– Твой выбор. Я предъявляю тебе обвинение в убийстве Валерии Сотниковой, – кулак стучит по двери. – Уведите задержанного!

– Ты, правда, веришь в это? Веришь, что я убил Леру?! – вскакиваю с места, опрокидывая стул.

– Ты упустил свой шанс поговорить, Антон. Теперь слушать тебя уже никто не станет…

– Ты даже не представляешь, что за тварь я видел!

На мой крик в допросную врывается конвойный. Молодой парень с испуганным прыщавым лицом и дрожащими руками. Держит меня на мушке, хотя автомат и пляшет из стороны в сторону:

– К стене!

– Спокойно, – я отступаю от стола.

– Не надо, – синий костюм осторожно кладет ладонь на черное дуло и опускает его вниз. – Задержанный все понял. Правда, ведь, Антон?

Он насмехается надо мной. Ждет, когда, наконец, я преклоню колено перед его раздутым величием. И, я делаю лживый поклон:

– Да… я понял…

Губы расползаются в довольной ухмылке.

– Уведите подозреваемого.

– Лицом к стене…

– Да понял я! – огрызаюсь сквозь зубы и поворачиваюсь к конвоиру спиной, складывая руки замком. – Суки…

– Не горячись так, Антоша. Не горячись. – Холодные браслеты защелкиваются на запястьях, больно передавливая вены. – Ты теперь настоящий преступник! Не то, что раньше…

– Пошел ты!..

– Увести!

Автоматное дуло вонзается под лопатку. Тонкие пальцы ложатся на плечо и разворачивают меня к выходу.

– Вперед! Экипаж уже заждался. Вперед, я сказал! – конвойный входит во вкус. Чувствует себя палачом.

Улыбаюсь, смотря себе под ноги. Этот парнишка – мой последний шанс. Он ведет меня по коридорам, подталкивая в спину острой пикой автоматного дула. Выводит на улицу, в морозную утреннюю свежесть. Солнца нет. Только его белый, тусклый свет над крышами многоэтажек. Воздух дрожит от холода, а на газонах у крыльца серебрится иней.

Вздрагиваю. И начинаю действовать.

– Ну, что, мразь? – стараюсь развернуться на обледенелом крыльце. – Прокурорская шестерка! Дай сигаре…

Он бьет меня кулаком в живот так, что перехватывает дыхание. Из легких, с сипом, вылетает белесый пар. Сгибаюсь пополам от дикой боли. В кишках, разбуженный и недовольный, ворочается гастрит. Хватается за кишки и поднимается в полный рост.

– Эй! – конвоир передергивает затвор. – Ты брось это!.. Ну-ка…

Голос взмывает ввысь. Испаряется. Исчезает. Оседаю на ступени, заваливаясь набок. Медленно погружаюсь в обморочные воды, словно тяжелый танкер. Цепляюсь за собственные глухие стоны. Но их вес слишком мал и, спустя мгновение, я ухожу на дно вместе с острыми обломками…

…Небо, совершенно бесцветное, поседевшее. Оно смотрит на меня сквозь пыльные стекла и молчит. Я лежу на кушетке, в салоне скорой помощи. На окнах – красные наклейки крестов, за ними – застывшие глаза предстоящей зимы. Вокруг меня люди – врачи в синих куртках и тот самый, молодой конвоир с автоматом.

За скорой следует УАЗ. Замечаю мигалки на крыше. Закрываю глаза. Утренний час, дороги пусты. На пробки рассчитывать не приходится.

Правое запястье до сих пор сжимает наручник. Видимо паренек приковал меня к себе, опасаясь побега. Насмотрелся голливудских боевиков!..

Сжимаю левую ладонь в кулак. Гляжу из-под опущенных век. Мальчишка смотрит в окно, опустив оружие в пол. Уставшие после ночной смены врачи, дремлют.

Когда отец лежал обожженный на дне ущелья, взятый в кольцо десятком боевиков, говорило ли с ним небо? Звало ли? Или морщилось, в отвращении разглядывая перебитые ноги?

Приподнимаюсь на локте и резко бью не успевшего дернуться конвоира, в челюсть. Левой, что есть силы, вышибая из десен кровь, выламывая зубы. Красная морось бьет в боковое стекло, словно выстрел из водяного пистолета. Он пытается подняться. Размахиваюсь и бью еще раз. Туда же, изо всей силы, выбивая суставы. Паренек валится на сидение и сползает на пол. Врач, сидящий слева, у заднего выхода, пытается накрыть меня весом собственного тела. Бью его в грудь ногами, и он с криком отлетает назад, спиной распахивая створки дверей.

