Вольфганг был заворожен голосом итальянца.

Певец задал ему несколько вопросов, и по тому, как оживился Манцуоли, мальчик понял, что ответил правильно, сам же он думал: если уж сочинять оперу, то только для таких голосов.

Манцуоли, пораженный способностью Вольфганга схватывать все на лету, взялся бесплатно заниматься с ним несколько раз в неделю.

– Это необыкновенный ребенок, – говорил он Баху, – учить его – одно удовольствие. Он никогда не станет певцом, но понимает все, что я рассказываю ему об искусстве пения, вплоть до тонкостей постановки голоса. Он необыкновенно впечатлителен. Впитывает как губка все, что ему говоришь.

– То же самое и на моих уроках, – подхватил Бах, – когда я учу его игре на фортепьяно и законам композиции. Он на редкость восприимчив к музыке.

Через месяц величайшей похвалой, которой Моцарты могли удостоить певца, стало: «Поет, как Манцуоли». Чем глубже Вольфганг познавал секреты пения, тем сильнее возрастало его желание сочинить оперу, но Папа продолжал твердить, что он еще слишком молод. Достиг он больших успехов и в игре на фортепьяно, однако Леопольд запрещал публичные выступления на этом инструменте, говоря:

– Меня не прельщает слава первооткрывателя. Вольфганг и не догадывался, как обижался Папа, когда он называл Баха «мой учитель музыки», хотя Папа не раз подчеркивал, что сам он всего лишь «импресарио и устроитель гастролей»; ведь Папа должен радоваться тому, что Бах учит его сочинять симфонии и даже повел его в театр на одну из своих опер.

Это было торжественное событие. Газеты объявили, что оперу Баха удостоят своим присутствием «их величества», но на Вольфганга произвели больше впечатления яркая сверкающая музыка его учителя, мастерски составленное либретто и использование кларнетов в оркестре. Вольфганг впервые услыхал кларнеты в оркестре, и такое применение духовых инструментов показалось ему очень удачным.

Манцуоли пел главную партию блестяще, но толпа поклонников помешала им пройти за кулисы, чтобы выразить певцу свое восхищение. Вольфганг с удовольствием смотрел на оживленных нарядных людей, собравшихся у театра на Хеймаркет, но Бах презрительно сказал:

– Вольфганг, не принимай этих разряженных господ всерьез. Теперь, когда они удовлетворили свое тщеславие, попав на Манцуоли, они отправятся па поиски новых развлечений: может, это будут азартные игры, а может, танцы.

Но Вольфганг любил и танцы.

Леопольд очень обрадовался, когда Бах и Манцуоли взяли на себя устройство публичных концертов. Программа была составлена так, чтобы полностью продемонстрировать поразительную одаренность детей, и, хотя Анна Мария поначалу сомневалась в успехе, Леопольд торжествовал, первый же концерт принес им неслыханную сумму в сто гиней, По случаю дня рождения Георга III они еще раз выступили во дворце, но основной доход поступал от публичных выступлений. Их капитал после пяти концертов равнялся пятистам гинеям.

Леопольд ликовал. Не обращая внимания на страхи Анны Марии, которую пугал английский климат, он принял решение остаться в Лондоне на всю зиму, а то и на весь 1765 год, но именно в этот момент пришло неприятное письмо из Зальцбурга.

Буллингер писал, что архиепископ интересуется, когда же наконец вернется Моцарт, и так надолго затянувший свой отпуск, архиепископ заявил, что не может до бесконечности держать для него должность вице-капельмейстера.

Леопольду почудилось, будто за ним захлопнулась тюремная дверь. Он долго сидел в раздумье, не зная, что предпринять, и не заметил появления в кабинете сына.

– Бах хочет, чтобы я сыграл с ним несколько дуэтов Генделя, – сказал Вольфганг.

– Ну и что? – Леопольд с раздражением посмотрел на сына.

– На благотворительном концерте в пользу больницы для рожениц. Бах говорит, это будет расценено как патриотический жест, и тогда мы получим приглашение от госпожи Корнели.

Леопольд очнулся от невеселых мыслей. Госпожа Корнели – хотя, правда, всего лишь дорогая куртизанка – имела самый блестящий в Лондоне салон. Баху не откажешь в дальновидности. С одной стороны, знать оказывала покровительство больнице для рожениц, с другой – заботилась о том, чтобы приток туда их незаконнорожденных отпрысков не ослабевал. Леопольд не мог сдержать улыбки.

