Наступило 3 сентября. Если не будет шторма, то мы должны уже через три дня увидеть порт. Главный остров архипелага расположен таким образом, что в хорошую погоду его можно разглядеть с большого расстояния.
В тот день между десятью и одиннадцатью часами утра я прогуливался по палубе от бака до кормы и обратно. Мы легко скользили по невысоким, ласково плещущим волнам. «Халбрейн» напоминала мне в такие моменты огромную птицу, одного из тех гигантских альбатросов, который, раскинув свои необъятные крылья, уносит приютившихся среди оперения пассажиров все дальше и дальше… О да, для человека, наделенного воображением, мы уже не плыли, а летели, ибо хлопки парусов с легкостью можно принять за взмахи белоснежных крыльев!
Джем Уэст, стоявший у брашпиля под сенью штормового фока, прижимал к глазу подзорную трубу и рассматривал какой-то предмет, показавшийся по левому борту в двух-трех милях от нас. Это было нечто неправильной формы, выступавшее из воды на десять – двенадцать ярдов, с выпуклостью в центре, сверкавшей на солнце. Предмет качался на волнах, увлекавших его к северо-западу. Перейдя на бак, я тоже стал смотреть на него. Моего слуха достигали разговоры матросов, с неизменным любопытством встречающих любые сюрпризы моря.
– Это не кит! – провозгласил Мартин Холт, старшина-парусник. – Кит бы уже раза два-три выпустил фонтан!
– Не кит, – подтвердил Харди, старшина-конопатчик. – Наверное, это остов брошенного корабля…
– Пусть плывет себе к дьяволу! – вскричал Роджерс. – Представляете, что было бы, если бы мы столкнулись с ним ночью? Верная пробоина! И пикнуть не успели бы, как потонули!
– Верно, – присовокупил Драп, – эти обломки опаснее рифов: сегодня они здесь, завтра – там… От них не убережешься…
Рядом вырос Харлигерли.
– Ваше мнение, боцман? – обратился я к нему, когда он облокотился на релинг рядом со мной.
Харлигерли внимательно изучил предмет. Шхуна, подгоняемая свежим ветерком, подплывала к нему все ближе, так что теперь гадать уже не приходилось.
– По-моему, мистер Джорлинг, – отвечал боцман, – это не кит и не обломки корабля, а просто-напросто льдина…
– Льдина?.. – не поверил я.
– Харлигерли не ошибся, – подтвердил Джем Уэст. – Это и впрямь льдина, кусок айсберга, отогнанный в сторону ветрами…
– И достигший сорок пятой широты? – усомнился я.
– Как видите, – отвечал старший помощник. – Льдины иногда доплывают до мыса Доброй Надежды, если верить французскому мореплавателю капитану Блосвиллю, встретившему льдину в тех широтах в тысяча восемьсот двадцать восьмом году.
– Тогда она скоро растает? – предположил я, удивляясь про себя, что лейтенант Уэст удостоил меня таким пространным ответом.
– Снизу она, должно быть, уже подтаяла, – откликнулся старший помощник. – То, что предстало нашему взору, – видимо, остатки ледяной горы весом в миллионы тонн.
Из рубки вышел капитан Лен Гай. Заметив группу матросов, столпившихся вокруг Джема Уэста, он направился к баку. Помощник передал ему подзорную трубу. Лен Гай навел ее на предмет и объявил, понаблюдав с минуту:
– Льдина, и, на наше счастье, быстро тающая. «Халбрейн» не поздоровилось бы, столкнись она с ней ночью…
Лен Гай впился в подзорную трубу. Он стоял, не шелохнувшись, не ощущая качки, с растопыренными локтями, и, демонстрируя завидную выучку, удерживал льдину в поле зрения. На его опаленном солнцем лице бледность боролась с пятнами лихорадочного румянца, с губ слетали невнятные слова.
Прошло несколько минут. «Халбрейн» поравнялась со льдиной. Еще мгновение – и та останется за кормой…
– Повернуть на один румб, – распорядился капитан Лен Гай, не опуская подзорной грубы.
Я догадывался, что творится в голове этого человека, одержимого навязчивой идеей. Кусок льда, оторвавшийся от припая южных морей, приплыл именно оттуда, куда то и дело уносились его мысли. Ему хотелось разглядеть его поближе, возможно, пристать и, кто знает, найти какие-нибудь обломки…
Тем временем боцман, подчиняясь команде, велел слегка расслабить шкоты, и шхуна, отвернув на один румб, устремилась к льдине. Когда мы очутились в двух кабельтовых, я смог рассмотреть ее получше.
