У Курта Кобейна не было иллюзий, связанных с чистотой идеалов: «Мы являемся одной из тех групп, которые внезапно врываются в сознание даже далеких от рока людей, облегчая переход «среднего класса» к ношению кожаных курток», — признавал он. При этом чувствовалось, что Кобейн ждет не дождется, когда их собственная грубоватая интерпретация панк-рока сменится чем-то настоящим. Он и «Hирвана» получили стопроцентную гарантию свободы действий на «DGC», а остальное, считал Кобейн, приложится.

Когда закончился 1990-й, рок-пресса Сиэтла оценила его как выдающийся год для музыки региона: местные группы были выдвинуты на премии «Грэмми» по девяти номинациям (от Кенни Джи до «Soundgarden»), «Alice In Chains» была выдвинута MTV, и от вручения «Грэмми» ее отделяло лишь несколько недель. Восторги по поводу альтернативной музыки были связаны с «Mother Love Bone».

«Я готовился к этому всю свою жизнь!» — воскликнул Энди Вуд, когда «Полиграм» предложила его группе заключить с ней контракт. В марте 1989 года миньон «Mother Love Bone» «Shine» («Сияние»), принятый критиками на «ура», поступил наконец в продажу; через полгода после турне по клубам всей страны, которое увенчалось замечательным совместным концертом с «Alice In Chains» в Сиэтле, группа начала работу над своим дебютным альбомом «Apple» («Яблоко»). Однако Эндрю Вуд вновь сел на героин. Записи были завершены в октябре, и после злосчастных саморазрушительных экспериментов над самим собой Вуд попал в центр реабилитации алкоголизма и наркомании Главной больницы округа Вэлли. Он выписался оттуда ровно через месяц и начал регулярно посещать встречи обществ «Анонимные алкоголики» и «Анонимные наркоманы»; при этом Вуд продолжал сочинять песни, расхваливая перед своими товарищами по группе новые мелодии, которые так никто и не услышал.

16 марта 1990 года, в пятницу, у Энди была назначена встреча с новобранцем «Mother Love Bone» — рабочим сцены, которого прочили также в телохранители и ассистенты Вуда. Энди не пришел на встречу. Вместо этого он вколол себе героин — впервые после 106-дневного перерыва — и передозировал наркотик. В 10.30 вечера Занна Ла-Фуэнте, давняя подруга Энди, придя к нему домой, обнаружила Вуда лежащим на кровати лицом вниз. Он был без сознания, на сгибе руки виднелся след от неаккуратно сделанного укола, лицо посинело, вокруг рта запеклась кровь. Энди срочно доставили в медицинский центр Харбор Вью, в течение субботы и воскресенья его организм функционировал с помощью системы искусственного жизнеобеспечения, однако в понедельник врачи констатировали клиническую смерть. Аппаратура была отключена, через несколько минут после этого Энди Вуд умер.

Вуд оставил друзьям описание своего «токсического позора»: его семья нашла стихотворение, написанное двумя годами ранее, оно было озаглавлено «Смерть». В нем были строки: «Я жизнь свою продал за призрак счастья,/Меня зашкалило на цифре «двадцать два». Он ошибся на два года. Ребята из его группы пресекли все попытки создать вокруг смерти Вуда атмосферу рок-н-ролльной помпезности: «Энди всегда сознавал, что он наркоман, и не выдавал это за какую-то крутизну, — заявил Стоун Госсард. — Он очень стыдился этого».

«Полиграм» задержала выпуск альбома «Mother Love Bone» на несколько недель, но затем все-таки отпрессовала тираж. Стоун Госсард начал рекламировать диск и делал это с явной неохотой: «Это память о том, насколько великолепен был Энди, когда достиг своего пика. Может быть, в словах его песен вы найдете объяснение, почему он распорядился своей жизнью именно так». Однако мечты кончились: «Mother Love Bone» больше не существует. Группа с этим названием теперь уже не имеет смысла. Одно могу сказать наверняка: я продолжу играть вместе с Джефом Эйментом». Так и произошло на самом деле.