– Передай господину Баху, что ты будешь счастлив выступить с ним, – сказал Леопольд, – тем более со столь достойной целью. И что на «бис» ты, с его разрешения, сыграешь сонату собственного сочинения.

Вольфганг поспешил к клавесину – играть свою сонату, а Леопольд занялся ответом Буллингеру:

«Дорогой друг, – писал он, – мы глубоко тронуты вниманием, которое проявляет к нашей судьбе его светлость, и я очень прошу Вас передать ему, что мы чрезвычайно благодарны ему за разрешение совершить эту триумфальную поездку по городам цивилизованного мира.

Пожалуйста, заверьте его, что мы неустанно вплетаем новые лавры в венок его светлости.

Моя дочь считается лучшей исполнительницей в Европе, хотя ей всего двенадцать лет, а Вольфганг, которому восемь, блеском своего таланта затмит любого зрелого музыканта. За это время талант его возрос, Вы не узнали бы моего сына.

Сейчас он сидит за клавесином и сочиняет сонату для большого публичного концерта, а до этого провел день в обществе «английского Баха» и Манцуоли – самых знаменитых музыкантов в Англии, и все же, вернувшись от них, Вольфганг первым долгом попросил передать Вам привет. Не проходит дня, чтобы он не вспомнил с любовью Зальцбург и наших тамошних друзей, хотя здесь его осыпает похвалами сам Георг III, милостиво оказывающий ему свое покровительство.

Англичане глубоко благодарны Зальцбургу за знакомство с «этим чудом природы», как они называют детей, и все говорят – Зальцбург, наверное, священный город; это при том, что Англия– протестантская страна. Они наградили нас не одной сотней гиней, думаю, больше нас зарабатывает один лишь кастрат Манцуоли. Мы выступали перед Георгом III в день его рождения и приглашены играть во дворце по случаю четвертой годовщины его восшествия на престол; кроме того, Вольфганг получил заказ сочинить шесть сонат для королевы.

Поэтому нам нелегко сейчас уехать отсюда. Но, покинув Англию, мы сразу же вернемся в Зальцбург.

Просим Вас передать наше соболезнование графу Арко по случаю смерти его дочери. Это весьма печальное событие. Графиня ван Эйк была чрезвычайно добра к нам, и Вольфганг к ней искренне привязался. Он только теперь начинает оправляться после этой тяжелой утраты.

Но самое главное, мы остаемся наипреданнейшими и покорнейшими слугами его светлости, достойнейшего и высокородного князя Священной Римской империи, и будем, как и прежде, всячески стараться оправдать благодеяния, оказанные нам».

Написав письмо, Леопольд почувствовал облегчение. По совести говоря, ему хотелось приписать другу: «Каждая потерянная сейчас минута потеряна навеки», но такие слова могли обидеть архиепископа. Достаточно, что письмо поможет оттянуть день возвращения в Зальцбург, пока оно дойдет до Зальцбурга, мало ли что может произойти здесь, в Лондоне? Может, ему даже удастся получить более доходную должность у какого-нибудь знатного лорда, и тогда он навсегда распрощается с архиепископом Шраттенбахом.

Из этих соображений он заставил Вольфганга отдать дань английскому патриотизму и исполнить на благотворительном вечере органный концерт Генделя, который принял в свое время британское подданство и считался кумиром англичан.

Благотворительный концерт имел огромный успех. Надежды Леопольда оправдались: за ним последовало приглашение выступить и модном салоне госпожи Корнели.

Разглядывая гостей, окружавших госпожу Корнели, Леопольд сомневался, интересует ли кого-либо из этих шумных, бесцеремонных. аристократов музыка. Большинство друзей госпожи Корнели считали музыку пустячной забавой и предпочитали ей попойки, азартные игры и разврат, однако по количеству шелковых чулок, модных жилетов и осыпанных драгоценностями шпаг этот салон не имел себе в Лондоне равных. Присутствовавшие женщины были не женами, а любовницами, и потому деньги лились рекой. Леопольд не зря дал детям разрешение выступить тут – концерт, затянувшийся за полночь, принес ему более ста гиней.