Он разгладил смятую бумажку и поднес ее к глазам.

— Уважаемый профессор, — прочитал он, — мне необходимо сегодня же поговорить с вами об итогах Кривушинской экспедиции. Газета очень интересуется этим делом. Не сможете ли вы после заседания уделить мне для небольшого интервью минут пятнадцать-двадцать?

— Началось! — подумал профессор Крот. Он перевернул записку и на обратной стороне написал:

— Я сделаю на сегодняшнем собрании маленькое сообщение о предварительных итогах экспедиции. Все интересующие вас сведения…

Ему пришлось оборвать строчку, потому что профессор Столов назвал его имя.

Он поднял голову.

— … на примере профессора Крота, — говорил профессор Столов, — мы можем видеть, как наши ученые включаются в социалистическое строительство. Нам известно, что до сих пор Петр Карлович возглавлял экспедиции геологического характера. Если бы мы захотели быть точнее, нам пришлось бы сказать, что в лице Петра Карловича, когда он руководил экспедицией, мы имели не столько геолога в широком значении этого слова, сколько палеонтолога. Как только интересы социалистического строительства потребовали того, чтобы Петр Карлович взял на себя руководство экспедицией по обследованию апатитов в Кривушинском районе, — он тотчас же встал во главе экспедиции. Мне кажется поэтому, что лучшим выступлением по вопросам сегодняшнего собрания было бы выступление Петра Карловича. Я предлагаю собранию: просить Петра Карловича сделать предварительное сообщение об итогах Кривушинской экспедиции.

Профессор Столов смолк. Возникло короткое молчание. Потом кто-то крикнул: — Просим! Просим!

Нестройный гул мгновенно вытеснил тишину.

Голос профессора Крота прозвучал жестко и скрипуче.

— Считаю нужным предупредить собрание, — торопливо начал он, — мое сообщение будет весьма неполным, так как материалы нашей экспедиции еще не обработаны. Профессор Столов говорил здесь об апатитах. Мне меньше всего придется них говорить. Дело в том, что в процессе работы резко изменилось само ее направление. Я буду краток. В докладе о работах экспедиции, который я надеюсь в недалеком будущем предложить вниманию общества по изучению производительных сил Сибири, — в этом докладе будут приведены исчерпывающие сведения об организации экспедиции и о методах ее работы. Сейчас я ограничусь только кратким перечислением фактов. К месту работы наша экспедиция прибыла двадцать второго июня. Уже через три недели, то есть, в половине июля, мы произвели сорок скважин и нам стало совершенно ясно, что кривушинские апатиты не имеют промышленного значения.

Собрание шевельнулось. Легкая дрожь, казалось, потрясла зал.

— Я не буду приводить цифр, — проговорил профессор Крот с деланным, слегка напыщенным спокойствием, — сейчас я могу только сказать, что мы охватили обследованием площадь в шестьдесят гектаров. Можно было бы перенести обследование и за пределы этих шестидесяти гектаров, но это не изменило бы итогов. Вывод остался бы прежний, а именно: кривушинские апатиты не могут быть использованы в интересах местного сельского хозяйства. Разумеется, в результате дальнейшего обследования мы получили бы дополнительные материалы в виде новых цифр. Эти цифры могли бы уточнить наш вывод, но они не изменили бы его существа. С сознанием полной ответственности за свои слова, я заявляю настоящему собранию: при современном состоянии обогатительной техники кривушинские апатиты, безусловно, не могут пойти в эксплуатацию. Я говорил уже о том, что в процессе работы нашей экспедиции направление самой работы весьма резко изменилось. Пятнадцатого июля, — в тот самый день, когда мы подвели предварительные итоги нашей работы, в лагерь экспедиции явился из местного совхоза пионер, сообщивший нам, что в трех километрах от лагеря, на так называемом Красном Яру, произошел обвал, вследствие которого обнажились кости какого-то ископаемого. Пионер провел нас к обрыву. По счастливой случайности, обвал обнажил костеносный пласт, совершенно не затронув костяка. Некоторые кости заметно выдавались из стены обрыва. На следующий день мы перенесли лагерь к Красному Яру и приступили к съему пустых пород. Четырнадцатого августа мы добрались до костеносного пласта. Сохранность костей оказалась превосходной. Это очень ускорило темп их обработки. Пятого сентября мы упаковали ящик с последней костью, одетой в глиняный кожух. — Теперь я перейду к характеристике достижений нашей экспедиции.

Глаза профессора Крота, блестевшие из-под опущенных ресниц, быстро обежали собрание.

— Дорогие коллеги, я счастлив доложить вам, что экспедицией найден скелет индрикотерия.

Одинокий аплодисмент прозвучал, как смех на похоронах. Профессор Крот медленно побелел. Что могло означать это напряженное молчание? Может быть, они впервые слышали об индрикотерии?

Слабая надежда вернула ему видимость спокойствия.

Он выпрямился.