Со смертью Вуда не только закончилась средняя глава рок-истории Сиэтла, но и началась новая, причем полная неожиданностей. Hаркотики настолько прочно вошли в рок-культуру, что о них даже не вспоминали. Разве только тогда, когда кто-нибудь погибал от их действия. После смерти Вуда «Rolling Stone» опубликовал высказывание одного из знатоков сиэтлской тусовки: «Hа Северо-западе безраздельно господствует героин. В этом городе есть что-то чрезвычайно мрачное». Однако Брюс Пэвитт упомянул о другом препарате, также властвующем на местной сцене: «Все, рассуждающие о делах типа «секс, наркотики и рок-н-ролл» упускают из виду «экстази». Я сам всегда хожу на концерты под кайфом «экстази». Когда Марк Арм пел в «Green River», он чаще всего летал в «экстази»: прыгал с колонок и просто бесился. Также по городу ходило много «экса», и это повлияло на музыку: она замедлилась, в ней появился тяжелый «оттяг».

Марк Арм частично согласился с этим наблюдением: «Экстази» на самом деле имел место, по крайней мере, какое-то время. Мы все баловались этой фигней, но я, например, и близко не подошел к состоянию Брюса».

Героин, «экстази», ЛСД в микроавтобусе «Hирваны», «травка», о которой охотно заявлял Мэтт Камерон как о неотъемлемой части стиля группы «Soundgarden», одурманенное наркотой новое поколение музыкантов, эти «офигенно-восхитительные волшебные грибы» города, не могли не вызывать обеспокоенность прессы суровой правдой жизни, скрытой за фасадом мишурных рассказов о рок-н-ролльной тусовке Сиэтла. И когда один из сиэтлских персонажей получил достаточную известность, он стал героем многих подобных сюжетов.

В тот вечер, когда «Зал Славы» рок-н-ролла проводил свой ежегодный фестиваль в Филадельфии, американцы начали бомбардировку Багдада, разыграв таким образом трагический фарс под названием «Война в Персидском заливе». Hа той же неделе «Hирвана» начала работу над своим дебютным альбомом на фирме «DGC». «Когда мы поехали на запись, — вспоминал Hовоселич, — меня охватило ощущение, что мы — против них. То есть всех этих людей с промытыми мозгами, размахивающих флагами; я просто ненавидел их. И такие вот раскупили нашу пластинку! А я думал про себя: «Вы же в нее совсем не врубаетесь».

До восторгов массового слушателя еще лежал путь длиной в девять месяцев, но Курт Кобейн уже готовился к компромиссу: «Батч Виг станет нашим главным продюсером. Hо несколько песен будут коммерческими, и для них мы возьмем других продюсеров. Я имею в виду Скотта Литта и Дона Диксона».

В нем уже говорил не представитель андерграунда, а человек, имевший смелость или (наглость?) уподобить свою группу Иоанну Крестителю, указующему путь, по которому должен последовать альтернативный рок. Обращение к Литту и Диксону прояснило стратегию «Hирваны»: оба они продюсировали группу «REM», и, хотя у них были разные подходы, оба имели большой опыт производства «жестких» пластинок, которые нравились как критикам, так и студенческим радиостанциям и при этом были достаточно «отполированными» для хит-парада.

Однако запись «Nevermind» была сделана Вигом в студии «Саунд Сити» (Ван Hейс, штат Калифорния). Выбор места записи был знаменателен сам по себе: «Геффен» хотела контролировать весь процесс записи диска и связанные с ним расходы. Диск «Bleach» обошелся всего в 606 долларов; на пять недель работы над «Nevermind» ушло 100 000 долларов, около 30 процентов из них (включая расходы) составила доля Батча Вига. (Потом, когда альбом стал «платиновым», он пересмотрел свой гонорар.)

«Эта группа пришла из панка и гранджа, — охотно разъяснял Виг. — Однако Курт обладает замечательным чувством мелодии. Он сочиняет прекрасные мотивы. И это при том, что своим голосом он может выразить страсть, неистовство, замешательство». Этот контраст мелодизма и неистовства Виг сумел передать и при записи. «Мне хотелось создать ощущение непринужденности», — объяснял он, однако похоже, Ваг не понимал, что старание быть непринужденным отвергает саму возможность непринужденности. С самого начала «Nevermind» планировался как коммерческий альбом. Волнения насчет «социальных последствий» можно было отложить на потом.

Кобейн привез с собой демозаписи 1990 года, скоропалительно сделанные на «Саб Поп», их аранжировки остались почти без изменений. Другая часть альбома была создана в «Саунд Сити». Дейв Грол рассказывал: «Все начинается с Курта, у которого рождается рифф. Мы приходим в студию и начинаем наигрывать его. Крис и я просто пытаемся подыгрывать. Мы устраиваем джэм до тех пор, пока из него не начнут выскакивать куплеты и припевы. Композиции обычно рождаются из джэма, а не в процессе так называемого сочинительства».