– Могу я расценивать ваши слова как переход на сторону Альянса, сэр?

– Нет, адмирал Харрингтон. Во всяком случае, я не поступаю к вам на службу. Как бы то ни было, но заставить себя помогать вам убивать таких людей, как этот мальчик, – он указал на Кэслета, – людей, которых я сам обучил, воспитал и направил на службу той системе, которой служил, – это выше моих сил. В том, что происходит сейчас, есть доля моей вины, и я не могу участвовать в истреблении честных офицеров, попавших в переплет по моему недомыслию. Не говоря уж о том, что и в поганом Пьеровом Комитете могут-таки появиться нормальные люди, а не одни костоломы и людоеды. Господи, как мне хочется в это верить!

Адмирал осекся, отрешенно уставился куда-то в пространство, содрогнулся и неожиданно обрел прежнюю невозмутимость.

– Нет, к вам на службу я не пойду, – решительно заявил он Хонор. – Не пойду, однако из этого не следует, что я нe смогу навредить Пьеру – это я как раз могу сделать, сохраняя чистую совесть. Боюсь, адмирал Харрингтон, даже если мои прежние познания еще не утратили актуальности, вашей военной разведке от меня проку не будет, но вот, переправив меня на одну из планет Солнечной Лиги, Альянс стократ окупит транспортные расходы.

– Лиги? – непонимающе переспросила Хонор, и Парнелл усмехнулся.

– Ага. Уверен, здесь, в Аду, найдется немало людей, которые с удовольствием отправятся туда со мной. Кое-кто наверняка предложит свои услуги Альянсу, но к таким, на вашем месте, я бы отнесся с осторожностью. Люди стоящие так просто своих убеждений не меняют. Но одно дело – перейти в военное время на сторону неприятеля, и совсем другое – выступить с разоблачением преступного кровавого режима. И вот тут Лига окажется очень кстати. У них там прекрасные законы, касающиеся перемещенных лиц и политических беженцев, и у меня есть все основания предполагать, что, когда мы «восстанем из мертвых», журналисты будут виться вокруг нас стаями.

Рамирес понимающе хмыкнул, и Парнелл кивнул громадному командору.

– Уже сам факт появления на экранах людей, официально объявленных казненными, сильно подорвет доверие к нынешнему режиму, ну а если вы позволите нам снять копии с обличительных материалов, которые наверняка найдутся в здешних архивах, мы приложим все усилия к тому, чтобы они попали в нужные руки. Как я понял из рассказов осужденных, прибывших сюда в последнее время, Солнечная Лига фактически отказалась от эмбарго и поставляет Республике военные технологии. Наше появление может изменить отношение властей Лиги к этому вопросу. Но даже если поставки не прекратятся, позиции Комитета будут подорваны. Как ни старается власть отрезать народ от всех неофициальных источников информации, полная изоляция невозможна, все известное на планетах Лиги рано или поздно доходит и до нас. А когда народ узнает, кто на самом деле убил Гарриса, Комитет зашатается.

– Боюсь, сэр, вы возлагаете на это неоправданно большие надежды, – подал голос Кэслет.

Парнелл взглянул на него, и коммандер пожал плечами.

– Сэр, сейчас наш народ разделен на три основные категории: тех, кто искренне верит в объявленные цели новой власти и полностью поддерживает ее политику, тех, кто сотрудничает с властями в надежде постепенно, подталкивая систему в «правильном» направлении, добиться ее улучшения, пропихнуть свои собственные идеи, и тех… кто слишком напуган, чтобы предпринимать какие-либо действия. Единственные, кому есть дело до случившегося восемь лет назад, принадлежат к первой категории, но как раз они, боюсь, ничего делать не станут. Они не захотят отказаться от «полезных» преобразований, пусть даже эти преобразования претворяются в жизнь не самыми лучшими людьми. Можно ли пойти на такое, да еще в разгар войны?

– Возможно, коммандер, в этом есть доля истины, – согласился Парнелл, глядя на Уорнера с заметно возросшим уважением, – но попробовать стоит. В определенном смысле я, как и флот в целом, оказался меж двух огней. Сражаться на стороне неприятеля я не стану, но и мириться с преступным режимом не намерен. Каждый должен сделать то, что может.