— Должен напомнить собранию, — сказал он, отчеканивая каждое слово, — в России индрикотерий впервые был найден студентом Гайлитом в Тургайской степи. Тогда тургайская находка взволновала весь ученый мир. Индрикотерий был найден на поверхности и кости его подверглись сильному разрушению, так что препараторам Академии наук во главе с уважаемым академиком Борисяком пришлось для его восстановления проделать прямо ювелирную работу. В настоящее время скелет индрикотерия украшает залы Геологического музея Академии наук. К сожалению, череп этого скелета не полон. Вообще говоря, мы до сих пор не имели цельного черепа индрикотерия. Нашей экспедиции удалось получить полный череп.

Профессор Крот на мгновенье смолк. Ни одного знака одобрения! И это после стольких трудов! Безучастность аудитории становилась неприличной:

— Череп, полученный нами, имеет прекрасную сохранность. Остеологические его признаки, несомненно, свидетельствуют о том, что мы имеем дело со скелетом индрикотерия. Здесь достаточно будет сказать, что нижняя часть черепной коробки характеризуется удлиненной формой, — признак, свойственный всем примитивным носорогам, к каковым принадлежит индрикотерий. Черепная крышка также построена по типу носорога, то есть сагиттальный гребень с желобком по средней линии непрерывно переходит в надглазничные ребра. Эти признаки настолько характерны, что они совершенно исключают возможность какой бы то ни было ошибки. Должен также сказать: за пятьдесят пятым градусом северной широты находка нндрикотерия отмечается впервые. Я не буду говорить о чисто научном значении этой находки, но я хотел бы сказать, что мне, человеку, любящему Сибирь, эта находка доставляет величайшее удовлетворение. Отныне при виде прииртышских степей, кое-где одетых чахлыми березовыми колками, я получаю право с чувством глубокого волнения думать о том, что в третичный период на месте теперешних колков шумели чащи субтропического леса.

Профессор Крот чуть приметно поклонился и медленно сошел с трибуны. В зале сразу задвигались, зашептали, зашумели. Прошагав между черными рядами, профессор Крот опустился на скамейку рядом с профессором Брюном. Председатель крикнул:

— Слово предоставляется товарищу Алыгезову!

Коренастый плотный человек соскочил с подоконника.

Сапоги его прогрохотали через весь зал. Коренастым пнем он вырос над трибуной, широкие ладони легли на ее черное дерево, из-под лохматых бровей глянули раскосые, глубоко посаженные глаза.

Профессор Крот весь как-то потянулся к этому человеку, который, казалось, пришел от костров его юности. Он живо напомнил ему якутскую ссылку с бесконечными блужданиями по тайге и путешествиями по безлюдным речкам. Алыгезов, несомненно, был таежником. Глядя на его широкие плечи, профессор Крот восхищенно думал о том, что этот человек, вероятно, убил не одного медведя.

— Товарищи, — пророкотал Алыгезов густым, раскатистым басом, — я, стало быть, человек неученый и по-ученому разговаривать не умею. Я расскажу один, как говорится, случай из практики. В прошлом году, осенью, когда я был председателем в одном из ойратских аймаков, мне пришлось побывать на Телецком озере. Я, конечно, прихватил с собой ружьишко. Поохотиться мне пришлось только раз, но зато во время охоты нашел я камень, который показался мне подозрительным. Я этот камень взял с собой и, по приезде в Улалу, послал в Омск, в Геологическую разведку. При камне было письмо, в котором я просил попытать камень на содержание меди. Через два месяца получен был ответ; разведка сообщает, что присланный образец содержит медь, но что просьба моя о посылке экспедиции на Телецкое озеро может быть исполнена только в будущем году. На том дело и покончилось. В нынешнем году, по приезде в Омск, я первым делом зашел в разведку. Спрашиваю, когда будет послана экспедиция. Мне отвечают: — Пошлем только в будущем году, в текущем году предполагали послать профессора Крота, но после его направили в Кривушку, заменить же его в Телецкой экспедиции совершенно некем. Я тогда не шибко обиделся: — Ну, думаю, — апатиты вещь важная, — пускай профессор этот вопрос проработает. Теперь, когда я прослушал доклад, меня просто зло взяло. Вы только подумайте, на обследование медных месторождений некого послать, — значит, нехватка научной силы. И вот в условиях этой нехватки научная сила расходуется на поиски допотопных носорогов. Как расценить этот факт? Опять скажу: я человек неученый, — говорю это не в похвальбу, а с большим сожалением. Особенно я жалел об этом, когда мне приходилось бывать на Алтае. У меня, товарищи, есть какое-то предчувствие, что Алтай богат медью, серебром, цинком. Но какая цена этому предчувствию? Советская власть не согласится строить алтайские заводы на том основании, что у товарища Алыгезова предчувствие. Тут, товарищи, нужна наука. Я, товарищи, уважаю науку. Но я не уважаю ту науку, которая в период напряженнейшего социалистического строительства занимается зряшными делами. Я не хочу сказать, что допотопные носороги не нужны для науки. Они, конечно, нужны, но для них надо знать время. Время, товарищи, — это надо понять!