– Держись!.. – слышу свой испуганный голос. Тянусь к нему. Но парень вываливается из ГАЗЕЛи, размахивая руками. Вижу его бледное, искаженное страхом лицо. И потом, спустя всего лишь миг, жесткие колеса преследующего нас УАЗа, подминают его под себя, стирая в темно-красное месиво.

– Мать твою, что за херня?! – водитель бьет по тормозам и нас бросает вперед, к спинкам передних кресел. Второй врач, боясь за собственную жизнь, пытается заползти под кушетку. Хватаю автомат свободной рукой и направляю на летящих в нас преследователей. Тень в кабине успевает нырнуть под руль.

Нажимаю на курок.

Треск грубым толчком врывается в пространство, расшатывая мою руку. Выворачивает кисть. Дуло взрывается ярким пламенем и огненные пули, жужжа, точно осы, летят во все стороны, дырявя и кабину УАЗа, и крышу медицинской ГАЗЕЛи… Ударяют в асфальт, выбивая яркие брызги…

– Блядь!

Оскалившийся радиатором УАЗ влетает в распахнутые двери, вырывая их из металла, точно добычу из норы. Зад «скорой» сминается, будто пластилин в руках малыша, и машины, сцепившись металлическими когтями, разворачиваются поперек дороги. Тужатся оконные стекла, прогибая свои хрупкие спины внутрь салона. Трескаются, и, с громким хлопком, вылетают из железных рам острым блестящим дождем. Прикрываю глаза рукой, чувствую, как шершавый язык облизывает лицо, раздирая его до крови. Стараюсь подняться…

– Черт…

Правая рука стонет от тяжести висящего на ней тела. Наручник скалится стальными зубами. Опасливо оглядываясь, принимаюсь обшаривать карманы мальчугана. Вытаскиваю связку ключей, увешанную брелоками из мультфильмов, и скидываю с запястья проклятый браслет. Разминаю затекшую кисть.

Все замирает в серой тишине. И только причитания медбрата, все еще несутся откуда-то с пола. Поднимаю вылетевший из руки автомат. С трудом перебираюсь в кабину. Водитель лежит на руле, без сознания. Голова его разбита, вижу кровь, красными щупальцами охватившую лицо.

Это не мое дело.

Выбираюсь на дорогу. Вешаю автомат на плечо. Осматриваюсь. Впереди, в двух десятках метров, прогнув бетонное тело над темной рекой, лежит мост. Фонари по его обочинам, связанные друг с другом пуповиной проводов, все еще горят. Попеременно и тускло, сливаясь с белесым речным дыханием. Ни одной машины. Дома, вокруг меня, безлики и мертвы, их темные окна походят на глубокие, бездонные колодца. Кажется, они никогда не знали радости света. Не чувствовали людского тепла.

Над покореженными машинами, сцепившимися, как псы в бою, клубится пар. Взрыва не будет. Из-под УАЗа, черной лужицей вытекает масло. Смотрю на покосившиеся дверцы. Жду скрипа петель, но они молчат. И я поворачиваюсь, чтобы уйти.

Ты оставишь их там?

Им помогут. Стая никогда не бросает своих в беде…

“А как же ты, Антон?” – Голос из бездны. Он до сих пор говорит со мной. И я отвечаю.

Я всегда был один.

“Тогда беги. Только так ты спасешься.”

Молчу. Перешагиваю обледенелую оградку, охраняющую мертвый газон. Пересекаю его шагами-пунктирами. Подныриваю под шлагбаум и растворяюсь в темных арках многочисленных домов.

Иду. Сквозь одинаковые дворы с вечно пустыми детскими площадками. Сквозь голые аллеи с дрожащими от холода деревьями. Мимо шелеста голодных голубей. В тисках домов-близнецов, под узкой полоской неба. Когда-то давно этот мир был другим. Я помню это. Я не забыл. Тепло маминых ладоней. Мой смех. Высокие сосны, шумящие за окном в бескрайнем синем небе. Золотистая пыль, переливающаяся в вечности солнечных лучей. Калейдоскоп красок. И желаний.

«Мой мальчик»

Так близко. Ее давно ушедший голос. Зерна памяти в земле прошлого. Они не дадут всходов. Почва давно очерствела и стала бесплодной.

«Сынок»

Голос отца. Слезы в моих глазах. Детские пальцы, тянущиеся к его, несуществующей руке… Фотография в рамке… Рваные кадры чего-то большего, так и не ставшие полноценным фильмом.

Останавливаюсь в одной из вонючих арок. Закрываю глаза и долго стою, вслушиваясь в собственное тяжелое дыхание. Тело зудит от пота и грязи, чешутся раны, а чертов холод пробирает до костей… Но я не двигаюсь с места. Я все тянусь и тянусь к его огромной, сильной ладони. И когда хватаюсь за нее, из темноты выныривает бледное лицо, оскалившееся зубами-иглами…