Эти предосторожности заставляют меня задуматься. Капитан — знаток страны чёрных; неужели и он верит в опасность, о которой предупредила Малик?

Значит?..

Значит, я должен предложить себе перед сном вопрос: «Кто же прав, Барсак или Бодрьер?»

Быть может, я это завтра узнаю.

В ожидании я остаюсь в затруднении.

Амедей Флоранс.

«Экспансьон Франсез» опубликовала третью статью своего специального корреспондента 5 февраля. По причинам, которые читатель скоро узнает, это была последняя статья, полученная газетой от её ловкого репортёра. Поэтому читатели, «Экспансьон Франсез» долгие месяцы .не разгадали загадки, поставленной Амедеем Флорансом в последних строках его статьи, той загадки, полное разрешение которой даст последующий рассказ.

ЭКСПЕДИЦИЯ БАРСАКА (От нашего специального корреспондента)

Чегобоялась Малик? — Дунгконо. — Станем друзьями! — Гельтапе. — Крещение ослов. — Терпение. — Канкан. —Колдун. — Будем рассуждать. — Ночной шум.

Канкан[29]. 24 декабря. Мы прибыли сюда вчера утром и отправимся в дальнейший путь завтра, в день рождества.

Рождество!.. Мои мысли уносятся на родину, от которой мы так далеки (шестьсот пятьдесят километров от Конакри, по сведениям непогрешимого господина Тассена). Я думаю с удовольствием, которого прежде не испытывал, о равнинах, покрытых снегом, и в первый раз за многие годы у меня появилось страстное желание положить свои башмаки в камин, что, по меньшей мере, доказывает, что когда-то у меня был такой.

Но не будем умиляться и вернёмся к тому месту, где оборвались мои записки об экспедиции Барсака.

Итак, в предыдущей статье я рассказал, что в момент, когда старшина и жители Даухерико приглашали нас принять их гостеприимство, Малик сказала на своём наречии мадемуазель Морна:

— Не ходи, госпожа, умрёшь!

После этой фразы, услышанной капитаном, решено было устроить лагерь вне деревни, в том месте, где мы остановились. Капитан Марсеней, посовещавшись с Малик, приказал туземцам удалиться, чего требовали обстоятельства. Они возражали, уверяя в своих добрых чувствах, но капитан Марсеней не поддался и твёрдо велел им удалиться и не подходить к лагерю ближе чем на пятьсот метров. Мы скоро увидим, что эти предосторожности не были излишними.

Господин Бодрьер, верный сторонник благоразумия, горячо одобрил принятые решения, хотя и не знал их причины. Господин Барсак, которому уже представлялось, как его с триумфом проносят под лиственными арками, украшенными трехцветными лентами, не мог скрыть досады.

— Кто здесь приказывает, господин капитан?

— Вы, господин депутат! — холодно, но вежливо ответил офицер.

— В таком случае, почему вы, не спросив моего мнения, приказали разбить лагерь в поле, вместо того чтобы остановиться в деревне, и прогнали добрых негров, воодушевлённых самыми лучшими намерениями?

Капитан сделал паузу, как в театре, и спокойно ответил:

— Господин депутат, если вы в качестве начальника экспедиции выбираете путь и устанавливаете походный порядок, то и я должен защищать вас, выполняя мой долг. Правда, мне следовало предупредить вас и раскрыть причины моего поведения, но приходилось спешить. Я прошу меня извинить, если я пренебрёг этой…

До сих пор все было хорошо. Капитан Марсеней признал свою вину, и господин Барсак счёл себя удовлетворённым. К несчастью, — и, возможно, тут сыграло роль другое соперничество, — капитан волнуется, когда он раздражён, и вот он бросил неловкое слово, как искру в порох:

— …Если я пренебрёг этой формальностью, — закончил он.

— Формальностью?! — повторил господин Барсак, багровея от гнева.

Ведь он с юга, господин Барсак, а об южанах говорят, что у них в жилах течёт ртуть. Я чувствую, что начинается бестолковщина.

Барсак начал, весь дрожа:

— А теперь, по крайней мере, не соблаговолите ли вы открыть те могущественные мотивы, которые так вас взволновали?

Так я и предчувствовал! Теперь очередь капитана сердиться. Он отвечает сухим тоном:

— Я узнал, что против нас устроен заговор.

