Тракторина Петровна вышла. Потом почти сразу открылась дверь. Сторож с порога, не заходя, высыпал из мешка яблоки на пол. Мелкими круглыми блестящими ядрами заплясали зеленые яблоки по полу, покатились по палате.
Каждый взял по яблоку. Марат откусил, поморщился.
— Кислятина! Выплюньте! — сестрам сказал. — Мы на речку с Ганной пойдем, там в саду сладких вам нарвем!
Ганна послушалась, выбросила яблоко.
Чарли и Булкин набросились на яблоки: Чарли кидал их себе за пазуху, Булкин набивал карманы. Конопушка бегала между ними, яблоки надкусывала одно за другим — чтоб никто не взял.
— Это мое яблочко, — говорила. — И это мое. И это.
Лицо ее кривилось от кислого, а она все надкусывала, остановиться не могла.
Надкусывала и жевала, приговаривая:
— Витамин! Вита-а-амин! Потому и кислый!
Ганна с Маратом подошли к реке, к Ахтубе.
— В воду положи, — показал Марат на простыню, — пусть отмачивается. Мы ее камнем придавим. А сами пойдем купаться. Не бойся — не уплывет.
Марат разделся, стоял в трусах. Ганна разделась донага. Стояла голышом, крестик на груди.
— Ты что? Совсем? Хоть трусы надень, — застеснялся за Ганну Марат.
Ганна смотрела, не понимая, чего он хочет.
— Ну, поплыли, — вздохнул Марат.
Ганна покачала головой: нет.
— Ты плавать не умеешь? — догадался Марат. — Давай я тебя научу.
Поддерживал одной рукой, вел ее вдоль берега.
— Бей ногами! Бей сильнее! Только в воде бей, не брызгайся. Попробуй на спине теперь!
Перевернулась Ганна, Марата ослепило будто: розовые нежные два соска на груди у Ганны, а в низу живота — золотой треугольник жаром горит, золотым раскаленным углем…
Глаз не может отвести.
— Ныряй! — закричал, а голоса нет. — Плыви под водой!
Ганна нырнула с открытыми глазами. Увидела маленьких серебристых рыбок под водой, поплыла за ними. Они веселой серебряной стайкой плыли, с ней играли, серебряными прохладными лицами ее лица касались. Она их поцеловать хотела. Потянулась губами. Засмеялись серебряно, как колокольчики, умчались. Ганна вынырнула. В ушах звенело.
— Ты же просто ас! — кричал Марат. — Ты метров двадцать проплыла. Я думал, утонула! Ты же талант! Я тебя всему научу! Хочешь, читать научу?
Ганна замолотила руками воду, опьянев от счастья и брызг, кивнула: хочу.
Поплыла к нему. Он к ней.
Вдруг змея проплыла между ними. Сверкающей бечевой, словно молния. Высоко, будто вытянув шею, несла она свою голову над водой. Грозно глянула.
Замерли.
— Змея, — выдохнул Марат. — На берег поплыла. Она в воде не кусается…
Ганна стояла замерев. Боялась пошевелиться.
— Чего ты? Поплыли на ту сторону, — предложил Марат. — Там мельница. Может, муки натырим.
Поплыли рядом. Испугалась Ганна, забила руками.
— Не бойся, я рядом. Я с тобой… — сказал Марат.
У мельницы стоял красноармеец с винтовкой. Марат и Ганна за угол забежали. Марат отогнул доску:
— Лезь!
Проползли в щель, оказались будто в другом мире: шум машин, белая пыль. Мерно работали жернова, шумно лилась вода, сыпалось зерно. Белая, как туман, мука висела в воздухе.
— Встань и стой! Пусть мука на тебя садится! — шептал Ганне на ухо Марат. Встал сам, разведя руки в стороны. Показывал Ганне. Ганна встала рядом, подняла руки.
Стояли, покрываясь мукой. Бородатый краснорожий мельник, весь в муке и солнце, их увидел. Красноармеец к нему подошел. Мельник подмигнул Ганне, увел красноармейца подальше.
Выползли на свет божий — Марат и Ганна — белые, все в муке, даже ресницы. Шли осторожно, разведя руки в стороны, чтобы мука не осыпалась.
Ганна облизывала спину Марата. Слизывала муку со спины. Марат ежился, хохотал:
— Это тебе вместо завтрака. Щекотно! Ганна, ты как кошка. Ой, не могу! Давай лучше я тебя!
Повернулся, начал муку с нее слизывать. Ганна смеялась, запрокинув голову: щекотно. Белые ресницы дрожали, с них мука осыпалась.
— Ганна, не смейся! Стой смирно! Не трясись, вся мука осыпется.
Он вылизывал ей спину и вдруг вылизал — родинку. Около самой шеи. Прикоснулся губами к родинке. Погладил завиток волос. Присмирела Ганна, не смеется больше. И спину напрягла, выпрямила.
— Ганна, — глухо сказал Марат. — Я люблю тебя.
Оглянулась беспомощно. Марат понял:
— Ты не дурочка! Ты не дурочка! Ты красивая! Я женюсь на тебе!
Поцеловал ее в белые губы. Обнял Ганну покрепче. Ганна, упершись руками в его грудь, Марата отталкивала. А он все сильнее ее прижимал, лез целоваться:
— Ну чего ты? Я правда женюсь. Не бойся…
Ганна лицо отворачивала.
Повернула голову к реке. Там течение простыню уносило. Замычала, забилась в руках Марата.
— Что? — отпустил ее.
Показала рукой:
— Га!
Марат посмотрел на реку:
— Ну, унесло. Догоним! — Вздохнул: — Эх ты!
Побежал вслед за рекой. Ганна — за ним.
Они бежали по берегу. Река стала шире, повернула в сторону.
На песке вдруг увидели плот. Старенький, рассохшийся. Столкнули в воду. Поплыли на плоту.
Ганна, подоткнув платье, полоскала простыню у берега. Марат прятал плот у старой ивы: забрасывал листьями, ветками, травой:
— Пригодится еще.
Подошел к Ганне. Повернул к себе ее лицо. По-новому смотрела она на него: любяще, глаз с его глаз не спуская.
— Ты меня любишь, Ганна?
Закрыла глаза: да.
Убрал ресничку у нее со щеки:
— Эх, уплыть бы нам с тобой отсюда, Ганна!
Смотрели на реку. За рекой солнце садилось.
Вечером тетка Харыта полы помыла, пошла воду вылить. Мимо сторожки проходила. Вдруг дверь сторожки открылась: сторож Тракторину Петровну выталкивал. Та молча могучими руками за дверной косяк держалась.
Дал ей кулаком прямо в душу.
— Пошла! Надоела! — дверь закрыл.
Покатилась Тракторина Петровна с крыльца кубарем. Плюхнулась на четвереньки, платье на заду задрато. Отползла в кусты.
— О! О! О! — воем звериным завыла.
Подошла к ней тетка Харыта, окликнула:
— Арина! — Руку на плечо положила. — Аринушка!
Оглянулась та, лицо заплакано:
— Я!
— Случилось что?
— Следишь за мной? — Слезы у Тракторины Петровны сразу высохли.
