И еще был Вейжон. По идее Харок должен был отнестись к рыцарю-послушнику более благосклонно, чем к остальным спутникам Базела. Он не был женщиной, не был Кровавым Мечом и, благодаря заботам Базела, перестал быть напыщенным болваном. Но он, к несчастью, был рыцарем Томанака. Керита тоже, но в ее случае сам факт существования женщины-воина производил такой ошеломляющий эффект, что мало кто задумывался о ее принадлежности к военному религиозному ордену. Когда же речь шла о Вейжоне, его участие в ордене выходило на первый план, затмевая даже то, что он был человеком, оказавшимся там, где людей видели не часто – разве что сидящими на спинах военных коней Сотойи и с луками наизготове.

Как и клан Базела, Сломанные Копья не видели проку в богах, все равно Светлых или Темных. Они могли бояться, ненавидеть, презирать Богов Тьмы, но не особенно почитали и Богов Света. В конце концов, ни один бог не сделал им ничего хорошего за последние двенадцать столетий, и любой градани зашелся бы в хохоте при самой мысли, что какое бы то ни было божество захочет чем-то им помочь.

То, что Базел поклялся в верности Томанаку, было нехорошо, но он хотя бы был градани. Наверное, он подумал, прежде чем принять решение, а если нет, здравый смысл придет ему на помощь, прежде чем он успеет сотворить какую-нибудь глупость на почве религии. Но как можно ожидать рассудительности от человека? Особенно такого молодого, как Вейжон? Совершенно неясно, как человек с размягчившимися от веры мозгами поведет себя в сложной ситуации. Несмотря на то что Вейжон почти нравился караулу Харока, они присматривали и за ним тоже.

Базел не без внутреннего смеха подумал, что ни у одного из воинов за все их совместное путешествие не нашлось ни минуты переброситься с ним хотя бы словом, поскольку они были слишком заняты слежкой за его товарищами. Но теперь путешествие подходило к концу, и с каждым шагом по грязному мокрому снегу в его душе поднималось ликование.

– Долго же ты добирался домой! И ни одного письма ни матери, ни мне за все это время! Назови хоть одну причину, по которой мне не следует слезть с этого трона и выдрать тебя как следует!

Голос Бахнака Каратсона, князя Харграма и главы Железных Топоров, клана Конокрадов, был еще ниже баса его сына. Он был на три дюйма ниже Базела, но с непомерно широкой грудью. Прижав подвижные уши к седеющим волосам, он взирал на своего отпрыска с возвышения, на котором стоял трон. Базел с товарищами стояли в Большом Зале дворца Бахнака. Большой Зал походил на подобные залы в зданиях многих городов Империи, только в тех никогда не было столь жалкого освещения и таких огромных стражников, сейчас выстроившихся вдоль стен и с усмешкой наблюдавших, как их князь приветствует блудного сына.

– Не знаю ни одной, – признался Базел. Он задумчиво поскреб голову. – Разве что доспехи могут тебе помешать.

– А может, и нет. – Угол рта у Бахнака пополз вверх. – Кстати, если уж мы заговорили о доспехах, не пояснишь ли, почему ты одет в эти цвета? Мне хватило известия, будто бы ты позволяешь дурить себя магам, пусть даже белым, но, кажется, я не раз говорил тебе, что нечего иметь дело со всеми этими богами и демонами!

– Да, конечно говорил, – согласился Базел. – Но куда податься человеку, если бог решает, что тот ему необходим? Я пытался не слушать, но это не помогло. Я попробовал сбежать от него, но и это не помогло. А когда меня попытался сожрать демон, он сам явился во плоти и предложил поступить к нему на службу. Мне ничего не оставалось как дать ему согласие. У меня просто не было возможности поступить иначе. К тому же я просил его о помощи, и он ее оказал, так что же мне было делать?

– Гм. Да, если ты сам просил его о помощи, большого выбора у тебя не было, – проворчал отец Базела. – Ну что ж, никто, кто тебя знает, не назовет тебя особенно сообразительным. – Базел усмехнулся, заметив, как Брандарк пытается удержаться от смеха. – Но в любом случае этот цвет тебе к лицу, – продолжал Бахнак, улыбаясь. – Оттеняет, знаешь ли, цвет ушей.

