История этой попытки тем или иным способом «обезвредить» Распутина досконально описана во многих книгах. В отличие от прочих покушений на Григория, в том числе и рокового, последнего, ничего неясного в обстоятельствах этого дела нет (сложнее с подлинными мотивами). Хиония совершенно очевидно была психически нездорова. Вообразив себя призванной вступиться за поруганных женщин, которых Григорий, по слухам, растлил, она решилась на крайнее средство, в чем сама чистосердечно призналась, хотя и не раскаялась.

«Я признаю себя виновной в том, что 29 июня в с. Покровском днем с обдуманным заранее намерением с целью лишения жизни ударом кинжала в полость живота причинила крестьянину села Покровского Григорию Ефимовичу Распутину-Новому рану, но задуманного осуществить не могла по обстоятельствам, от меня независимым…

Я решила убить Григория Ефимовича Распутина, подражая святому пророку Илье, который заколол ножом 400 ложных пророков; и я, ревнуя о правде Христовой, решила над Распутиным сотворить Суд Божий с целью убийства Распутина…

Я считаю Григория Ефимовича Распутина ложным пророком и даже Антихристом, потому что он в Синоде имел большую славу благодаря Гермогену – епископу и батюшке Илиодору, а в действительности его пакостные дела указали, что он развратник и клеветник».

В показаниях Хионии имеются и другие подробности: как она выслеживала Распутина в течение нескольких недель, как ездила за ним в Ялту, как носила, не снимая, под юбкой купленный у какого-то армянина кинжал с ножнами. Но помимо всего прочего эта история интересна своими документами, в которых пусть даже в обработанной полицейскими писарями форме отразилась личность Распутина.

Так, именно в одном из показаний потерпевшего мы можем с его слов узнать, что другу русского царя в 1914 году исполнилось 50 лет (хотя реально Распутин был на пять лет моложе), что он малограмотен и под судом никаким не состоял. Здесь же он говорит о том, что впервые в жизни видит Хионию Гусеву и называет прямого виновника и организатора покушения:

«Я думаю, что она была подослана убить меня Илиодором Труфановым, так как он на меня имеет все подлости; других доказательств моего подозрения на Илиодора в участии и покушении на убийство я не имею. Его я только подозреваю, сумлеваюсь. Я считаю ненормальным, когда он отрекся от Бога, от Церкви святой».

О связи Хионии с Илиодором писали и в тогдашних газетах: «<…> Хиония, поселившись в Царицыне, стала самой преданной почитательницей Илиодора. Она принимала энергичное участие в сборе пожертвований на построение Царицынского монастыря, ездила по богатым купцам г. Царицына и др. городов. <…> Когда Илиодор был заточен в монастырь, а затем лишен сана, то Хиония, прежде религиозная, резко изменилась и в церковь перестала ходить. <…> Если не желанием отомстить за Илиодора, то поступок Хионии может быть объяснен местью за ее дочерей. Хиония имеет двух довольно красивых дочерей Анастасию и Наталью. Распутин, бывая у Илиодора в монастыре, не раз ночевал в доме Хионии, где, ведя беседу и занимаясь церковным песнопением, допускал излишние вольности в обращении с женщинами, глубоко возмущавшие религиозную Хионию», – сообщала московская газета «Утро России» 2 июля 1914 года.

Правды в этой заметке было не больше, чем фантазии (никаких дочерей у Хионии не было), но русская публика уже тогда печатному слову привыкла слепо верить, и в последние предвоенные дни вся страна следила за расследованием несостоявшегося убийства.

«Тюмень, Тобольской губ., 30, VI. Вчера около 12-и часов дня, какая-то женщина, подойдя к шедшему по улице с. Покровского Григорию Распутину, ранила „старца“ ударом кинжала в живот. Кинжал застрял на глубине 3 1/2 вершков. Распутин упал, обливаясь кровью, и тотчас же потерял сознание. Почитатели „старца“ немедленно по телеграфу вызвали из Тюмени врачей. Положение раненого внушает серьезные опасения», – писала московская газета «Русское слово» 1 июля 1914 года.

