Фрэнк Эбботт язвительно подумал о том, как отличается живое слово от сухих строчек протокола. Расхождений между сказанным сегодня и записанным вчера не было, но разница была такая же, как между живым человеком и трупом. Заявление лежало перед ним, глаза выхватили строчку: «Я проследовала по Хилл-райз на велосипеде». Он готов был поручиться, что мисс Коттон никогда в жизни такого не сказала, она же не на параде…

— Вы возвращались тем же путем? — спросил он.

— Да.

— Мимо вышеназванного сада вы проехали или прошли пешком?

— Пешком, там крутой подъем.

— Вы что-нибудь видели, слышали?

— Нет.

— В доме горел свет?

— Мне не было видно. Могла гореть лампочка на втором этаже, в коридоре. Она у них всю ночь горит.

Наступила пауза, после который Фрэнк сказал:

— Думаю, вы знаете, что миссис Грэхем была найдена в том самом садовом домике, о котором вы говорили, и что ее задушили.

— Да, я слышала.

— Ее обнаружила мисс Грэхем, но уже после семи утра.

Она сказала, что в полночь уложила ее в постель и понятия не имела, что та опять выходила среди ночи. Она обошла весь дом, а когда обнаружила, что на месте нет пальто и уличных туфель, пошла искать в сад. Она нашла мать в садовом домике и позвонила доктору Баррингтону. Таков ее рассказ. Теперь я хотел бы вас кое о чем спросить… в каких отношениях были мать и дочь?

Мисс Коттон смотрела на него недоумевающими голубыми глазами.

— Мисс Грэхем выполняла все ее требования.

— Миссис Грэхем была привередлива?

Мисс Коттон закивала.

— Другой такой эгоистки я не знаю. Тея, сделай то, Тея, сделай это, и так с утра до ночи. Не понимаю, как бедная девушка это выносила. А еще все говорят, что из-за миссис Грэхем была расторгнута ее помолвка.

— С мистером Николасом Кареем?

— Да. И как ей не совестно! Они с самой школы всегда были вместе, они так любили друг друга, это каждому было видно.

— Итак, вы говорите, что мисс Грэхем была хорошей дочерью. Она любила мать?

— Это было бы просто чудом.

— Иногда такие чудеса случаются. Так любила или нет?

— Она все для нее делала.

— Понятно. И еще. Вы сказали, что миссис Грэхем высказалась в таком роде: «тебе все равно, если я умру, тебе все равно, что ты меня убиваешь». Вы слышали, что на это отвечала мисс Грэхем?

— Нет. Она только говорила, чтобы мать не нервничала, я то доведет себя до приступа.

— Она говорила это угрожающим тоном?

— Нет, что вы! Она как всегда очень ласково старалась ее успокоить.

— Она всегда старалась успокоить мать?

— Да, это вам любой подтвердит.

— Я просто хотел узнать. Теперь о мистере Карее. Она сказала дочери: «Он меня убьет, прогони его!» А ему сказала: «Не смейте ко мне прикасаться». Вы слышали, ответил ли на это Карей?

— Нет. Мистер Карей — джентльмен, держал себя в руках. Вежливо сказал, что сожалеет, но она не пускает его в дом, а ему нужно было увидеться с Алли, то есть с Мисс Грэхем, и что он завтра придет и поговорит. Но с миссис Грэхем ничего нельзя было поделать. Она закатила истерику, вот и все.

— А вы уверены, что мисс Грэхем отвела мать в дом?

— Я слышала, как они шли по саду, как вошли, как хлопнула дверь. Когда я свернула за угол, то увидела свет в спальне миссис Грэхем.

— Тогда, похоже, миссис Грэхем выходила в сад еще раз. Вы уверены, что на обратном пути, проходя вдоль сада, ничего не видели и не слышали?

— Я ничего не видела и не слышала.

— И света в доме не было?

Она задумалась, припоминая, потом сказала:

— Если на втором этаже и горел свет, я его не видела, там плотные занавески. Дом выглядел совсем темным.

— Что нам делать, Ники?

Они сидели на диване, напряженно выпрямившись.

Алтея левой рукой опиралась о сиденье, ее руку накрывала рука Николаса.

— Вопрос в том, что мы можем сделать.

