– Пли!

Дззынь!

Сорок две тетивы звякнули одновременно. Тяжелые стрелы были короткими и толстыми по сравнению с сотойскими, но они летели по ровной, прямой траектории, с расстояния меньше чем пятьдесят ярдов. Стрелы мгновенно пробивали кирасы, а легкие сотойские щиты оказались против них бесполезны. Болезненные крики заглушили воинственные возгласы, люди десятками валились наземь. Многие просто споткнулись об упавших, но стрелы били с такой силой, что с настолько короткого расстояния могли пронзить даже не одного, а двоих человек. Началась паника.

И вот первая линия градани отступила назад, их место заняла вторая шеренга. Снова сорок арбалетов поднялись, и Матиан неожиданно для себя услышал ужас в собственном голосе, когда попытался воспроизвести боевой клич Гланхарроу. Спрятаться было негде. Его воины, по-прежнему бежавшие вперед, увлекали его вместе с собой, и тело Матиана сотрясла ледяная дрожь.

Дззынь!

Не меньше двухсот воинов попадало мертвыми или ранеными, войско сотойцев, выступившее в атаку стройными рядами, держа равные промежутки, которые они привыкли соблюдать в конном строю, окончательно лишилось порядка. Они больше не были армией, они превратились в толпу, да и лучники не могли стрелять на бегу. Но они все-таки продолжали наступать, их все еще оставалось около двух тысяч, а единственным препятствием на их пути была древняя крепость посреди Расселины, которую обороняла кучка защитников.

Арбалетчики шагнули назад, и Базел кинул свой арбалет одному из них. Он выхватил меч из ножен, и группа арбалетчиков, стрелявших первыми, сменив арбалеты на мечи и топоры, встала на место, только что покинутое их товарищами. Передние ряды сотойских воинов были уже всего метрах в пятнадцати. Базел ощутил, как Неистовство охватывает его словно любовным объятием, молнией проходя по его нервам.

– Томанак! Томанак! – проревел он, и такой же громовой клич вырвался из ста двадцати глоток его соратников.

Лицо Матиана побелело, когда он услышал яростный, оглушительный клич градани. Томанак! Они призывают Томанака! Неужели они в самом деле…

Нет! Глупо даже думать об этом… Он отбросил эту мысль, а его воины захлестнули стену крепости, будто океанский прибой.

Сотойский воин, первым добежавший до стены, начал карабкаться наверх. Примитивная крепость действительно мало отличалась от кучи камней, и ее передняя стена была отнюдь не гладкой. Влезть на нее было довольно легко… но сохранять при этом равновесие было непросто. На сотойца взглянули ледяные глаза Базела Бахнаксона, чудовищный меч градани просвистел в воздухе.

Несмотря на царившие кругом неразбериху и шум, несмотря даже на собственный страх и необходимость сосредоточиться на том, чтобы не потерять опору под ногами, сэр Халадан Высокий Утес узнал гиганта градани. Он видел, как шевельнулась огромная фигура, четко вырисовывавшаяся на фоне залитого закатом неба. Пять футов стали блеснули в последних лучах солнца, и первый воин, забравшийся на стену, повалился назад. Кровь рекой хлынула из разрубленного почти пополам тела.

Это невероятно! Такого просто не может быть! Но это случилось, и через секунду сам Халадан, скользя по камням, уже взбирался на стену. В это момент крики людей, вопивших от ярости и боли, и звук металла, вонзающегося в живую плоть, заглушали для него все остальные звуки в мире.

Первая волна сотойских воинов накатилась на каменную стену, но харграмский дом Ордена Томанака встретил их другой волной, из стали. Одни сотойцы умирали, успев только вскрикнуть, другие бились в агонии, их тела падали со стены, преграждая путь их товарищам, но даже за шумом битвы градани продолжали слышать голос Базела Бахнаксона.

Он поднялся на самое высокое место стены, его меч опускался размеренно, с ужасающей точностью. Враги валились под его ударами, словно пшеница под ножами построенной гномами жатвенной машины, отрубленные конечности и головы разлетались в разные стороны. Несмотря на самонадеянные уверения Матиана, его воины никак не могли взять числом. Градани стояли слишком близко друг к другу, чтобы сотойские солдаты могли нападать на них по нескольку на одного, и казалось невозможным, что кому-нибудь из сотойцев удастся прорваться сквозь железную цепь обороны.