Как было заметно и раньше, выпуклость в центре льдины истекала водой, сотнями струек сочившейся вниз. В сентябре месяце, при рано наступившем лете, солнце не даст ей просуществовать долго. К исходу дня от этой льдины, достигшей сорок пятой широты, не останется ровно ничего.
Капитан Лен Гай не сводил взгляда со льдины, не нуждаясь теперь в подзорной трубе. По мере того как мы приближались к льдине, а она таяла, мы начинали различать что-то черное, вмерзшее в лед… Каковы же были наши удивление и ужас, когда мы увидели руку, затем ногу, голову, туловище с остатками одежды! Мне даже почудилось, что тело шевелится, что руки тянутся к нам в жесте отчаяния…
Команда ахнула. Но нет, тело не шевелилось, просто оно тихонько скользило вниз по крутому склону льдины…
Я взглянул на капитана. Его лицо стало бледным как у мертвеца, приплывшего из южных морей.
Команда должна была быстро снять тело со льдины – кто знает, возможно, человек еще дышит!.. А если нет, то в карманах его одежды могут найтись документы, позволяющие установить, кто это был! И, прочитав над телом последнюю молитву, мы отдали бы его океану – кладбищу моряков, погибших в плавании…
Со шхуны спустили шлюпку, в которую уселись боцман и на весла – матросы Грациан и Френсис. Развернув стаксель и штормовой фок и загородив бизань, Джем Уэст почти остановил шхуну, закачавшуюся на длинных высоких волнах. Шлюпка пристала, Харлигерли ступил на льдину. Грациан пошел за ним, Френсис же остался в шлюпке, держась за цепь с якорем. Ухватив тело за ногу и за руку, боцман и матрос уложили его в лодку. Несколько ударов весел – и шлюпка стукнулась о борт шхуны.
Обледеневший труп положили под фок-мачтой. Умерший определенно был моряком. На нем были грубый бушлат, шерстяные штаны, латаный свитер, толстая рубаха и ремень, дважды перепоясывавший талию. Смерть, несомненно, наступила уже несколько месяцев назад – вскоре после того, как льдину с несчастным стало уносить течением…
Ему было не больше сорока лет, хотя волосы уже тронула седина. Он был чудовищно тощ – сущий скелет, обтянутый кожей. Должно быть, он испытывал страшные муки голода, пока брел по льдам от полярного круга…
Капитан Лен Гай приподнял мертвую голову, всмотрелся в глаза со смерзшимися ресницами и неожиданно с рыданием в голосе выкрикнул:
– Паттерсон, Паттерсон!
– Паттерсон? – вскричал я.
Мне показалось, что эта фамилия, при всей своей распространенности, напомнила мне о чем-то. Когда-то я ее определенно слышал – или видел в книге?..
Капитан обвел взглядом горизонт, словно собираясь отдать команду немедленно поворачивать на юг… В этот момент боцман, повинуясь приказу Джема Уэста, извлек из кармана погибшего нож, кусок канатной пряжи, пустую табакерку и блокнотик в медной оправе со стальным карандашом.
Капитан резко обернулся и, когда Харлигерли уже готов был протянуть блокнот Джему Уэсту, бросил:
– Дай мне!
Несколько листков блокнота были покрыты размытыми каракулями. Однако на последней странице сохранились слова, еще поддающиеся прочтению, и можете себе представить, какие чувства обуревали меня, пока Лен Гай читал срывающимся голосом:
– «„Джейн”… остров Тсалал… на восемьдесят третьей… Там… уже двенадцать лет… Капитан… пятеро оставшихся в живых матросов… Скорее к ним на помощь…»
Под этими строками можно было разглядеть имя, вернее подпись – «Паттерсон».
Паттерсон! Теперь я вспомнил, кто это: так звали старшего помощника с «Джейн», того самого судна, которое подобрало Артура Пима и Дирка Петерса среди обломков «Дельфина»! «Джейн», добравшаяся до широты острова Тсалал! «Джейн», подвергшаяся нападению островитян и уничтоженная взрывом!..
Значит, все это – чистая правда?! Значит, Эдгар По работал как историк, а не как романист! Ему в руки попал подлинный дневник Артура Гордона Пима! Они знали друг друга! Артур Пим существовал, он был реальным, а не вымышленным лицом! Он умер – внезапно, при невыясненных обстоятельствах, не успев закончить рассказ о своем невероятном путешествии! До какой же параллели он добрался, сбежав с острова Тсалал? И как они с Дирком Петерсом снова очутились в Америке?