— Заговор! — иронически восклицает Барсак. — Среди этих честных негров! В тридцати пяти километрах от Тимбо!.. В самом деле!.. Ну, и кто лее открыл вам этот… заговор?

Нужно видеть, как Барсак произносит слово «заговор»! Он раздувает щеки, округляет глаза. Боже! Что, если бы он был в этот момент в Марселе?

— Малик, — коротко отвечает капитан. Барсак принимается хохотать. И как хохотать!

— Малик! Эта маленькая рабыня, за которую я заплатил двадцать пять су!..

Барсак извращает факты. Во-первых, Малик не рабыня, так как рабства нет на французской территории. Депутат должен это знать. И затем, Малик — очень «дорогая» женщина. За неё заплачено целых двадцать пять франков, старое ружьё и кусок материи.

Однако. Барсак продолжает:

— …двадцать пять су!.. Вот большой авторитет, в самом деле, и я чувствую, что вас обуял страх…

Капитан чувствует удар. При слове «страх» он делает гримасу. Он овладевает собой, но я понимаю, что он разъярён.

— Позвольте мне не разделить ваши опасения, — продолжает между тем Барсак, все больше и больше разгорячаясь. — Я буду героем, я! Я один отправлюсь з деревню на ночлег и завоюю отдых!

Вот уж начинаются настоящие глупости. Я это предвидел.

— Я вам этого не советую, — возражает капитан. — Я не знаю, ошиблась Малик или нет, но в случае сомнения надо принимать решение, которого требует благоразумие. Мои инструкции на этот счёт строги, и я не задумаюсь, в случае надобности, действовать против вашей воли.

— Против моей воли!..

— Если вы попытаетесь нарушить приказ военного командира и выйдете из лагеря, я, к сожалению, принуждён буду держать вас в вашей палатке под надёжной охраной. А теперь — ваш покорнейший слуга, господин депутат! Я должен наблюдать за устройством лагеря, и у меня нет больше времени спорить. Имею честь вас приветствовать!

И с этими словами капитан поднёс руку к кепи, повернулся по всем правилам военных уставов и удалился, оставив депутата Юга на волосок от апоплексического удара.

Впрочем, откровенно говоря, я и сам был недалёк от этого.

Злоба Барсака была тем сильнее, что эта сцена произошла в присутствии мадемуазель Морна. Депутат устремился за капитаном с очевидным намерением затеять ссору, которая могла кончиться трагически, когда наша компаньонка задержала его:

— Оставайтесь здесь, господин Барсак! Капитан не прав, что не предупредил вас, это верно; но он извинился, а вы оскорбили его в свою очередь. Вдобавок, защищая вас против вашей воли, он выполняет свой долг, рискуя навлечь ваш гнев и испортить себе будущность.

Если бы у вас было хоть немного великодушия, вы бы его поблагодарили!

— Ну, это уж чересчур!

— Побольше спокойствия, прошу вас, и выслушайте меня. Я только что говорила с Малик. Это она предупредила господина Марсенея и сообщила о заговоре, который готовится против нас. Знаете ли вы что-нибудь о «дунг-коно»?

Барсак отрицательно покачал головой. Он уже не пенился, но ещё бурлил.

— Я знаю, — перебил подошедший доктор Шатонней. — Это — смертельный яд, особенность которого в том, что он убивает свои жертвы только через неделю. Хотите узнать, как его добывают? Это достаточно любопытно.

Барсак, по-видимому, не хотел слушать. Погасший вулкан ещё дымился.

За депутата ответила мадемуазель Морна:

— Расскажите, доктор!

— Я попытаюсь объяснить, — сказал доктор Шатонней не без колебания, — потому что это очень щекотливый вопрос… Ну, да ладно! Так знайте же, что для приготовления «дунг-коно» берут просяную соломинку и вводят её в кишки трупа. Через двадцать дней её вынимают, сушат и толкут. Полученный порошок кладут в молоко, или в соус, или в вино, или в иное питьё, и, так как он не имеет никакого вкуса, его проглатывают, не замечая. Через восемь или десять дней человек пухнет. Его желудок раздувается до невероятных размеров. И через двадцать четыре часа человек погибает, и ничто, никакое средство, никакое противоядие не избавит его от этой зловещей судьбы, которая «коль недостойна Атрея, прилична Тиесту»[30]. Хорошо? Вот вам ещё один стих! Я думаю, он рифмуется, но с чем, черт побери?