, но все же перед глазами крутилось и вертелось что-то мерзкое, липкое, хрустящее, рассыпающее кислую багряную капель…

Криса подташнивало.

И стоит ли удивляться, что он, будучи в таком состоянии, не заметил проскочившего мимо Носителя?

Как, впрочем, не удостоил Криса взглядом и Йигипип.

Эта разновидность местной фауны вообще мало интересовала Чистильщика. Прежде всего потому, что стандартная методика Внедрения наблюдателей основана на принципе малых энергетических затрат. Будучи оперативником, Йигипип мог позволить себе базироваться в подсознании особей с развитым интеллектом, контролировать их и даже диктовать линию поведения. Но в нынешнем его статусе сознание туземцев, именующих себя землянами, поддавалось только прощупыванию, не больше того. Да и тем, кто называл себя нгандва, Йигипип не имел возможности приказывать напрямую. Он мог только советовать. Но ведь умело, с толком и подтекстом сформулированный совет, да еще исходящий из собственного подсознания, ничем не уступает приказу, а зачастую даже сильнее его, поскольку не провоцирует отторжения. Не так ли?