— Но чем же я могу тебе помочь?

Старик поставил опустевший бокал на стол и ответил:

— Мне нужна энергия твоего Дара. Вернее, не твоего. Ты — всего лишь «коробка от посылки».

Лида молчала. Сколько сил и нервов потратила бабушка, чтобы вылечить внучку от «недуга». Сколько коллег она привлекала — всё без толку. В детстве она часто замечала, как бабушка ночью украдкой доставала маленькую иконку, и, думая, что Лида спит, молилась. Но даже это не помогало.

Старик продолжал:

— Я — причина. Ты — следствие. Я должен вернуться домой, а ты — избавиться от страданий. Когда я тут застрял, в тебе зародилась эта энергия. И я знал, что ты придёшь. Это должно было произойти, ведь даже вечность с чего-то начинается. Пришло время всё расставить всё на свои места.

Мысли крутились в голове. Как же часто мечта о том, чтобы голова больше не болела, терзала её. Но именно сейчас, когда Дар может стать единственной возможностью пробраться в город…

— Мы везём продукты в блокадный Ленинград, — начала Лида.

Но старик не дал ей продолжить. Он встал, и, описав рукой дугу, сказал:

— Я знаю.

В воздухе, где только что мелькнула рука Априора, появился прозрачный квадрат, который вспыхнул и засветился. Через мгновенье на нем отразилась знакомая картинка.

У Лиды перехватило дух. Болото, сосны, грязный весенний снег и… сани, запряженные лошадьми. Это же Нестор! Точно, вот и Нина рядом. А вот и она!

Девушка в санях села, потирая глаза, и с удивлением уставилась со светящегося квадрата прямо на Лиду настоящую.

— Я запечатлел это вчера, — сказал старик, и в памяти вдруг всплыло странное дерево. — И метелью укутал вас от врага. Помнишь?

На светящемся квадрате замелькали сосны, среди которых отчетливо просматривались фигуры солдат в серых шинелях. Их было много, они суетились, некоторые тащили пулемёты.

Волна ужаса окатила всё тело, сжавшись в одну точку в груди, которая неприятно заныла.

— Если ты отдашь мне энергию — я смогу тебе помочь, — голос Априора заставил Лиду вздрогнуть и отвлечься от мрачной картинки.

Надежда тоненькой искоркой засветилась внутри.

— Что, если нам придётся вступить в бой?

— Получив энергию, я полностью восстановлю силы. Скоро обоз приблизится к излому, и я смогу, например, ускорить тебя. Так сильно, что тебе будет казаться, будто всё вокруг застыло. Я провожу тебя, пока ты не окажешься в безопасности.

— А как же остальной обоз? Ты сможешь помочь всем?

Старик встал.

— К сожалению, не смогу. Задавать ускорение такому количеству людей и лошадей требует слишком больших ресурсов. Но не это главное. Я не стану нарушать причинно-следственные связи чужого мира. Мы с тобой одна линия. Остальные — нет.

Лида опустила голову. Лужица от мороженого испарилась, вместо неё бледнело пятно. Всё так, как должно быть? А что, если её Дар — это единственный шанс для всего обоза?

— Решай. Скоро рассвет, и обоз отправится в путь — поторопил старик.

Один шанс из десяти, что обоз столкнётся с немцами. И даже если она выживет, то будет страдать от головной боли всю оставшуюся жизнь. А если не выживет? Кто тогда поможет бабушке?

Лида сглотнула и тихо сказала:

— Я согласна.

Стол вдруг ожил, оплавился и, как послушный кусок пластилина в руках скульптора, свернулся, перетекая в кровать с большой подушкой и одеялом в белоснежном пододеяльнике.

Лида уже не помнила, когда в последний раз спала на кровати, а не на ящиках или на мешках. Сейчас она в полную силу осознала, насколько устала.

— Ложись. Тебе нужно отдохнуть. Когда проснёшься, всё уже будет кончено.