Но, несмотря на огромные потери, нападающие медленно продвигались вперед, то здесь то там градани падали на землю. На их место вставали другие члены Ордена, но некоторые сотойцы смогли прорваться в образовавшиеся просветы. Большинству из них было суждено погибнуть через несколько мгновений, но их тут же сменяли товарищи, закреплявшие отвоеванные ими позиции. В левой части стены линия обороны градани нарушилась, раздался торжествующий вопль, и сотойцы хлынули в брешь.

– Ко мне, ребята! Ко мне! – заревел Хартан тем, кто оставался в резерве, кидаясь навстречу врагу. Керита устремилась вслед за ним. Они оба двигались стремительно, словно летящие копья, и встретили солдат Сотойи во всеоружии. Топор Хартана разил не хуже меча Базела. Керита прикрывала Конокрада слева, отбивая атаки сотойцев, пытавшихся обойти его сбоку. Их легкие доспехи и сабли плохо предохраняли от ее коротких мечей. Двух первых сотойцев она убила раньше, чем они вообще заметили ее присутствие. Численный перевес сотойцев заставил ее и Хартана отступить назад, но они продолжали отражать удары, больше не атакуя, а только сдерживая врага. И тут на поле боя ворвались свежие силы градани во главе с Гарналом. Нападавшие были отброшены назад.

Матиан, губернатор Гланхарроу, пошатнулся, когда меч градани опустился на его шлем. Перед глазами губернатора замелькали цветные пятна. Его знаменосец уже упал, прижимая руки к кровоточащей ране, оставленной топором, пробившим кирасу. Фестиан бросился вперед в отчаянной попытке прикрыть своего господина.

Он сделал выпад, рассекший бедро противника, но в этот же миг меч градани разбил в щепки его легкий щит. Рука Фестиана сломалась от этого удара, и он вскрикнул, а градани снова замахнулся, словно не чувствуя раны от сабли. Фестиану удалось отбить удар, но тяжелый меч градани обрушился на его клинок рядом с гардой, переломив оружие.

Рыцарь отпрянул назад. Больше он все равно не мог ничего сделать. Он снова вскрикнул, падая на сломанную руку, но теперь он хотя бы оказался вне досягаемости градани. В своем отчаянном прыжке, он сбил с ног и Матиана. Они скатились со стены по камням и мертвым телам, как мальчишки съезжают зимой с горки. Фестиан стукнулся о землю, почти теряя сознание от боли в руке. Матиан лежал рядом с ним.

– Губернатор пал! Они убили господина губернатора!

Паника распространялась с быстротой молнии. Воины, которые только что рвались вперед, к стенам крепости, вдруг обнаружили, что поспешно отступают, используя оружие только для защиты.

Фестиану приходилось видеть такое не в одной битве, и он знал, что остановить бегство невозможно. Во всяком случае, не одному пожилому рыцарю со сломанной рукой, потерявшему свой меч. Он со стоном поднялся на ноги, ухватив Матиана здоровой рукой за край кирасы. Сломанную руку пронзила новая волна боли, но он сумел поставить губернатора, все еще оглушенного после удара по голове, на ноги и заставил его идти прочь от крепости.

Базел увидел, как сотойцы дрогнули и побежали, а дюжина его воинов бросилась преследовать их.

– Стойте! – заревел он. Его могучий голос перекрыл общий шум, градани обернулись. – Назад! – заорал он, указывая на «Отчаяние Чарана» окровавленным мечом. – Назад в крепость, ребята!

На протяжении какого-то мига он опасался, что градани, охваченные лихорадкой боя, не повернут, но они повиновались и вернулись в крепость. Базел услышал, как Вейжон приказывает всем взять щиты.

Но нового урагана стрел не последовало. Казалось, что бой на стене длился вечно, но на самом деле солнце едва успело окончательно зайти. Когда всадники отступили, оно скрылось за горизонтом, и на Расселину разом обрушилась темнота. Теперь лучники Сотойи больше не могли целиться. Базел вознес благодарственную молитву.