— Я?! Да я ничего не хочу, тётушка, — запротестовал Аженор, рассудив, что будет благоразумнее присвоить Жанне это почтительное обращение, прежде чем его к тому призовут.

— Что вы на меня так смотрите своими большими круглыми глазами, точно никогда меня не видели! Вы прекрасно знаете, однако, что такое гнусное намерение не могло зародиться в его мозгу! Если вы это знаете, говорите!

— Я это говорю, тётушка, я говорю!

— Это не он виновен, несчастный!.. А те, которые выдумали эту легенду со всеми её подробностями, негодяи!

— Бандиты!..

— На каторгу их послать! — Или повесить!..

— Вместе с теми газетчиками, которые распространяли лживые новости и стали, таким образом, причиной нашего отчаяния и позора!

— Да, эти газетчики! Повесить их! Расстрелять! — Значит, вы, наконец, убедились?

— Абсолютно!

— Впрочем, хотела бы я посмотреть, как бы вы осмелились высказать на этот счёт иное мнение, чем моё!

— Я не имею желания…

— В добрый час!.. А без этого, вы меня знаете, я бы прогнала вас с глаз, и вы никогда в жизни меня не увидели бы…

— Сохрани меня боже! — вскричал бедный Аженор, совершенно потрясённый такой ужасной угрозой.

Жанна сделала паузу и посмотрела на свою жертву уголком глаза. Очевидно, она нашла её в желательном виде, так как приглушила свою жестокость, более искусственную, чем чистосердечную, и продолжала более мягким тоном:

— Ведь недостаточно, чтобы мы с вами были убеждены в невиновности Джорджа. Надо дать доказательства, вы понимаете, мой дорогой дядюшка?

При этом обращении физиономия Аженора расцвела. Гроза, решительно, прошла мимо.

— Это очевидно, — согласился он со вздохом облегчения.

— Без этого мы можем кричать со всех крыш, что Джорджа осудили напрасно, и нам никто не поверит.

— Это слишком очевидно, моя бедная крошка.

— Когда мой отец, сам отец, принял на веру слухи, происхождения которых не знает, когда он умирает от горя и стыда на наших глазах, не проверив отвратительных россказней, когда он не вскричал, слыша обвинения против сына: «Вы лжёте! Джордж не способен на такое преступление!», — как хотим мы убедить чужих, не дав им неопровержимых доказательств невиновности моего брата?

— Это ясно, как день, — одобрил Аженор, почёсывая подбородок. — Но вот… эти доказательства… Где их найти?

— Не здесь, конечно… — Жанна сделала паузу и прибавила вполголоса: — В другом месте, быть может…

— В другом? Где же, моё дорогое дитя?

— Там, где произошла драма. В Кубо.

— В Кубо?

— Да, в Кубо. Там находится могила Джорджа, потому что там он умер, судя по рассказам, и если это так, станет видно, какой смертью он погиб. Потом нужно найти людей, переживших драму. Джордж командовал многочисленным отрядом. Невозможно, чтобы они все исчезли… Нужно допросить свидетелей и через них выяснить истину.

Лицо Жанны озарялось по мере того, как она говорила, голос её дрожал от сдерживаемого энтузиазма.

— Ты права, девочка! — вскричал Аженор, незаметно попадая в западню.

Жанна приняла задорный вид.

— Ну, — сказала она, — раз я права, едем!

— Куда? — вскричал остолбеневший Аженор.

— В Кубо, дядюшка!

— В Кубо? Какого же черта ты хочешь послать в Кубо?

Жанна обвила руки вокруг шеи Аженора.

— Вас, мой добрый дядюшка, — шепнула она нежно.

— Меня?!

Аженор высвободился. На этот раз он серьёзно рассердился.

— Ты с ума сошла! — запротестовал он, пытаясь уйти.

— Совсем нет! — ответила Жанна, преграждая ему дорогу. — Почему бы, в самом деле, вам не поехать в Кубо? Разве вы не любите путешествий?

— Я их ненавижу. Явиться на поезд в назначенный час — это свыше моих сил.

— А рыбная ловля, вы её тоже ненавидите, не правда ли?

— Рыбная ловля?.. Я не вижу…

— А что вы скажете о рыбе, выуженной из Нигера и положенной на сковородку? Вот это не банально! В Нигере пескари огромны, как акулы, а уклейки похожи на тунцов! И это вас не соблазняет?

