…Глаза открылись с неимоверным трудом. C губ сорвался стон, похожий на тихий плач. Вдоль позвоночника прошла ещё одна волна боли, за доли секунды достигнув затылка, а следом и висков. Я попыталась дернуться, замолотить руками и ногами, но они были слишком слабы, чтобы беспрекословно подчиняться. Лишь пальцы послушались, попробовали вонзиться в землю, но не вышло. Подо мной были асфальт и вода.
Я лежала на левом боку в холодной луже, мокрая и жалкая, а сверху лились целые потоки — в реальности, как и в странном сне, шёл дождь. Оба крыла безжизненно распластались за спиной. Кажется, при падении я умудрилась сломать и второе. Боль была невыносимой, словно по пернатым конечностям орудовало с десяток ножей. Но я сжала зубы, и попробовала подняться на четвереньки, чтобы отползти подальше от молотящих по беззащитному телу дождевых струй.
Укрытие было рядом — потрепанный временем козырек над крыльцом магазина с заляпанными грязью стёклами. Но мне расстояние показалось столь же длинным, как путь от платформы до разрушающегося города. Преодолев гряду луж, я рухнула на ступени, и лишь пролежав пластом минут десять, взобралась на сухую площадку. И снова легла — на живот, чтобы поврежденным крыльям стало чуточку легче. Так и замерла, слушая разбушевавшийся дождь.
…Не знаю, сколько прошло времени. Быть может, целое столетие или всего несколько минут. Но, когда я в следующий раз разорвала паутину боли и разжала веки, в мёртвый Мир вернулось солнце. Теплые лучи гладили мокрый асфальт, стараясь поскорее уничтожить грязные серые лужи. Если после ливня небо пустой Вселенной и раскрашивала радуга, то я её пропустила, утопая в собственной беспомощности.
Ноги тряслись, как при лихорадке, но я заставила себя подняться. Через не хочу и не могу. Оперлась на хлипкую дверь и вдруг подумала, что выгляжу, наверняка, ужасно. Рука сама потянулась к заляпанному стеклу, чтобы протереть его и увидеть отражение. Несколько неловких движений, вызывающих приступы тупой боли, и я взглянула на себя. Взглянула и отшатнулась, чуть не упав от страха. Потому что мои очень светлые глаза смотрели на меня с чужого лица.
Но крик застрял в горле. На смену ужасу пришла радость.
Я ошибалась. Это лицо не отражалось в зеркале во время моего существования в Поднебесье, но незнакомым тоже не являлось. Я знала его. Знала хорошо. И, вглядываясь в мутном стекле в каждую чёрточку, чувствовала, как по телу разливается тепло. Я поняла: здесь, в моем настоящем доме, сошла иллюзия, стерев отражение ангела-неудачницы Ларо и вернув мой истинный облик — естественный и родной. Я скинула путы, превратившись из гусеницы в бабочку. Или же лучше сказать — восстала из пепла, как мифическая птица феникс.
Проклятье! А ведь я была красивой и выглядела благородно и утонченно, вопреки печати боли и спутанным мокрым волосам. Даже сквозь грязевые разводы нетрудно было разглядеть вычерченные скулы, аккуратный ровный нос, тонкие губы и изогнутые брови. При виде такой меня и искушенный в женской красоте Ллойд не посмел бы фыркать и отпускать мерзкие замечание.
Но почему? Почему? Ведь ангелы сохраняют свою человеческую внешность. Неужели, кто-то нарочно изменил мои черты? Я слышала, что некоторые слуги Поднебесья применяют «маскировку» в особых случаях. Но понятия не имела, что иллюзию можно наложить на других.
Получалось, кто-то очень хотел, чтобы меня не узнали? Не поняли, что я житель Мира Ветров и Радуг? Причём, единственный, обитающий вне хранилища.
Значит, всё-таки эксперимент…
Кто-то забрал огонёк моей души и поселил в Мире Гор и Туманов, где я раз за разом убивала себя, чувствуя, что мне там не место. Но кто? Кто? И зачем?!
Я посмотрела на браслет. Он не работал. Но, кажется, не от удара. Он просто не мог принимать сигнал, находясь внутри мёртвого Мира — там, куда имела доступ только я одна. Ох, как страшно-то стало! Крылья сломаны, связи с Поднебесьем нет. А, значит, до платформы не добраться.
