И Кэслет, и пленные воззрились на нее в изумлении. Уорнер просто не верил своим ушам. Он не раз видел передачи, в которых военнопленные сознавались во всякого рода «военных преступлениях», однако ничуть не сомневался, что все эти признания получены под физическим и психическим давлением. Внешний вид несчастных, сломленных людей заставлял заподозрить, что они находятся под воздействием наркотиков. Другие в ужасе косились на камеры и рьяно провозглашали лозунги, которые, как им казалось, должны были понравиться их судьям. Правда, попадались и такие, чье поведение выглядело естественно. Удивляться этому не приходилось: в любой армии любой державы могли найтись люди, готовые предпочесть сотрудничество с врагом ужасам застенков госбезопасности. Однако никто не ожидал, что Корделия Рэнсом станет призывать пленных к предательству перед объективами голографических камер. Чем бы ни забивали головы пролетариата, уж она-то знала цену такого рода признаниям – и если при этом верила, будто люди, служившие под началом Хонор Харрингтон, сломаются так легко, то оставалось лишь усомниться в ее умственных способностях.

Наблюдая со своего места за изумленно воззрившимися на Рэнсом и Владовича пленными, Кэслет одновременно присмотрелся и к гражданке секретарю. Она стиснула зубы, на ее щеках выступили красные пятна… Не могла же Корделия и впрямь надеяться, что они уступят.

– Позвольте мне сделать необходимые пояснения, – добавила она с мертвенным спокойствием в голосе. – Народная Республика выражает готовность проявить милосердие к тем из вас, кто пожелает освободиться от оков, признав, что ваши руководители использовали вас и ваших товарищей в преступных целях. Я понимаю, что промывка мозгов, осуществлявшаяся по отношению к вам пропагандистским аппаратом плутократического режима, заставляет некоторых из вас считать такого рода выбор «изменой», но это не так. Тот, кто становится под знамя революции в борьбе против угнетателей, – не изменник, а борец за дело народа. Конечно, отречься от предрассудков не всегда просто, но прежде чем ответить мне отказом, хорошенько подумайте. Повторять предложение я не стану – и, если оказавшись в лагере «Харон» кто-то из вас пожалеет о сегодняшнем решении, изменить его будет уже поздно.

Подавшись вперед и опершись локтями о стол, она обежала шеренгу взглядом горящих ледяным пламенем голубых глаз. Поза делала ее похожей на приготовившуюся к прыжку златогривую хищницу, и кто-то из пленных нервно переступил с ноги на ногу. Но все промолчали, и Рэнсом, резко вздохнув, снова выпрямилась.

– Хорошо. Вы сделали свой выбор, хотя я сомневаюсь, что его последствия доставят вам удовольствие. Гражданка капитан де Сангро, уведите пленных.

– Есть, гражданка член Комитета, – вытянувшись в струнку, ответила Сангро и, повернувшись к своим солдатам, рявкнула: – Слышали приказ члена Комитета? Загоните этот сброд, этих прислужников олигархии, обратно в их камеры.

– Минуточку, – раздался одинокий голос, и все взоры обратились к выступившему из шеренги пленников широкоплечему, с проседью в темных волосах офицеру, которого Кэслет не знал.

Охранники насторожились, Рэнсом склонила голову набок.

– Кто ты? – спросила она с презрительным видом.

– Капитан Алистер МакКеон, – невозмутимо ответил неизвестный офицер.

– И ты хочешь встать на сторону народных масс в борьбе против угнетателей? – с ядовитым сарказмом осведомилась Корделия.

– Как старший из присутствующих здесь офицеров Ее Величества, – с язвительным спокойствием сказал он, проигнорировав ее вопрос, – я выражаю официальный протест против неподобающего обращения с моими подчиненными и требую немедленной встречи с коммодором Хонор Харрингтон.

– Здесь нет никаких «офицеров какого-то величества», и все твои пустые протесты не имеют никакого значения. Ты можешь претендовать лишь на те права, которые сочтет нужным предоставить тебе народ, но должна признаться, я решительно не вижу причин предоставлять тебе какие бы то ни было. Что же до уголовной преступницы, которую ты именуешь «коммодором», то ее ты, так и быть, увидишь. Когда будешь присутствовать при повешении.

– Согласно Денебским соглашениям… – начал МакКеон, но Рэнсом вскочила на ноги.

– Гражданка капитан де Сангро! – взревела она, и охранница ударом приклада сшибла МакКеона наземь, разбив ему губы и выбив несколько зубов.

Веницелос рванулся вперед, но Энсон Летридж и Скотти Тремэйн, вцепившись в его плечи, не позволили ему покинуть строй. Врач «Адриана», лейтенант Уокер, опустился на колени рядом со своим капитаном, и его взгляд заставил охранницу невольно попятиться. Под презрительным взглядом Рэнсом МакКеон с помощью молодого хирурга поднялся на ноги, вытер тыльной стороной ладони окровавленный рот и, бесстрастно взглянув на Корделию, сказал:

– Надеюсь, ваши операторы все засняли. – Говорить ему было трудно, но слова прозвучали более или менее разборчиво. – Эта запись пригодится как доказательство, когда после войны вы предстанете перед трибуналом.

Рэнсом побледнела, и Кэслет испугался, что она прикажет пристрелить МакКеона на месте, однако гражданка член Комитета совладала с собой и, восстановив презрительное спокойствие, произнесла:

– Если после войны и состоятся судебные процессы, то проводить их буду я. Но ты этого не увидишь, поскольку до того времени не доживешь. Гражданка капитан де Сангро, действуйте!

Кивком головы Рэнсом указала в сторону люка, Сангро выкрикнула приказ, и ее люди принялись выпихивать пленных из зала. Кэслет откинулся на стуле с чувством, похожим на облегчение: встреча оказалась непродолжительной и, несмотря на инцидент с МакКеоном, не имела столь тяжких последствий, каких можно было опасаться. Однако все это представление было пародией на идеалы, в верности которым он был воспитан, и…

– Эй, погодите! Погодите!

Кэслет повернулся на звук. Рэнсом, прервав беседу с Владовичем, воззрилась в том же направлении. Зычный голос принадлежал главному старшине Харкнессу: охранник пытался подтолкнуть его к люку, но силач, похоже, просто не замечал его усилий. Однако если стоял он подобно скале, то на лице его был написан неподдельный страх. Ничего подобного Кэслет от него не ожидал.