Когда мать сказала, что дядь Миша готов взять его сторожем, Тимур вскипел: как это, что это – коровам хвосты крутить?! Мать даже не поняла, о чем это он, и когда он заявил ей, что она во всем виновата – зачем рожала, если не может дать достойной жизни? – тоже не поняла.

– Ты где это слов таких понабрался?! – прокричала она и хлопнула его по затылку, хоть уже и дотягивалась до этого затылка с трудом.

Тимур промолчал. Он и сам не знал, где зацепил эти слова – про достойную жизнь: то ли в городе, то ли у деревенских друзей из какой-нибудь истеричной программы по телевизору. Но чем больше думал, тем сильнее убеждался – да, так и есть! И не только мать виновата – все, все кругом виноваты в том, что он, Тимур Кулик, молодой здоровый парень, живет вот так, едет сегодня на каком-то драндулете караулить коров и овец.

«Вся жизнь так и пройдет возле этих коров и овец… – тягостно подумал Кулик, уставившись в пол невидящими глазами. – Твою мать»…

У дяди Миши была возле маральника база отдыха с пантовыми ваннами. Туда приезжали разные компании. Тимур помогал на этой базе пару раз. Мужики, приняв ванны и надувшись пантокрину пополам с водкой, гонялись за визжащими девчонками по всей базе. Что те, что другие, были то в минимуме одежды, а то и вовсе без нее. Тимур смотрел на это круглыми глазами – вот это была жизнь! Недостижимая это была жизнь…

– Хоть девчонка-то у тебя есть?

– А? – Тимур поднял голову и глянул на дядьку.

– Спрашиваю – хоть девчонка у тебя есть? – повторил Федотов.

– Да у меня этих девчонок! – раздухарился Тимур, но Федотов оборвал его:

– Не трепись, Тимур. Сам сочиняешь, и сам веришь. Кто тебе даст? У тебя же ни в голове, ни в руках ничего нет, а без этого девчонке не важно, что у тебя есть в штанах. Девчонки любят мужиков! Я в твои годы летом с комбайна не слезал – так зато осенью я мог себе позволить все!

– А где они, комбайны? – ехидно спросил Тимур, и Федотов только крякнул от этой находчивости племяша – комбайнов и правда в округе стало раз-два и обчелся, и удивительным образом ими успевали убрать то, что прежде убирали десятками машин.

– Ну так сядь, подумай башкой, пойми, чего ты хочешь, и что ты умеешь, чтобы твое желание исполнилось… – сказал Федотов. – Наймись куда-нибудь рабочим в конце концов. Детство кончилось. Да и матери надо помогать.

– Так к себе и возьмите… – поддел его Тимур.

– Я бы взял, но пинка для ускорения дать тебе не могу – ты же племяш. А без пинка ты работать не будешь… – ответил на полном серьезе Федотов. – Можно, конечно, ждать, пока тебя жизнь научит. Но, боюсь, долгонько ждать придется. Вот ты задумывался, за чей счет ты сейчас живешь?

Тимур молчал. Федотов подождал, оглянулся на племяша и продолжил:

– Твои маленькие братики и твоя маленькая сестренка кормят тебя, здоровенного лба! Потому что живешь ты сейчас на их детские пособия! Мамка-то надеялась, что ты пробьешься, специальность получишь какую-никакую. Вот хоть плиточник-отделочник! Работа чистая, в тепле, с приличными людьми, за хорошие деньги. Взял плиточку – приклеил. Взял – приклеил. Мечта, а не работа! Но ты же не захотел. Или тяму у тебя не хватило?! Надо жить как человек, а ты как живешь?!

Тимур замолчал и Федотов вдруг понял, что племяш не слушает его, что племяш уже и забыл про свое фиаско в ПТУ, как про нехороший сон. Эта мысль неожиданно поразила Федотова. Он посмотрел на Тимура. Лицо пацана было мечтательным. Федотов вздохнул и умолк.

«Блин, какой из меня воспитатель… – с досадой подумал Федотов. – да и его проще прибить, чем воспитать. Намается с ним Марина…».

Они выехали на небольшую поляну с крошечной, меньше самой плохой деревенской бани, избенкой и серыми кошарами. Это была стоянка, на которой Тимуру предстояло двое суток, а то и больше, караулить федотовский скот. Выгрузили продукты. Отдежуривший сторож – старый ехидный дед, за вялость характера и вечно будто сонные, снулые, глаза с незапамятных времен прозванный Пескарем, – подошел к машине.

– Ишь какие ботинки-то у тебя, Тимурка! – хмыкнул он. – Знатная обувка!

Тимур хмуро, но довольно глянул на деда, но тот, оказалось, сказал еще не все.

