– Граф, проводите владыку! – сказал Государь вошедшему министру двора графу Фредериксу. И сам пошел к выходу. В дверях он обернулся и сказал:
– До свидания, владыка, советую вам не верить всякому вздору.
Император был задет этим выговором. Но святитель не мог не сказать того, в чем был убежден, ища не своей выгоды, а пользы Государя и народа. Ответ Государя и невозможность откровенного разговора с ним были весьма прискорбны ему.
В отличие от многих архиереев и пастырей, равнодушно смотревших на жизнь современного им государства, епископ считал это равнодушие пастырей к политической жизни страны весьма предосудительным, причину его видел в лени и нежелании потрудиться и вникнуть в существо происходящих событий».
Это было не совсем так. Причина «равнодушия пастырей» к политической жизни состояла не в их нежелании трудиться и лени, а в бесплодности всех усилий и трудов, некогда начатых епископом Феофаном и кем только не продолженных. Вразумить Императора не удалось никому, и от безысходности оставалось разве что слушать совета старца Гавриила или же идти по пути, предложенному протоиереем Владимиром Игнатьевичем Востоковым, одним из самых известных и ярких московских проповедников, входившим в окружение Великой Княгини Елизаветы Федоровны и А. Д. Самарина. В борьбе с Распутиным отец Владимир Востоков был ветераном. Еще в 1913 году за статью о Распутине, опубликованную в духовно-литературном ежемесячнике «Отклики на жизнь», он был удален митрополитом Макарием из Москвы в Успенскую церковь Брусенского монастыря под Коломной.
«Московский священник Востоков в издаваемом им журнале много писал о Распутине и об отношениях сего последнего ко Дворцу. В одной из своих статей он дерзнул употребить выражения недозволительные в отношении к священным особам. На это обращено было внимание Св. Синода, который дал знать мне, как епархиальному начальнику, чтобы Востоков административно перемещен был из Москвы в сельский приход», – писал об этом впоследствии митрополит.
Опала иерея не остудила и не помешала бороться против Распутина и в дальнейшем, вызывая гнев Императрицы.
«Был у священника Востокова, который все время открыто выступает против старца, – отметил в своем дневнике историк С. Мельгунов. – Востоков по поводу своих выступлений в журнале „Отклики и жизнь“ (систематически конфискуются) был вызываем к Климовичу и Мрозовскому. Те требовали, чтобы Востоков прекратил свои выступления. Он решительно отказывался – это его долг <…> Востоков утверждает, что Распутин – хлыст, который все делает, чтобы разрушить церковь и таинство брака. Востоков писал уфимскому епископу Андрею о том, что необходимо отторгнуться от официальной церкви, которая, благодаря Распутину, совершенно дискредитирована. Епископ Андрей убеждал Востокова повременить, но писал, что он и другие с ним.
По словам Востокова, собрал богатые материалы о Распутине Новоселов. Востоков говорит о необходимости обзавестись типографией для издания документов о Распутине. Священник заговорил о нелегальной типографии! Еще более знаменательно то, что Востоков говорит о необходимости переворота вроде тех, которые были при Екатерине, Павле. Нужен переворот, а не революция – последней, как духовный пастырь, он проповедовать не может. Если учесть связь Востокова с кружком Самарина, то станет ясным, что в этих кругах говорят определенно о перевороте».
Если все это правда, то получается еще один очаг заговора против Императора и Синода, причем идущий от священника. Ничего подобного бунту Илиодора тут быть не могло, и характерна реакция епископа на призыв иерея к неповиновению, но вместе с тем показательно общее настроение, свидетельствовавшее о переполненности того котла, в котором варилась русская история накануне революции. В том числе это касалось и внутрицерковных отношений.
В уже цитировавшемся в предыдущей главе письме некоего анонима к Вырубовой есть такие строки:
«Уважаемая Анна Александровна.
