Я понимаю необходимость зрелищ — не бессмысленных представлений, легкомысленной растраты времени и ресурсов. У них всегда есть причина. У зрелищ есть результат, а потому их устроение осмысленно. Великое зрелище может сплотить людей, дать им общую цель, направить их ненависть и наполнить верой. Определить их мысли. Я сам часто пользуюсь зрелищами. Я сделал себя знаковой для всех фигурой, особенно там, на Армагеддоне.

Зрелища жизненно необходимы.

Конечно, ими могут воспользоваться и для нечистых целей. Я видел это на Мистрале. Проповеди кардинала Вангенхейма служили делу Императора лишь на словах, а на деле способствовали его собственному возвышению. И теперь, когда мучительные уроки Мистраля были всё ещё свежи, я со смешанными чувствами наблюдал за триумфом на Абидосе. Понимать необходимость зрелищ и наслаждаться ими — не одно и то же. Но я никогда не отказывался от своих обязанностей, а сегодня они требовали моего присутствия здесь. Вдобавок, Абидос заслужил триумф. Его заслужили солдаты Стального Легиона Армагеддона, воины мордианской Железной Гвардии и Востроянские Первенцы. Его заслужили защитники-ополченцы бастионов Абидоса.

Его заслужили люди, пережившие эту войну.

Битва за возвращение Абидоса из рук тау была тяжёлой. Сотни рот из трёх участвовавших подразделений были втянуты в бои. Ксеносы использовали против нас свои грозные технологии, но война оказалась особенно жестокой и по другой причине. Самих тау на Абидосе было примечательно мало, мы многократно превосходили их числом. Но значительная часть населения приветствовала ксеносов, приняла философию тау. И поэтому теперь, когда наконец-то прекратились бои, зрелище триумфа было необходимо как никогда. Уже начались великие чистки, и они будут продолжаться. Команды зачистки занимались стиранием характерных круглых символов тау, подобно бубонам чумы распространявшихся по планете. Миллионы отвернувшихся от Императора и Имперского Кредо будут казнены. Потому оставшемуся населению было необходимо продемонстрировать величие победы, мощь Империума и торжество веры.

Торжества проводились на площади Его Истребляющего Величия в сердце Риума, столицы Абидоса. Я стоял рядом с капитаном Артурой Бренкен из шестой роты 252-го полка Стального Легиона. Мы с ней хорошо сработались и даже понесённые потери в этой войне оказались менее тревожными чем то, с чем шестая рота столкнулась раньше на Молоссусе. Ставки были ясными, межполковая вражда — минимальной, а планетарный губернатор сотрудничал во всём. Поэтому торжества казались настоящими.

Вместе с остальными офицерами мы находились на мраморном возвышении, вздымающемся на сто метров вдоль северной стороны площади. Мимо по бульвару Бдительности шли солдаты, проходя с востока на запад. Люди Риума заполонили южную половину площади и собрались с обеих сторон бульвара. Они пришли сюда ради зрелища, чтобы праздновать, и они праздновали. Они пришли сюда увидеть своих спасителей и предстать перед своими судьями.

На противоположной стороне площади находилась десятиэтажная украшенная колоннами сводчатая галерея. Сегодня находившиеся там офисы чиновников Администратума, руководивших поставками продуктов с Абидоса, были закрыты, и в галереях собрались тысячи зрителей.

Площадь Его Истребляющего Величия была архитектурной гордостью Риума, и её важность как символа лишь укреплял тот факт, что она не была разрушена во время войны. Это нельзя было сказать о другой жемчужине Риума, полуторастаметровом колоссе, стоявшем на восточном краю бульвара Бдительности — статуи святого Каррина, исповедника Абидоса, сохранившего мир верным Имперскому Кредо в годы Чумы Неверия. Она получила ракетные попадания в правое плечо и левую часть головы. Теперь в небе города нависал готовый в любой момент рухнуть исполин, пугающее воплощение упадка.

В самом центре возвышения располагался широкий постамент. На нём стоял планетарный губернатор, лорд Антонин Шрот. Он стоял так неподвижно, не шевелясь, что мог показаться статуей на краю постамента — крошечным святым Каррином.

