Не менее резко высказались о личности Распутина и другие лица, причастные к расследованию обстоятельств убийства Царской Семьи: английский журналист Роберт Вильтон и русский следователь Н. А. Соколов. О следствии, проведенном Соколовым, и его выводах, изложенных в книге «Убийство царской семьи», скажем чуть позже, а пока отметим, что самое первое следствие, пытавшееся разобраться в личности и действиях сибирского странника, было проведено сразу же после Февральской революции Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства.
Тогда, весной 1917 года, фактически именно за связь с Распутиным было арестовано довольно много людей: Вырубова, Лохтина, Хвостов, Белецкий, Протопопов, Штюрмер, Горемыкин, Комиссаров, Воейков, Андроников…
Материалы этого следствия, озаглавленные «Падение царского режима», частично были опубликованы в 1924– 1927 годах под редакцией Павла Щеголева. Вышло семь томов. Их иногда называют сфальсифицированными, подобно тому как был сфальсифицирован Щеголевым же при участии Алексея Толстого дневник Анны Вырубовой. Ссылаются при этом на воспоминания одного из членов комиссии А. Ф. Романова.
«Романов советовал относиться к записям с сугубой осторожностью, так как „они никем не подписывались, обвиняемым не предъявлялись и редактировались четырьмя литераторами, в числе которых был и Блок, певец большевизма“», – утверждает С. В. Фомин.
На первый взгляд это замечание может показаться резонным, но вот что обращает на себя внимание. Вырубова, как известно, сразу же опротестовала публикацию дневника. «По слухам, дошедшим до меня, в Советской России появилась в печати книга „Дневник А. А. Вырубовой“, якобы найденный у одного нашего старого слуги в Петербурге и переписанный некоею Л. В. Головиной… Считаю своим долгом добавить, что единственный наш старый слуга Берчик умер еще у нас в Петербурге в 1918 г., был нами же похоронен и ничего после себя не оставил», – заявила она в эмигрантской газете «Возрождение» 23 февраля 1928 года, а в интервью шведской «Хювюд стадсбладет» подчеркнула, что дневник является плодом «большевистской пропаганды для сенсации среди легковерных людей». Но ни одним словом она не обмолвилась о том, что фальшивыми были опубликованные в том же 1927 году ее показания ЧСК (которые, к слову сказать, косвенно свидетельствуют о том, что дневников в общепринятом смысле этого слова Вырубова не вела).
Это же самое относится и к очень многим из привлекавшихся по этому делу свидетелей, которые были еще живы и, находясь в эмиграции, не заявили об искажении их показаний. Ни генерал А. И. Спиридович, ни граф В. Н. Коковцов, ни министр А. Н. Наумов, ни П. Н. Милюков, ни А. И. Гучков… Ничего не заявляли о факте подлога председатель ЧСК Н. К. Муравьев и другие следователи, за исключением Романова, да и тот ведь прямо ничего не утверждал. Нет оснований полагать, что были сфабрикованы стенограммы допросов и тех, кого к тому времени уже не было в живых, – Хвостова, Белецкого, Манасевича-Мануйлова, Андроникова, Штюрмера, Протопопова, Родзянко.
Все эти люди вели себя на следствии очень по-разному. Одни раскаивались в связях с Распутиным, другие приписывали себе заслуги по борьбе с ним, третьи его роль всячески преуменьшали, четвертые ее выпячивали, но говорили о Распутине почти все. Вольно или невольно сибирский крестьянин оказался в материалах следствия главным действующим лицом и речь о нем заходила чаще, чем о ком бы то ни было.
Особую готовность сотрудничать с комиссией и именно в связи с личностью Распутина проявил С. П. Белецкий, чьи письменные показания заняли сотни страниц. «Вчера в третий раз Белецкий в крепости растекался в разоблачениях тайн того искусства, магом которого он был, так что и в понедельник мы будем опять его слушать, он уже надоел, до того услужлив и словоохотлив», – писал в письме матери Александр Блок, назначенный секретарем комиссии.
Бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов рассказывал о своей борьбе с сибирским крестьянином и попытках его физически уничтожить, а последний царский министр Протопопов в числе прочего утверждал, что Распутин возил Царице и Вырубовой деньги (причем фальшивые), которые он «берет за свои хлопоты о делах и наградах с разных людей».
Другие свидетели – Манасевич-Мануйлов, Андроников, Комиссаров – почти все так или иначе пытались демонизировать либо самого Распутина, либо «режим», которому были призваны служить, и исключение на этом фоне составили показания двух женщин – Ольги Лохтиной и Анны Вырубовой.
Лохтину – хотя, казалось бы, какое преступление совершила эта больная женщина, некогда приютившая Распутина? – как уже говорилось, арестовали в Верхотурье и привезли в Петроград. На вопрос следователя: «Вы к Распутину как относитесь, хорошо или нет?» – Лохтина коротко ответила: «Он меня исцелил» и добавила, что считает его «старцем, который опытом прошел всю жизнь и достиг всех христианских добродетелей». Ни на какие провокации и уловки следствия в отличие от многих обвиняемых и свидетелей она не поддалась.
«Дорогой О. В. привет»; «О. В. нежно целую, благодарю и прошу молитв», – вспоминала про нее Государыня в тобольской ссылке.
Но, пожалуй, больше других пришлось хлебнуть в заключении Анне Александровне Вырубовой, чья судьба стала и самой драматической.
«Сидит в кресле немного тяжело (она вся тяжеловата, и хромает сильно после неудачного сращения переломов), но держится прямо, и все рассказывает, рассказывает, с детскими жестами пухлых ручек <…> Рассказывает Аня… все о своих последних несчастьях, о крепости, об издевательствах в тюрьме.– Сколько раз Господь спасал от солдат… сама не вспомню, как…
Вид у нее, может быть, по привычке, деланно-искренний, деланно-детский».
Так насмешливо писала о Вырубовой Зинаида Гиппиус и еще более резко, с ненавистью отзывалась о ней в дневнике: «Русская „красна девица“, волоокая и пышнотелая (чтобы Гришка ее не щипал – да никогда не поверю!), женщина до последнего волоска, очевидно тупо-упрямо-хитренькая. Типично русская психопатка у „старца“. Охотно рассказывает, как в тюрьме по 6 человек солдат приходили ее насиловать, „как только Бог спас!“»
А между тем не приведи Господь было пережить Гиппиус то, что выпало в тюрьме на долю ближайшей подруги Императрицы. Ее считали развратной женщиной и любовницей Распутина; видевший ее в камере «лунный друг» Гиппиус Александр Блок[68] называл ее бранными словами. «Эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати. Ей 32 года, она могла бы быть даже красивой, но в ней есть что-то ужасное», – писал он матери.
Для медицинского освидетельствования Вырубовой и проверки слухов о ее порочности был приглашен доктор И. И. Манухин. Вот фрагменты его заключения: «…я обратил внимание свидетельствуемой на то обстоятельство, что она относительно легко показывает больные обнаженные ноги в присутствии караула, и попросил дать объяснение по этому поводу. У меня являлось предположение, что если стыдливость у нее открыто нарушается, то нельзя ли заподозрить в этом явлении какую-либо психопатологическую подкладку? Свидетельствуемая, в объяснении предложенного мною вопроса, обливаясь слезами, рассказала мне о том, какие муки испытывала она в первое время в Трубецком бастионе, когда лечивший ее врач должен был осматривать ее, иногда обнажая до пояса, в присутствии гарнизона, как в первые дни, когда не было надзирательницы, пришлось переменить ночную рубашку в присутствии караульного, как ее караульные поднимали с пола в полуобморочном состоянии и клали полуобнаженную на постель, как каждую минуту караульные могли смотреть за всем, что она делала в камере через окошечко и пр. Она говорит, что в первые дни своего заключения послала 4 прошения по этому поводу Министру Юстиции Керенскому; не получив от него ответов и слыша, что в этой обстановке со стыдом надо расстаться, она принуждена была обуздывать свой стыд, подчиняясь созданному режиму».
«Ужасно подумать, через что Вы прошли», – обращался к ней из ссылки Государь.