Хотя какая разница? Конец-то всё равно один. Жительнице Мира Ветров и Радуг не место среди людей или ангелов. Даже если б кто-то смог вытащить меня отсюда, рассчитывать на помилование не стоило. В худшем случае, отправят в капсулу забвения. В лучшем — вернут в хранилище к миллиардам братьев и сестёр, томящихся в вечном ожидании…
Я ещё раз взглянула на измученное отражение и, пошатываясь, побрела по мокрому асфальту — туда, куда не сумела долететь. Я просто обязана была побывать в радужном доме, покрытом ныне серой пылью, чтобы понять, что именно меня с ним связывает. А в том, что эта связь присутствовала, теперь сомневаться не приходилось.
Путь получился невероятно длинным. Не то, что по небу. Там — на высоте, казалось, до здания рукой подать. Но по земле, сжимая зубы от усталости и боли в сломанных крыльях, я добиралась несколько часов. Приходилось останавливаться, а иногда и ложиться на асфальт, чтобы немного восстановить силы. Впрочем, слишком долгие «привалы» я себе не разрешала. Хотела успеть до темноты. Нет, в пустом Мире опасаться было некого, но оставаться в ночи посреди улицы не позволяла внезапно проснувшаяся осторожность.
Когда же я, наконец, достигла цели и глянула на неё, как муравей на великана, захотелось свалиться прямо на парадном крыльце и не вставать несколько часов. Но, издав отчаянный стон, я заставила себя шагать дальше — вверх по бесконечной лестнице. Номера этажей скрывали слои пыли, а со счёта я сбилась быстро. Однако прикинуть, где примерно нахожусь, серьезного труда не составляло. Стены, как и стёкла, были выкрашены в цвета радуги — от красного до фиолетового. И внутри здания, где грязи было значительно меньше, чем снаружи, их ещё можно было различить.
Силы закончились, когда я достигла голубого уровня. Дрожащие ноги подкосились, и я распласталась между этажами. Закрыла глаза, стараясь абстрагироваться от всего на свете. А, главное, от сломанных пернатых конечностей, которые продолжали меня мучить. Боль не была столь кошмарной, как вначале, но и терпимой назвать её было трудно. В висках стучало, и, будь я человеком, непременно расплакалась. Но ангелам, увы, была недоступна такая роскошь.
Я и не заметила, как снова провалилась. Не то в сон, не то в забытье. А, может, в ещё одно забытое воспоминание. Если это, конечно, было возможно. Потому что картина получилась крайне странной. Я лежала на боку на ледяной земле в луже чего-то теплого и густого. В щёку впивались мелкие острые камешки. Но больно было не из-за них, а из-за чего-то острого и длинного, пронзившего меня насквозь.
И вот, что странно: мне совсем не было холодно. По телу волнами разливалось тепло — от затылка до кончиков пальцев. Но оно не оставалось внутри, а растворялась, не в силах остановить покидающую тело жизнь.
— Проклятье! — прошипел кто-то. — Не получается!
— Говорю же, она слишком повреждена. Не трать энергию, душа жаждет уйти.
— Нет! Девчонка нужна мне здесь. Её смерть полностью развяжет ему руки!
— Я знаю. Но она всё равно не смогла бы его остановить. Как и ты. Лучший способ прекратить это безумие, дать ему наиграться с новой игрушкой. Только так он успокоится, и всё вернётся на круги своя.
— Возможно, ты и прав. Но если кто-нибудь узнает о его…э-э-э…слабости…
— Будет ещё хуже, если о нашем присутствии в Мире Ветров и Радуг узнает Высший. Идём. Скорее! Не хочу угодить в капсулу из-за этих двух девчонок. Вокруг них и так одни проблемы. В каждую их жизнь! Брюнетка ещё ничего, но блондинка всегда сеет смерть и разрушения…
Голоса звучали где-то очень далеко, но в то же время отдавались эхом, и я не могла даже разобрать, мужские они или женские. А потом всё стихло.
Почти всё.
Еще несколько секунд я слышала стук собственного сердца.
Всё тише и тише… Медленнее и медленнее…
Наверное, я дернулась во сне, ибо проснулась от нового взрыва боли. И прежде чем сообразила, что перекатилась на бок и лежу на сломанном крыле, умудрилась прокусить губу. Не до крови — она в нас не течёт. Однако сразу поняла, что место, в которое впились зубы, начало опухать. А, впрочем, какая разница? Проблемой больше, проблемой меньше.