12. А чего стоит перекрывание центральных трасс Москвы – ежедневно! – когда едет Его Величество Большой Человек? Еще бы. Это свободный человек запросто разговаривает со своим президентом. А туземцу не полагается и близко контактировать с – Вождем! Лидером! Отцом нации! Всем принять вправо и стоять!!!

Вот это – летучее, ежедневное, бытовое, мелкое – унижение властью своего народа путем причинения ему неудобств ради своего пущего, с надежным запасом, комфорта – тоже характерная черта стран третьего мира.

Ну – слава богу, нас не едят жареными под ромовым соусом с плодами хлебного дерева.

13. И под номером тринадцатым – даем абсолютную и сладостную власть расплодившегося чиновничества в числах поголовья саранчи.

14. И в сочетании с этим всем – нашу весьма извечную ментальность в международном плане: взаимокомпенсацию комплексов шовинизма и национальной неполноценности с переменными перевесами одной из двух противоположностей: диалектика, так сказать. Русские – самые лучшие, храбрые, умные и добрые и талантливые, но они же неорганизованные, разгильдяистые, пьющие и ленивые. И к иностранцам пристаем: ну, как мы вам – нравимся? А наше то? А наше это?

И вдруг критики: мы дерьмо, идиоты, отсталые, вот у них там – все лучше – и воевать, и работать, и любить, и изобретать. Все – а-а-а-а-а!

Молчание. Вдруг – ответ: там – все дерьмо, а мы, если вот так разобраться, прибавить, умножить, вычесть и обернуть – то сразу видно, что лучше всех.

И редкий русский отзовется о русских, как о равных среди равных: у всех, мол, свои достоинства и недостатки, удачи и провалы, и у нас – вот такие и такие.

15. Выпьем с горя, где же кружка – русский национальный сосуд для водки? На прощание – про официантов, халдеев проклятых, сколько через них народных денег загублено.

В цивилизованной стране официант – это такой же человек, как ты, и работа у него такая же, и уважение ему такое же, и спрос такой же, просто его работа – принять твой заказ и принести блюда, а вообще вы с ним – равные, у обоих свое человеческое достоинство. У нас официант – обычно, обычно, – это специфическая смесь льстивости и наглости, подобострастия и хамства. Он тут же оценивает платежеспособность клиента, уверенность или робость, агрессивность или покорность. Неуверенному в себе он нагло навяжет блюда подороже, которых бедолага и не хотел. Он будет смотреть свысока. Но если – цыкнуть, чтоб летал мушкой, и дать понять, что пришел знаток с деньгами, он будет сносить от тебя грубость с ласковой улыбкой: «А как же!..» Он попытается навязать слабому клиенту свою волю, чтоб раскрутить на бабки, и презирает его, – но уважает того, кто сам его презирает и гоняет, зато кинет большие чаевые.

Он демонстрирует уважение к силе и презрение к слабости. А вы про демократию. В застолье как нигде раскрывается душа народа, есть мнение.

А варварский рев музыкальных децибел в российских кабаках!

16. И пьем мы как-то уж больно допьяна, имея цель выпить много. Да не только в праздник, а так, вообще. Тоже ведь какая-то туземная черта.

17. И совокупляемся куда беспорядочнее, чем в цивилизованных странах (если верить гадине-статистике). Тоже, понимаете, дети природы… цветы неразумные…

Ребята, у нас действительно большие проблемы. Мы действительно наполовину уже потеряли свою страну. И процесс отнюдь не выглядит прекратившимся.

Вместо шоковой терапии, которую нам когда-то обещали, мы получили один шок, зато большой и длинный.

Вся терапия досталась трем процентам богатых, вот они действительно поздоровели домами, кошельками и лицами от диетологов и пластических хирургов.

Россия может быть великой страной.

Но это не значит, что Россия великая страна сегодня.

Мнение о сегодняшнем величии России – это память о вчерашнем дне и надежда на завтрашний. Вчерашний прошел. Завтрашнего может не быть.

Вся атрибутика нашего величия – досталась нам от прошлого. И это прошлое продолжает удаляться, растворяться, исчезать.

Все тенденции сегодняшнего дня ведут Россию не в сияющее завтра, а в яму, в нети, в распад. Все эти тенденции намечены.