— Он хорошо справляется, — сказала мне Бренкен.

— Таков его долг, — ответил я. Он был частью зрелищ, воплощением торжества верности Абидоса. Но Бренкен была права. С нашего места в пяти метрах справа от Шрота я видел, как избороздили его лицо усталые морщины. Губернатор был немолод, и даже омолаживающие процедуры не могли полностью скрыть груз войны. Его сила была хрупкой. Он старел на глазах.

Рядом с губернатором, в трёх шагах позади и по бокам от него стояли два других чиновника. Слева была его кузина и старшая советница графиня Геррения Вернак. Графиня была чуть старше губернатора, и если лорд Шрот представлял собой лицо старой аристократии, то Вернак была гневом. Короткая стрижка серых как железо волос выделяла холодное, угловатое лицо. Шрот был тем, чего хотели жители Абидоса. Вернак была их судьёй. Его обширные владения к югу от Риума были опустошены во время боёв. Она вовсю участвовала в чистках, первым делом очистившись от милосердия.

По правую сторону от губернатора стоял его сын и наследник, Валентин Шрот. Если Вернак была лицом кары Абидоса, то младший Шрот выглядел как его надежда на будущее. Он стоял так же прямо, как и отец, но казался расслабленным, не противостоящим буре. Его лицо было открытым, широким, но не толстым, а улыбка — искренней. Он уверенно смотрел в будущее планеты.

Я не услышал выстрела.

Оружие явно было цельнопулевым. Пуля попала Антонину Шроту в глотку и вышла позади шеи. Рана была широкой. Его голова откинулась назад, колени подогнулись. Труп осел на поверхность постамента так, словно он упал от изнеможения. Кровь забрызгала сына лорда и графиню. Хлынула на мрамор, растекаясь в яростном свете солнца кровавым озером.

Толпу мгновенно охватила паника, захлестнувшая внезапной бурей океан лиц. Волны бегущих в разные стороны гражданских сшиблись. Но на площади было столько же солдат, сколько и зевак. Вот они опустили с плеч лазерные ружья и прицелились в толпу. Кто-то приказал дать очередь над головами, и это оказалось достаточно. Движение на площади прекратилось.

Я не был удивлён быстрым наведением порядка после убийства. Что меня, однако, поразило, так это сообщение, пришедшее через несколько минут после ухода гражданских. Убийцу поймали.

— Быстро они… — сказала столь же поражённая Бренкен.

Я кивнул. Мы переглянусь. Бренкен видела лишь последствия произошедшего на Мистрале, но она сталкивалась с интригами на Молоссусе. Она видела, как Проклятие Неверующих обрушили на планету ради выгоды фракции Инквизиции. На Абидосе мы были избавлены от встреч с развращёнными политиками, но арест спустя считанные мгновения после убийства был крайне подозрительным.

Мы спустились по ступеням с возвышения и подошли к основанию постамента. Отделение Адептус Арбитрес прибыло, чтобы сопроводить во дворец губернатора его родственников и его останки. Я отвёл в сторону одного из них, широкоплечего молодого человека. В своих доспехах он выглядел как ходячая стена и казался скорее возбуждённым, чем разъярённым.

— Мы слышали, что вы кого-то арестовали.

— Да, комиссар. Писца из Администратума по имени Хольтен.

— Как его поймали?

— Он сам выдал себя выстрелом. Хорош со снайперской винтовкой, плох в стратегии, — он указал на верхний этаж галереи. — Стрелял из своего офиса. И как он собирался уходить? Возможно, во время паники…?

— А почему не ушёл?

— Один из нас был рядом, — арбитр усмехнулся. — Плохой выбор времени для Хольтена. Хороший для карьеры рядовой Коваль.

Я верю в судьбу. Я верил в неё и тогда. Об этом позаботились самые страшные раны, которые я получил на Мистрале. Также я верю в заговоры, преступные сговоры и другие намерения. Однако совпадения и счастливые случаи — лишь химеры.

— Похоже, что Коваль в одиночку спасла порядок, ради восстановления которого мы так долго сражались. Я бы хотел пожать ей руку.