– Только чего же ты их не бережешь-то – по назему в них топчешься… – едко добавил дед. – Эдак разлезутся! Коровье-то говно едкое!

Тимур оглянулся – и правда, в незастывшей еще куче коровьего навоза отпечаталась подошва его ботинка. Тимур досадливо мотнул головой и поднял правую ногу – так и есть, вляпался!

– Ишь, какой рисунок! – крякнул дед. – Прям как на гранате-лимонке…

– Ого, дед, ну у тебя и сравнения… – хохотнул Федотов. – Где ж ты ее видел, гранату?

– Ну ты спросил… – лениво пожал плечами Пескарь. – Я ж русский мужик, а каждый русский мужик хоть какую-то войну, а зацепит… или она – его…

С этими словами он залез в УАЗик.

– Не горюй, куличок! – прокричал оттуда Пескарь. – Счастливо оставаться. Девчонок (он мотнул бороденкой в сторону коров и залился смехом) не обижай!

Машина тронулась. Тимур остался один.

Тимур прошелся по территории стоянки, посмотрел, не разбегается ли скотина. Была жара, поэтому коровы или прятались в тени, или лениво лежали на траве. Тимуру и самому сразу стало лениво и скучно. Он осмотрел продукты – были только хлеб да овощи.

«Хоть бы какого мяса положил…» – с досадой подумал он о дядьке. Тут ему пришла в голову отличная мысль – мясо-то можно и самому добыть: неподалеку был солонец, куда дикие козы ходили лизать соль. А ружье, Тимур знал, дядька прятал в кошаре. Повеселев, Тимур пошел за ружьем. Стрелял он хорошо – попадал белке в глаз.

… «Какой херней я здесь занимаюсь!» – вдруг зло подумал Тимур. Он сидел на дереве и уже, наверное, полчаса караулил коз, а они все не шли. Но не это разозлило Тимура. Он вдруг подумал, что вся его жизнь – черт знает что, а не жизнь. Вот он, молодой здоровый парень, сидит сейчас на дереве, караулит какую-то козу, чтобы поесть. Ну убьет он ее, будет у него кусок мяса – и что?

«И что?!» – подумал Тимур, наливаясь ненавистью. Голова кружилась. Пекло. По дороге сюда Тимур подвернул к зарослям конопли и набил ею две сигаретки. Одну выкурил по дороге, вторую – вот сейчас, на дереве. Его здорово торкнуло: мир стал другим, мысли стали другими.

Он вдруг вспомнил, как дядька спросил его про девчонку. Хоть и не показал Тимур в машине вида, а вопрос этот больно ударил его. Тимуру нравилась одна в соседнем селе, но она там была первая красавица и у нее без Тимура хватало ухажеров. Обычно Тимур сам перед собой делал вид, что не больно-то она ему и нужна. Но сегодня, после всех дядькиных речей, после воспоминаний о ПТУ, после напоминаний о детских пособиях, на которые мать кормит и его, Тимур вдруг вскипел.

– Твою мать! – зло сказал он. Девчонка эта даже не смотрела на него. «А вот приехал бы на нормальной тачке, показал бы пресс денег, тут бы эта курица мне все свои дырки подставила!» – подумал он, цепенея от вообразившейся ему картины. Кровь бросилась ему в голову. Он сглотнул слюну. Мгновенно ему стало не до коров и овец, и даже о козе он уже не думал. Дядькины слова «надо жить как человек, а ты как живешь?!» вдруг всплыли у него в голове.

– Я хочу жить как человек! – закричал он во все горло прямо с дерева, распугивая птиц. – Как человек!

Птицы шарахнулись с соседних деревьев в стороны.

«Лекции мне читать! – подумал Тимур о Федотове. – Много вас, лекторов. Ты лучше помоги материально! Дал бы денег неделю пожить в городе как в кино, потусить, побарагозить, девок помять – а потом бы и спрашивал. Я ведь ни хера в жизни не видел, а с такой жизнью и не увижу!».

Тимуру вдруг сделалось себя очень жаль. От обиды на жизнь хотелось плакать. Одновременно с этим Тимур чувствовал, что ненависть кружит ему голову. «Всех, всех ненавижу! – думал он. – Все, все виноваты! Пидоры! Дайте мне пожить, пидоры!».

Тут на солонец вышла коза. Тимур увидел ее, но понял, что не коза ему сейчас нужна. У него к тому же было всего пять патронов и теперь – он чувствовал, что именно теперь! – следовало дорожить каждым из них. Он еще не знал, чего хочет, но чувствовал, что способен на все. Душа его пела, удивительная свобода распирала его.