Продекламированное укрепление государственности – лишь слова, на деле развал государства продолжается: народ и страна проигрывает везде, по всем статьям.

По продолжительности жизни, по уровню здравоохранения, по душевному доходу, по уровню преступности……

Разогревался разговор о хамстве на Первом телеканале, когда чисто русский человек Игорь Фесуненко, матерый журналист-международник и бывалый путешественник, в ответ на прямой вопрос врубил:

– Я объездил более ста стран, но более хамской страны, чем Россия, простите, не видел.

Сладкий шок мазохизма качнул аудиторию.

Все народы хороши, выбирай на вкус: я не приемлю расизм как генетическое обоснование моральных черт. Человек есть наложение генотипа на фенотип, давно знают медики. Но фенотип: о времена! о нравы! и так всю дорогу, в смысле весь исторический путь.

Норманы хамили малоорганизованным славянам. Княжьи дружины материли смердов. Боярская челядь измывалась над холопьями. И тока-тока, понимашь, императорского звания потомки Петра, окноруба-европейца, подпустили достоинства меж приличных (при лицах которые непотерянных) людей – как грянул Великий Хам, и жлобство стало похвальной нормой. На ты! С матюгом! По рылу! Мы академиев не кончали!

Да разве мог русский офицер прилюдно и матерно «тыкать» офицеру подчиненному?! Оба были сословия благородного, дворянского. А потом оба стали сословия чернокостного, рабоче-крестьянского, и мелихлюндии сделались неуместны. А по морде – уместно.

Нравы лакеев и пролетариев стали законодательствовать во дворцах. Из грязи в князи. Нет худшего господина, чем вчерашний раб.

И все-таки, и все-таки, трудноистребимая интеллигентность пускала корни и цеплялась за крепостные преграды нашей жизни, как вьюнок за сортиром воображает себя академическим плющом на стене Кембриджа. И обращались на «вы», и называли по имени-отчеству, и не считали возможным материться в присутствии дам, а дамы так вообще изъяснялись в рамках словаря. И хотя понятие «честь» было трачено властью, как эсесерной кислотой, но понятие «скромность» еще пропагандировалось, а «стяжательство» осуждалось.

И вот свобода дунула в паруса – и стали гнилые паруса расползаться.

Сначала ведь – что? Сначала звезды нашего кино, театра и эстрады стали дружески «капустничать» в телевизоре, неформально называя друг друга по именам без отчеств и на ты – ну, без поправок на телезрелище, а в закулисье, непосредственно, как в жизни. Таков был замысел режиссеров. Больше воздуха!

Таков был первый шаг к «зазеркалью», дети мои малоразумные.

Ибо если кто-то в телевизоре называется Андрей или Сергей, значит, так его и зовут, и никакие отчества не обязательны.

А тут еще и «друг Билл» подоспел к «другу Борису» с объятиями саксофониста, радостного от травки. И вот уже молодая телеведущая называет седого и лысого величественного актера «Александр», а отчества ему не полагается.

Обращение к старшему, незнакомому, заслуженному – по имени, панибратски – из хамства стало «как бы нормой». Отчество для начальника, для босса, для должностного лица. Вот тут и старший младшего отчеством наградит. Ведь – начальник! Ведь – хозяин!

Господа. А ведь мы жлобы. И мало того – свое жлобство культивируем. И мало того – эта культивация начинается с деятелей культуры. Ну так когда я слышу слово «культура», моя рука тянется ткнуть их всех рылом в учебник хороших манер.

Достоинство аристократа – возвысить обращением собеседника, тем косвенно возвышая и себя: я разговариваю на равных с уважаемым и высокопоставленным лицом. Достоинство жлоба – хоть чем-то поставить собеседника ниже себя, дабы возвыситься на его фоне. Ибо и аристократ, и жлоб мыслят собеседника подобным себе самим.

Элементарно воспитанный человек, желая обратиться к собеседнику по имени и впредь, предложит: «Называйте меня просто Сашей. А я вас, в свою очередь, Димой. Идет?» Причем предложить это может только старший младшему, никак иначе – старшему полагается большая доля уважения, ему и решать. Хам скажет: «Вы позволите, я вас буду называть просто Димой?» А вы меня, значит, по-прежнему Александром Иванычем. Хрен тебе! Не позволю! Заведи себе холопа и хоть Шариком зови!