– Сейчас…

Отхожу в сторону, давая ей простор. Рука осторожно вытаскивает плетку. Железные наконечники, на концах кожаных лент, звенят, будто колокольчики.

– Ух, ты… Адская игрушка. Антон?

Он бил ее по ногам. Хлестал изо всей силы, получая наслаждение. Но это не крюки. Не то, что по-настоящему его заводило.

– Хорошо. Нужно найти цепь.

Рука держит плетку двумя пальцами:

– Цепь?

Достаю сигарету:

– Да. Цепью он сломал ей колени.

Щелкаю зажигалкой. Дым заполняет легкие.

– Так и не бросил? – ненужные вопросы. Кончик сигареты обращается в пепел.

– Ищите цепь.

Плетка уплывает в сторону. Каблуки удаляются. Мы должны найти здесь хоть что-то. Разрыть эту выгребную яму до самого дна. Это наша работа! Наш долг!

У стены, по правую от меня руку, стоит железная клетка. Небольшая, в половину человеческого роста. Дверца распахнута. Ржавые трубы и косые швы с нагаром, дают понять, что убийца делал ее сам. Неумело, и значит, мог пораниться. Но как давно это было? У меня нет ответов.

Здесь он держал ее.

Подхожу к уродливой тюрьме. Одна из труб исцарапана чем-то металлическим. Ее словно бы неустанно скоблили. Вижу рыжую пыль на полу и спустя всего миг, загадка разламывается перед моим натиском, как гнилой пень.

Наручники! К ее ноге, потому что руки в ней он любил больше всего. Ни капли свободы! Даже внутри этого убогого железного ящика – как животное, как самое ничтожное существо на земле. Он хотел, чтобы она чувствовала себя таковой. И она чувствовала. Именно этими прутьями, этими кандалами, он сломал ее окончательно, заставил верить в свое величие.

Так тихо. Здесь никогда не было так тихо, как сейчас. Ее крики, его смех, удары, плач, мольбы о пощаде… что-то… всегда. И только теперь так тихо, как не бывает даже на кладбище будним промозглым днем. Мертвая тишина.

Мне нужно знать, сколько он пытал ее. Сколько боли вынесло ее тело. И почему мы так долго искали ее.

Все, что нужно сейчас.

Задаю эти вопросы теням, всем сразу, потому как не помню имен. Знаю, что ответит женщина, но все же надеюсь… Тщетно.

– Тебе не сказали?

Чертовски медленно. Я не хочу разговаривать с ней. Просто услышать ответы:

– О чем?

– Ее никто не искал.

Смотрю в недоумении. На пыточный столб, отсыревший от крови, на ржавые крюки… Ее никто не искал… Как же так?

Голос продолжает рассказывать. Монотонно, в нос. А я все не могу понять, почему же те, первые слова, такие страшные? И в полном, отчаянном ужасе до меня доходит, что я не знаю, кому же все-таки принадлежало бледное лицо?.. Проститутке? Ребенку? Человеку?

–… ранам на вид около двух недель…

Ее родители – завтра. Морг, холод, бледность. Должен ли я им хоть что-то?

–…простая случайность. Анонимный звонок. Может и убийца сам…

Оксана. До сих пор что-то живое. В этом имени. А значит, я должен. Не лживым слезам. Ей.

Я редко хожу на похороны, мне хватает смертей на работе. Я не люблю долгие прощания у холодных, черных гробов. Но это, не тот случай. Я хочу увидеть ее такой, какой она была. Обычной девушкой, которая идет мимо, не оставляя следа. Которая исчезает из памяти, как только я встречаю следующую, подобную ей. Проститься с ней такой, я желаю больше, чем вечно помнить этот подвал, эту кровь и зеленые, полные боли глаза. А значит, я буду там. И вдруг, стану самым близким из пришедших. Тем единственным, кто ее искал.

Кто-то спускается по ступеням. Смотрю в удивлении – ничего, кроме солдатских ботинок. Даже не тень – нечто, не имеющее названия. Пустота, обретшая голос.

– Антон Владимирович!? Кто тут из вас Антон Владимирович Сиб…

– Я, – поднимаю руку, обрывая пришельца. – Это я. Что произошло?

– Установили владельца дома. Прокурорский просит подняться.

– Я не поднимусь.

Больше мне сказать нечего. Но ботинки не уходят. Стоят на предпоследней ступеньке. В кишки возвращается пульсация, как предзнаменование нового приступа. Когда нервничаю, они случаются чаще.

– Так и сказать? – Голос совсем юн. Неопытен. Он еще верит в божество в синем костюме, и боится кары.