Ему не хотелось говорить ей: «Все пройдет», но именно так он подумал. Им придется пережить дознание и похороны, а потом они поженятся, и он ее отсюда увезет. Интересно, захочет ли она продавать дом, и будут ли те два типа и дальше настаивать на продаже, после того как в доме произошло убийство? Чем скорее он увезет Алли, тем лучше, — насовсем увезет. Вот чем были заняты его мысли, но о них пока рано было говорить, он просто сказал, что они мало что могут сделать, и на этом остановился.

Разумеется, он не рассчитывал на то, что они уже вне подозрений. Заявление мисс Коттон пришлось очень кстати, оно подтверждало, что Алли увела мать домой и закрыла дверь. Но оно также подтверждало, что был скандал.

Его кольнула мысль, что из-за воплей миссис Грэхем насчет того, что он хочет ее убить, и прочих милых откровений, о нем складывается весьма нелестное впечатление.

Они наверняка остаются для полиции главными подозреваемыми. Сам он и помыслить не смел о том, что у Николаса Карея могли бы быть причины избавиться от миссис Грэхем, но он понимал, что ни у кого больше не было столь веских причин…

Он отрывисто сказал:

— Не бойся, постепенно все уладится. Просто нужно все это пережить — полицию и прочее. Может, они найдут того, кто это сделал, может, нет. В любом случае сначала будет много разговоров, потом все меньше, а потом случится что-нибудь еще, и все переключатся на более свеженькие сплетни. Мисс Силвер поживет у тебя некоторое время?

— Да. — Ее голос вдруг потеплел. — Ники, знаешь, миссис Джастис позвонила мне и пригласила пожить у них.

Я страшно ей благодарна. Но когда она узнала, что со мной мисс Силвер, то сказала, что лучше и быть не может, и я подумала, что она почувствовала облегчение.

— Думаешь, тебе лучше оставаться здесь?

— Гораздо лучше. Миссис Джастис очень добрая, но она все время говорит и говорит и еще будет пичкать меня овальтином и прочими подкрепляющими. Этим она сводила с ума Софи.

Алтея вздрогнула, вспомнив, что мама была приверженкой овальтина. Она пила его утром, пила на ночь. Она всегда проверяла, достаточно ли он горяч и хорошо ли растворился. Годами Алтее приходилось готовить его два раза на дню. Теперь уже не придется. Никогда в жизни.

Ход ее мыслей нарушил Николас. Он вдруг сказал:

— Я, пожалуй, съеду от Харрисонов.

Рука Алтеи дернулась под его ладонью.

— Почему?

Причин было несколько, он назвал лишь одну:

— Знаешь, не хочется их впутывать. Пока полиция не разберется, я должен быть здесь, так что я сниму номер в «Георге».

Часа два спустя Элла Харрисон заглянула в открытую дверь и увидала, что Николас складывает чемодан. Она вошла и сказала: «Привет, это что такое?!» Чемодан лежал на кровати, прямо на новом покрывале! Нет, мужчины — это нечто! Он затолкал в угол носки и сказал:

— О, я как раз собирался к вам зайти… Я решил, что мне лучше съехать.

Тени для век, тушь для ресниц, пудра, помада — ничего не забыла. Густо начерненные брови вопрошающе поднялись.

— С чего это?

— Ну, я вроде как бы подозреваемый? Думаю, такой подарочек вам с Джеком совсем ни к чему.

— Дорогой Ники, какая чепуха! И слышать не желаю! К тому же полиция не выпустит тебя, пока не кончится расследование.

— Я могу снять номер в «Георге».

— Только этого не хватало! Джек рассвирепеет. А как мы будем выглядеть? Как будто мы тебя выставили! Да и тебе это навредит — как будто мы верим тому, о чем болтают. Вообще-то я потому и зашла к тебе. — Она вошла и плотно закрыла за собой дверь. — Послушай, Ники, они же могут в тебя вцепиться, так?

Какая вдруг стала добрая, но беда в том, что он не мог ее доброту принять. Слишком уж она ему не нравилась — и медно-рыжие волосы, и этот боевой окрас, и ее смех, и то, как она поддевает Алли, и как третирует беднягу Джека. Хотя, конечно, красивая. Смотрит на него улыбчивыми красивыми глазами. Как правило, он хорошо относился к людям, но Элла Харрисон ему не нравилась.