Мягкая перина и уютное одеяло убаюкивали, не давая оформиться какому-то вопросу, который ютился где-то в уголке сознания. Перед глазами всё стоял тот бидон с молоком. Плохое молоко… Из последних сил Лида цеплялась за явь, как за скалу над пропастью, но сорвалась в сон.

Тяжелые набрякшие облака полноправными владельцами затянули небо, и где-то внизу, чуть выше деревьев, словно пожухлое за зиму яблоко, гостило бледным диском в красном ободке солнце.

Как это странно, вдохнуть ранним утром сырой весенний воздух с примесью запаха талого снега. Головная боль всегда отключала обоняние, а между приступами притупляла его. Но сейчас Лиде казалось, что с лица сорвали маску, мешающую дышать.

На рассвете обоз продолжил путь. Лида ехала на подводе разведчиков. Она встала и обернулась. Далеко сзади тянулся обоз. На открытой ладони болот, покрытой редкими елями, двести с лишним саней казались длинной черной гусеницей, осторожно ползущей по седым топям.

— Через пару часов будем на месте излома.

Длинный палец Михаила Харченко упёрся в точку на старой пожелтевшей карте, что лежала у него на коленях. Если доберёмся без приключений — проскочим на скорости. Сразу окажемся под защитой восьмой гвардейской дивизии.

Лида чувствовала себя виноватой. Она никак не могла решиться сказать Михаилу, что не сможет помочь. И еще одна мысль её мучила. А что если старик обманул насчет помощи, чтобы выманить согласие?

К излому подошли к полудню. Тяжелые тучи не разошлись, а напротив, затянули всё небо, сырой ветер трепал полы одежды, забираясь в рукава и за воротник.

Где-то за деревьями раскатилась густая пулемётная очередь, и Лида вздрогнула.

— Засада! К бою!

В первое мгновенье страх сковал движения. Усилием воли Лида поборола первый панический приступ.

— Отводите обоз! — закричал Михаил, как будто его могли услышать. Он выхватил ракетницу и выпустил два залпа в небо. Лида знала, это приказ обозу сворачивать на запасной путь. Она представила, что сейчас там творится. Наверное, Нестор размахивает руками, раздаёт инструкции, и медленно, неуклюже первая подвода, которой правит мальчишка с огромными от ужаса глазами, сворачивает в сторону.

Немцы полукругом приближались к разведчикам, их каски мелькали между деревьями.

— Рассредоточиться! — крикнул Харченко. Лида увидела, как врассыпную повалили люди с саней. Сама она кинулась за Михаилом.

— Много их, — сказал бородач, что полз слева от Харченко.

И, указав рукой вверх, добавил:

— Через десять минут будет еще больше.

Лида посмотрела наверх и увидела красную летящую ракету.

Наперебой затараторили автоматы. Бородатый дёрнулся и упал. Из уголка губы сочилась струйка крови, и через мгновенье его взгляд остекленел. Лида закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Михаил, пополз вперед и неистово застрочил из своего оружия. Одновременно упали два немца, и заглохла ближняя очередь.

Отчаяние сковало грудь. Она чувствовала себя совершенно бесполезной.

— Ну, всё, теперь только на чудо надеяться, — прошептал Михаил, но Лида его услышала. Она зажмурилась и…

Как будто выключили звук. Она медленно открыла глаза и увидела застывший крик на перекошенном лице Харченко, и руки, вцепившиеся в автомат. Она видела плотного бойца, застывшего с автоматом в руках чуть впереди. И его ушанку, сбитую пулей и висящую в воздухе в метре от него. Чуть сзади ссутулился парень, совсем еще мальчишка, с глазами, полными ужаса, и с руками, прижимающими к себе винтовку.

Она медленно встала.

— Всё готово. Можем идти, — услышала она сзади знакомый голос.

Лида посмотрела на странную девственную дорогу, ведущую вдаль. Туда, в советский тыл. Туда, где работает дорога жизни, и она сможет попасть в город к бабушке. На секунду вспомнила картинку из детства. Улыбающаяся бабушка в летнем сарафане с бидоном молока идёт во двор. Позже она скажет, что это плохое молоко.