– Понимаю, сэр, – сказал Кэслет. Его лежавшие на коленях руки сжались в кулаки, плечи напряглись. – Видимо, это относится и ко мне.

– Тут уж, коммандер, решение не за мной, – мягко заметил Парнелл. – Я ведь не знаю, каким ветром тебя занесло в Ад, знаю только, что сюда никто не попадает добровольно. Однако в пребывании здесь есть определенные преимущества…

Кэслет уставился на него с недоумением, и адмирал усмехнулся.

– Свобода совести, коммандер, право не кривить душой! Сейчас, сынок, ты сидишь по уши в дерьме, и важнее всего для тебя – сделать правильный выбор. Сказать по чести, когда Республикой управляли мы, у нас не было особого желания научить граждан делать осознанный свободный выбор, а уж Пьер со своей компанией и подавно ничего подобного делать не станут. Но, между нами, мы загнали тебя в угол, а человек, которому нечего терять, в определенном смысле имеет большую свободу выбора, чем любой другой. Так что, коммандер, пользуйся тем, что мы с Пьером, сами того не желая, тебе дали.

Последние слова можно было бы трактовать как шутку, но карие глаза подавшегося вперед адмирала были мрачны, голос звучал угрюмо.

– Это не подарок, ты уже заплатил за возможность выбора немалую цену, а возможно, тебе придется заплатить и жизнью, но сейчас все зависит только от тебя самого. Прими решение, мой мальчик, выбери свой путь и знамена, которым ты будешь верен. Это единственный совет, какой я могу тебе дать, но ты прими его… и плюнь в глаза каждому, кто посмеет хулить тебя, какое бы решение ты ни принял!

– Гражданин Председатель, прибыл гражданин Сен-Жюст, – доложил секретарь.

Сидевший за письменным столом Роб Пьер поднял глаза на вошедшего в кабинет шефа Госбезопасности. Это был не официальный кабинет, в котором гражданина Пьера показывали информационные программы, а уютное, обставленное по его вкусу, рабочее помещение, откуда действительно осуществлялось управление Народной Республикой; о существовании этого кабинета знали лишь ближайшие друзья и соратники Пьера.

Число которых за последние восемь лет заметно уменьшилось.

Постороннему взгляду Оскар Сен-Жюст показался бы таким же добродушным, беззлобным и невозмутимым, как обычно, но Пьер знал его слишком хорошо и, распознав за спокойным взглядом скрытое раздражение, тяжело вздохнул. Он знал, почему Оскар хотел с ним увидеться, но в глубине души надеялся, что на сей раз ошибся.

Увы, он не ошибся.

Пьер махнул рукой в сторону потертого стула и, когда Оскар сел, откинулся назад, подавив гримасу. На миг Пьер позволил себе вспомнить другой кабинет и другую встречу с человеком, являвшимся тогда заместителем министра внутренней безопасности Законодателей. Воспоминание пробудило смешанные чувства: с одной стороны, та встреча стала первым шагом на пути к нынешним достижениям, но с другой… с другой, Пьер в результате оказался на спине голодного дракона по имени Народная Республика, и сумей он предвидеть все заранее…

«Зная все заранее, ты все равно поступил бы точно так же, – сурово сказал внутренний голос. – Кто-то должен был это сделать, и ты, Роб, хотел это сделать сам! Ты понимал, что затеваешь рискованную игру, иначе не сидел бы за этим столом. А раз так, нечего хныкать и жаловаться на выпавшие карты; играй такими, какие есть»

– Зачем ты хотел меня видеть, Оскар? – спросил Пьер исключительно для того, чтобы завязать разговор.

– Хотел еще раз спросить тебя, твердо ли ты решил это сделать, – как всегда спокойно ответил Сен-Жюст.

Спокойствие не изменило ему, даже когда маньяки Ла Бёфа захватывали этаж за этажом, прорываясь к Комитету, порой Пьер задумывался, не является ли свойственное Оскару полное отсутствие обычной для нормальных людей связи между голосом и состоянием духа какой-то причудой эволюции. А может быть, он просто андроид, биологический робот, о которых любили писать фантасты докосмической эпохи?