– Спасибо, – вежливо отозвался Базел. – Я рад, что ты одобряешь.

– Нет, пока что я еще не зашел так далеко, – возразил Бахнак, и стальные нотки в его голосе подтвердили смысл высказывания. – Крашнарк знает, как это повлияет на войну. Полагаю, важнее всего то, что ты вернулся домой.

Он произнес эти слова почти сердито, но тут же поднялся с деревянного резного трона, сошел вниз по ступенькам и обнял сына. Он обхватил его с такой силой, что у человека послабее не выдержала бы спина. Глаза князя при этом сияли. Базел тоже обнял отца, Бахнак обеими руками похлопал его по спине, потом отступил назад.

– Ладно! – произнес он слегка охрипшим голосом. – Твоя мать тоже сгорает от нетерпения увидеть тебя, а еще у тебя имеются братья и сестры, племянники и племянницы. Они где-то неподалеку. Нам есть о чем поговорить, – продолжал он, бросая короткий взгляд на Брандарка, Кериту и Вейжона, – но у нас еще будет для этого время. Я не настолько храбр, чтобы противоречить желаниям твоей матери. Так что идите, все вместе, – добавил он, указывая рукой на смущенных друзей Базела, – и для начала разберитесь со всеми ахами и охами.

– Так вот как все было.

Высокое пламя бушевало в огромном камине продуваемой сквозняками столовой. Принц Бахнак сидел во главе стола, откинувшись на спинку кресла. Были времена, когда Базел не замечал ни сквозняков, ни тонких струек дыма, вырывающихся из очага, ни закопченных балок, но с тех пор он повидал немало более совершенных отопительных систем. И все же замерзшие пальцы рук и ног и запах дыма ничего не значили в сравнении с возможностью снова видеть отца, поднимающего громадную кружку с пивом и задумчиво глядящего поверх нее на сына.

Старший брат Базела, Бародан, сидел слева от Брандарка как раз напротив Базела. Бародан был всего лишь на полдюйма ниже Базела и на двадцать пять лет старше его. Несмотря на разницу в возрасте, они всегда были близки, хотя Бародан не отличался излишней разговорчивостью. Он разделял желание своего отца вывести народ из дикого состояния и, в отличие от Базела, любил науки. Однако он гораздо больше его походил на Конокрада, по крайней мере, внешне. Некогда длинный меч обезобразил его лицо шрамами, он долго присматривался к человеку, прежде чем заговорить с ним, и никогда не произносил два слова там, где хватило бы одного. Бародан был старшим командующим армией своего отца, и когда он отдавал приказ, даже закаленные в боях воины со всех ног кидались его выполнять. Других братьев Базела за столом не было – без сомнения, отправились с поручениями от отца к его союзникам, – а три сестры сидели рядом с матерью (поближе к огню), болтая с его товарищами.

Его мать, пользуясь светом камина, вышивала на пяльцах, и теплая волна воспоминаний залила Базела, следившего за ее умелыми движениями. Дед Базела, князь Карат, был ошеломлен, когда его наследник выбрал себе в невесты Артаналу, дочь Фарлаха. Она была из Конокрадов, это верно, к тому же кузина принца Мазго, но Железные Топоры не особенно жаловали ее родной клан Боевых Молотов. Кроме того, по меркам градани она была слишком тонкой и хрупкой. Сам Карат и его жена породили за восемьдесят шесть лет супружества троих детей, и у князя зародились сильные сомнения относительно того, сколько внуков сможет ему принести это нежное создание.

Еще хуже была закрепившаяся за Артаналой репутация скромницы, обожающей книги. С политической точки зрения такая жена совершенно не подходила принцу воинственного народа. Карат сделал все, что было в его силах, для предотвращения этого союза, но впервые на его памяти непреклонность сына сравнялась с его собственной. Бахнак был внимателен, вежлив, с готовностью соглашался с некоторыми возражениями отца, но он был тверд словно гранит. И наконец Карат решил, что уж лучше обзавестись невесткой из Боевых Молотов, чем навсегда испортить отношения с сыном.