Я чуть не умер от разрыва сердца, прочитав полученный от нашего дорогого владыки Варнавы прилагаемый при сем духовный журнал «Отклики жизни». Боже мой, какие патентованные мерзавцы господа Самарин и Щербатов. Дальше этого идти некуда. Я позволил себе подчеркнуть Вам все вопиющие грязные подлости поганого попа Востокова, законоучителя дома Самариных, которого мало вверх ногами повесить. Он, как Вы изволите усмотреть из подчеркнутых мест, говорит о развале Церкви и христианской этики. То, что проповедают разные жидки в своих газетах «Дне», «Биржевке» и других, все это бледнеет пред писаниями этого служителя нашей Церкви. Не подлежит никакому сомнению, что без поддержки Самарина и его компании этот зарвавшийся поп не посмел бы писать такие мерзости. Они сами не верят в то, что приписывают Распутину и Варнаве, но посредством нападок на них они стремятся поколебать Престол, авторитет власти и посеять в стране смуту. Это последнее обстоятельство заставляет именно обратить серьезное внимание на всех этих зловредных лиц. Особенно возмутительно прошение Министру Внутренних Дел князю Щербатову на странице 139, поданное ему священником Востоковым и его прихожанами 2 сего сентября. В нем говорится, что Григорий Ефимович «явно сочувствует преступной немецкой партии и что он более вредный, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции».
Как изволите видеть, простой, бесхитростный русский сибиряк, беззаветно преданный нашей ЦАРСТВЕННОЙ Семье, является для этих господ более опасным и вредным, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции. Это ясно показывает, куда метят поп Востоков и его вдохновители Самарин, Джунковский, Гучков и другие».
Заканчивалось же это послание просьбой «представить прилагаемый журнал ИХ ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВАМ».
Передала или нет Вырубова донос по адресу, неизвестно, но о деятельности Востокова и его связи с Самариным Императрица была в курсе, и слово «адрес» прозвучало в ее переписке в ином значении.
«В Москве хотят поднести адрес Самарину, когда он вернется из деревни! – писала она Государю 3 октября 1915 года. – Кажется, этот мерзкий Востоков послал ему от имени двух паств, Московской и Коломенской, телеграмму, поэтому милый маленький Макарий приказал духовной консистории получить копию этой телеграммы и расследовать, какое имел право Востоков послать подобную телеграмму. Хорошо бы, если бы этот маленький митрополит отделался от Востокова! Давно пора. Он причиняет бесконечные неприятности, и это он руководит Самариным. Москва вообще гиблое место».
Востокова, в то время служившего в тюремной церкви города Клина, удалили из московской епархии в уфимскую, но дело получило большой резонанс. Отец Владимир был любим своей паствой, как писал один из его прихожан, «замечательный проповедник, несребролюб, в жизни очень скромный, он быстро приобрел много почитателей и стал одним из самых популярных людей города. Скоро тюремная церковь не смогла вмещать всех приходящих его послушать. Начали устраивать службу прямо на лугу перед церковью». Его поддерживали весьма влиятельные силы, и не только московские в лице Самарина или Великой Княгини Елизаветы Федоровны, но также уфимский епархиальный архиерей епископ Андрей, в миру князь Ухтомский. За Востокова также вступился другой очень известный московский священник, имевший репутацию черносотенца, чью фамилию даже современники иногда путали с фамилией отца Владимира – протоиерей Иоанн Восторгов[56]. Он был настоятелем Покровского собора на Красной площади и до определенного времени, как уже говорилось, считался «распутинцем».
«Распутин относился к нему благожелательно и, во время моего состояния в должности, как Распутин, так и А. А. Вырубова под влиянием А. Н. Хвостова, старого, – близкого и дорогого знакомого Восторгова, даже оказывали последнему поддержку в его стремлении получить викториатство в Москве», – писал Белецкий. Но, по его же свидетельству, однажды отец Иоанн выступил со статьей, в которой в «несколько, правда, туманных выражениях очертил роль Распутина в этом деле», то есть в удалении отца Владимира Востокова.