— Я не говорю нет… Однако…

— Занимаясь рыбной ловлей, вы сделаете расследования, допросите туземцев…

— А на каком языке? — насмешливо перебил Аженор. — Я не думаю, чтобы они говорили по-английски.

— И вот потому-то, — хладнокровно сказала Жанна, — лучше с ними говорить на языке бамбара.

— На бамбара? А разве я знаю бамбара?

— Так выучите его.

— В моем возрасте?

— Я же его выучила, а я ваша тётка!

— Ты! Ты говоришь на бамбара?

— Без сомнения. Послушайте только: «Джи докхо а бе на».

— Что это за тарабарщина?

— Это значит: «Я хочу пить». А вот ещё: «И ду, ноно и мита».

— Я признаюсь, что… ноно… мита…

— Это означает: «Войди, ты будешь пить молоко». А вот: «Кукхо бе на, куну уарара уте а ман думуни». Не отгадывайте! Перевод: «Я очень голоден, я не ел со вчерашнего вечера».

— И надо все это учить?

— Да, и не теряйте времени, так как день отправления недалёк.

— Какой день отправления? Но я не отправлюсь! Вот ещё идея! Нет, я не буду вести пустую болтовню с твоими туземцами.

Жанна, по-видимому, отказалась от мысли его убедить.

— Тогда я еду одна, — сказала она печально.

— Одна, — пробормотал ошеломлённый Аженор. — Ты хочешь ехать одна…

— В Кубо? Конечно.

— За полторы тысячи километров от берега!

— За тысячу восемьсот, дядюшка!

— Подвергнуться самым большим опасностям! И совсем одна!..

— Придётся, раз вы не хотите ехать со мной, — ответила Жанна сухим тоном,

— Но это безумие! Это умственное заблуждение! Белая горячка! — закричал Аженор и убежал, хлопнув дверью.

Но когда назавтра он хотел увидеть Жанну, ему ответили, что она не принимает, и так было и в следующие дни. Аженор не вынес этой игры. Через четыре дня он спустил флаг.

Впрочем, каждый раз, как его молодая тётушка выражала какое-нибудь желание, он постепенно склонялся на её сторону. Это путешествие, сначала казавшееся ему бессмысленным, на второй день стало представляться возможным, на третий — очень выполнимым, на четвёртый — чрезвычайно лёгким.

Вот почему не прошло четырежды двадцать четыре часа, как он почётно сдался, признал свою ошибку и заявил, что готов отправиться.

Жанна имела великодушие не упрекать его.

— Изучите сначала язык страны, — сказала она, целуя его в обе щеки.

С этих пор Аженора только и можно было видеть старательно изучающим язык бамбара.

Прежде чем пуститься в путь, Жанна должна была получить согласие отца. Она получила его легче, чем надеялась. Едва лишь она сказала, что хочет предпринять путешествие, как он сделал жест, выражавший согласие, и тотчас погрузился в свою угрюмую печаль. Слышал ли даже он слова дочери? По всей очевидности, здесь его ничто уже не интересовало.

Устроив эту сторону дела, Жанна и Аженор начали готовиться к путешествию. Они ещё не знали в то время, какую поддержку может им оказать экспедиция Барсака. Они поступали так, точно им придётся предпринять одним и лишь с собственными ресурсами эту сумасшедшую скачку за три-четыре тысячи километров.

Уже несколько лет Жанна тщательно изучала географию тех областей, которые собиралась пересечь. Труды Флеттерса, доктора Барта, капитана Бингера, полковника Монтейля дали ей точное понятие об этом крае и его обитателях. Она также узнала, что, если организует вооружённую экспедицию, то есть окружит себя внушительным отрядом в триста-четыреста добровольцев, которых придётся вооружить, кормить и оплачивать, то ей придётся понести значительные расходы, и, кроме того, она столкнётся с воинственными племенами, которые противопоставят силе силу. Ей придётся сражаться, чтобы достигнуть цели, если только она её достигнет.

Капитан Бингер заявлял, что если туземцы захотят помешать экспедиции пройти, они всегда это сделают или атакуя её, или опустошая все перед ней и вынуждая отступить из-за недостатка припасов.

Жанна, крайне поражённая этим замечанием, решила предпринять мирное путешествие. Поменьше оружия на виду, несколько преданных, надёжных людей, и жизненный нерв войны — деньги и, кроме них, — подарки, предназначенные вождям селений и их чиновникам.