– Так и скажи! Мы работаем! – женщина уверена, что имеет право защищать меня. Но от ее слов, действительно, становится легче. Думается, будто я могу любить. Словно… готов?

Любовь. Что она есть? Этот подвал? Остывшее, изуродованное тело? Грязное удовлетворение похоти? Что? Вопросы. Крюки. К какой любви готово мое сердце?

Ступени натужно скрипят под тяжестью ботинок. Все выше и дальше. И наконец, смолкают.

– Спасибо, – я искренне благодарен.

– А следовало бы подняться.

Пожимаю плечами. Может и так, но боги всегда сходят к людям, когда это необходимо. Так и люди ищут червей. Нужно только дождаться понимания. А ждать я умею лучше всего.

– Осмотрите клетку…

– Хо-хо! – Голос из серого угла, где-то за моей спиной. И тут же глухой стук тяжелого металла о деревянный пол. – Мерзость! Что это за дрянь?..

Они нашли цепь. И что-то еще.

Разворачиваюсь к голосам – вижу две черные тени у стены. И снова, мне кажется, будто кто-то смотрит на меня, пристально и осуждающе. Кто-то пятый. Тот, кого здесь быть не должно.

Оксана?

На полу лежит массивная цепь, похожая на змею. Подхожу ближе. Присаживаюсь, рассматривая крупные кольца. Нет. Цепь не та. На последних звеньях засохшие бурые пятна. И то, что напугало моего коллегу – клок волос с осколками черепа.

Сломанные колени тут не при чем. Еще чья-то жизнь. Смотрю на русый локон, прилипший к последнему звену. Не делаю предположений, знаю – он принадлежит девушке. Такой же, как Оксана. Одной из многих.

– Антон, а разве та девушка…

– Нет!

Оглядываюсь на испуганный женский голос. Ей страшно. Она впервые понимает, что все это не игра. Что все мы стоим сейчас на костях, внутри ужасного места, пропитанного болью и страхом. Падальщики, слетевшиеся на пир, угощения на котором вдруг оказались чересчур кровавыми. И горькими.

Мне хочется ее приободрить, но вместо этого я говорю ей правду:

– Ее не били по голове…

Лера. Имя приходит само собой. Эту напуганную женщину зовут Лера!

– Лера.

И снова, страшная правда:

– Здесь убили кого-то еще.

Стервятники уже кружат над цепью, собирая улики. От их стыдливого испуга не осталось и следа.

– Страшно, – шелест ее губ.

Господи, а ведь она права! Убийца может быть еще в доме!

Тянусь к кобуре. Нет, нет… чушь! Отдергиваю руку. Мы слишком близко подошли к черте. Нужно сделать шаг назад. Всего один и станет легче.

Дышу. Глубоко. Паника отступает и только озноб все еще щекочет затылок.

Ступени снова скрипят. Боги сходят на землю.

Синий костюм вплывает в подвал – вальяжно, сунув пухлые руки в карманы. Выказывает мне дрянное почтение. Я не поднимаюсь. Делаю вид, что изучаю цепь.

– К владельцу дома уже выехал наряд. Все кончено.

Упрек в мою сторону тоном победителя.

– Ничего не кончено, – Говорю тихо, но он слышит.

– Прости?..

– Это все… – небрежно вскидываю руку, обводя пыточную комнату, – …дело рук умного сукиного сына. А поэтому – ничего не кончено.

Он усмехается. Обветренными губами. Источает уверенность:

– Не делай из него героя. Он простой психопат. Мы возьмем его и завтра же он расколется!

Дай-то Бог. Я больше остальных желаю, чтобы все кончилось именно так.

– Что это?! – Он, наконец, замечает предмет моих лживых исследований. Тени молчат, говорю снова я.

– Орудие еще одного убийства.

– Постой… что?

Истинный масштаб мозаики не известен даже мне. Только два паззла. Но сколько их в действительности? Пять, десять, пятнадцать?

– Посмотри вокруг. Что ты видишь?

Он молчит, потупив взор. Вся эта мерзость не для него. Для червей. Для нас.

Поднимаюсь:

– Может, я скажу, что вижу?! Цех! Разделочный цех!..

– Антон…

Я не остановлюсь. Я скажу ему правду.

– Никогда такие места не строятся ради одной жертвы! Этот ублюдок мог приволочь ее домой и пристегнуть к батарее, насиловать и издеваться, но нет… он привез ее сюда! А знаешь, почему?! Потому что у него есть это место! Он строил его специально для своих поганых игрищ! Психопат, говоришь?! Возможно! Но расчетливый и ненасытный! Умный! Не герой, Боже упаси! Просто та мразь, которую нельзя недооценивать!