Ведь и его новая книга была прежде всего о будущей войне. Уэллс предчувствовал надвигавшуюся опасность острее других и воплотил свое предчувствие в художественное слово так, как никто не смог ни до, ни после него.

Сегодня трудно заставить себя поверить в захватчиков-марсиан. Но книга в наши дни читается, может быть, даже с большим интересом; такое часто случается с произведениями подлинной литературы. Потому что автор, ясное дело, писал не о марсианах (хотя они его тоже интересовали), а о современниках. И для современников — им вскоре было суждено наблюдать картины пострашнее нарисованных.

Он прозорливо увидел в недалеком будущем кровавую бойню, всемирную катастрофу, которая перевернет казавшиеся незыблемыми монолиты морали, философии, политики и изменит само представление о человеческой личности. Не одного Уэллса озаряли подобные грозные видения. Но только его талант смог отлить зыбкое марево кошмара в совершенную художественную форму.

Время публикации совпало с общенациональными торжествами по случаю юбилея королевы Виктории. С этим именем для англичан связана эпоха славы и национальной гордости, когда с Британских островов можно было снисходительно поглядывать сверху вниз на весь мир. Гремели фанфары, будущее виделось в самых радужных красках. Обыватель, по словам критика, «раздувался от самодовольства, и Уэллсу, вероятно, доставляло неизмеримое наслаждение из месяца в месяц преподносить ему по главе своего романа».

Это была мина замедленного действия, заложенная в основание того, что называется имперским сознанием. Ведь неважно, кто именно в романе оккупирует Лондон — марсиане или войска кайзера. Самодовольному оптимизму буржуа все равно конец. И хотя мина разорвалась не сразу — скоро, очень скоро современники в полной мере оценили мощь уэллсовской фантазии. Причем не понадобились и «марсиане».

Дело в том, что в следующем году разразилась англо-бурская война — вероятно, последнее громкое событие уходящего столетия. Международный авторитет империи резко покатился под гору, и, как это исстари велось, в ответ нацию захлестнула мутная волна шовинизма. Водоворот политической истерии закружил и многих выдающихся деятелей культуры, среди которых выделялся будущий первый английский Нобелевский лауреат по литературе — Редьярд Киплинг. Его читали повсюду, и в той обстановке голос поэта звучал громче призывов политиков. А на выборах 1901 года, метко прозванных историками «выборами цвета хаки», голоса отдельных миротворцев утонули в реве опьяненной воинственными лозунгами толпы.

Тут бы самое время вспомнить роман Уэллса. Холодным душем пришелся бы он на горячие головы, наглядным свидетельством из воображаемого будущего: смотрите, чего стоит на деле «национальная монолитность интересов» викторианской Англии. Чего она будет стоить.

Среди его сатирических целей была и усиленно пропагандируемая теория «предпринимательской миссии капитализма», с помощью которой оправдывались колониальные захваты: это, мол, только отеческая забота об отсталых народах. Развивал эту идею и Киплинг. Уэллс разнес ее в пух и прах, наглядно показав результаты — с точки зрения тех самых, окруженных «заботой»…

Так о чем же роман — о марсианах? О будущем? Об Англии?

Когда говорят о проницательности Уэллса, охотнее всего вспоминают блестящие технические догадки, предсказания новых видов оружия и средств ведения войны. Однако всемирная бойня, по его мысли, все поставит с ног на голову не только в сфере военной техники.

Можно приводить эпизод за эпизодом, и с каждым новым примером все современнее будет звучать эта поистине бездонная книга. Но упомянем лишь одно высказывание. Размышления артиллериста, оставшегося без батареи, а значит, без дела на войне. В этих злых и скорбных словах — приговор миру обывателей, которые, может статься, только и ждут, кому бы выгоднее продаться в рабство:

«У них нет мужества, силы, гордости. А без этого человек труслив. Они вечно торопятся на работу… С завтраком в руке они бегут, как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд, на который у них есть сезонный билет, боясь, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в дело; потом торопятся назад, боясь опоздать к обеду; сидят вечером дома, опасаясь проходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по любви, а потому, что у них есть деньги. Жизнь их застрахована и обеспечена от несчастных случаев… Для таких людей марсиане прямо благодетели: чистые, просторные клетки, отборная пища, порядок, полное спокойствие. Пробегав на пустой желудок с недельку по полям и лугам, они сами придут и станут ручными. Даже еще будут рады. Они будут удивляться, как это они раньше жили без марсиан».

Читавшие роман вспомнят, вероятно, и другое.

Масштабные планы радикального «выправления» человеческой расы. Тут уже предвосхищение иного рода, иной войны, когда на практике попытались осуществить тоже по-своему выстраданную мечту: создание высшей расы из сильных, не связанных никакими ограничениями морали «белокурых бестий»…

Уэллс угадал, интуитивно ухватил то, что еще долго не желали признавать интеллектуалы-современники. А многие не видят и сегодня.

Задолго до наступления мировой войны английский писатель разглядел за горизонтом видимого новые войны, каждая кровопролитнее и абсурднее предшествующей. Он раньше других осознал нелепость всемирной бойни, в которой не побеждает никто. И предсказал, что распад империй даром не дается, платить приходится психологическим, духовным распадом целых поколений. И прогресс это вовсе не то, что холодно просчитано и рационально объяснено: ведь, с точки зрения прагматиков-марсиан, жители Земли всего лишь экономически «нерациональны» и «неэффективны»… И что после того, как рухнет старый порядок и закончится еще одна война, победители начнут холодно и бесстрастно доить побежденных, большинство которых с радостью станет торговать своей свободой и самобытностью в обмен на дармовое «инопланетное» пойло, в то время как не менее отвратительные ура-патриоты будут орать о «массовом спаивании нации» инородцами — но и сами вовремя подшустрят, не растеряются в сложившемся «новом порядке»…

Марсиан, вероятно, тоже следовало выдумать — может, хоть их вторжение заставит нас задуматься?

Когда оглядываешься назад, выясняется, что ужасный год, описанный в этой книге, можно рассматривать как ключевой. В сущности, как поворотный пункт к современности, поскольку нам удалось подняться над самими собой.

Можно сказать, что этот, поворот определил судьбы двух миров, решительно разные судьбы. И привел к лучшей доле для человечества, значительно лучшей, чем если бы треножники не появлялись у нас вообще. Три десятилетия пролили бальзам на наши раны, и теперь видны выгоды — пусть за них плачено дорогой ценой — того трагического пути, какой Марс избрал для первого знакомства с землянами.

Прежде всего, объединив человечество против общего врага, марсиане отвлекли энергию, питающую гнойные язвы национализма и устремленную в XX век. Агрессоры заставили нас объединиться, направив нашу изобретательность и волю на общие цели.

Именно так мы очутились в мире чудес, где вы, читатели, и я, ваш скромный слуга, сегодня живем. Мы привычно, а то и с преувеличенным восторгом, смотрим на воздухоплавательные суда, похожие на дворцы, на изукрашенные, как готические соборы, туристские подводные лодки, на пневматические трубы, доставляющие срочную почту из города в город. И хотя многие наши наземные дороги все еще оставляют желать лучшего и плохо проходимы для паровых автобусов и канатных грузовиков, но даже в самые свирепые зимние бури мир остается единым.

И, разумеется, на мысе Канаверал и в Куру, на Суматре и в Кении стоит большие пушки, стальные бегемоты, периодически рявкающие так громко, что их слышно за тридевять земель, и возносящие в небо зеркальные семафоры и другие достижения современной техники.