«30-го июня немногочисленные друзья Распутина, находящиеся не в Петербурге, получили сведения, подтверждающие факт покушения на жизнь „старца“. По одной версии против Распутина был организован целый заговор, – по другой – покушение произведено на романтической почве. <…> Одно близкое к Распутину лицо сообщает, что покушавшаяся на жизнь „старца“ бывшая поклонница Илиодора. Женщина эта из Петербурга уехала вместе с Распутиным в одном поезде. В течение дня в Петербурге было получено ряд частных телеграмм о состоянии здоровья Распутина, но крайне разноречивых. В одних сообщалось, что жизнь Распутина находится в большой опасности, так как кинжал отравлен и рана очень велика, в других, что Распутину значительно лучше и его перевозят в Тюмень. Поздно ночью новая телеграмма сообщила, что Распутин скончался», – поспешила с непроверенным известием в тот же день петербургская кадетская «Речь».

«ПОКРОВСКОЕ, 30 – VI. (Срочная.) В селе циркулируют мало вероятные слухи, что покушение Гусевой есть не что иное, как изуверство. Гусева напала на Распутина с целью испытать силу распутинской святости. Если бы Распутин действительно оказался пророком, то его не взял бы кинжал – рассуждает Гусева», – писал «Петербургский курьер». И так получилось, что именно это издание оказалось в наиболее привилегированном положении.

Собственный корреспондент «Курьера» прямо с места событий телеграфным способом передавал в редакцию подробности покушения. А звали этого удачливого журналиста Вениамин Борисович Давидсон (по другой версии Дувидсон или Дувидзон), и, согласно воспоминаниям Матрены Распутины, оказался он в нужном месте в точный час не случайно. Началось все еще в Петербурге.

«Однажды раздался телефонный звонок, звали меня. Мужчина, совершенно не знакомый мне, с ходу начал объясняться в любви, говоря, что видел меня на улице. Я спросила, уверен ли он, что имеет в виду именно меня, а не Марусю. Он ответил, что совершенно уверен.

Он пообещал позвонить снова и стал звонить каждый день. В конце концов, признался, что шел за мной до самого дома и так узнал, что я – дочь Распутина.

Молодой человек не скупился на лесть, и я уже почти влюбилась в него, но мне пришлось сказать, что я не могу с ним встретиться, потому что через несколько дней уезжаю с отцом в Сибирь. Звонки тут же прекратились.

Добравшись до Тобольска, мы пересели с поезда на пароходик и на нем приплыли в Покровское.

На одной из остановок, совсем недалеко от Покровского, на пароход сел смуглый молодой человек. Он, дождавшись, пока рядом не окажется отца, представился мне, назвавшись газетным репортером Дэвидсоном. Я сразу узнала голос – это он звонил мне. Мне не очень понравилось лицо молодого человека, но я была польщена тем, что он поехал вслед за мной. Все это было так романтично. Отцу я ничего не сказала. И жалею об этом до сих пор. Моя глупость привела к трагедии. (Потом выяснилось, что Давидсон – один из участников покушения на моего отца. Как только мы прибыли в Покровское, он тут же отправился к Хионии Гусевой, чтобы закончить подготовку к преступлению.)».

Относительно того, был ли Давидсон кандидатом в распутинские зятья или Матрена все сочинила, свидетельства очевидцев расходятся.

«…Давидсон, случайно бывший в это время в с. Покровском и познакомившийся с семьею Распутина под видом жениха старшей дочери Распутина, – писал про него Белецкий, но далее уточнял: – Так как Давидсон, с которым Распутин и семья прекратили знакомство после статей о Распутине, тем не менее, продолжал звонить по телефону в дом Распутина, то А. А. Вырубова просила меня положить предел преследованию Давидсона старшей дочери Распутина и была обеспокоена возможностью дальнейших его газетных выступлений о Распутине».

«Никогда я не слыхала, чтобы Давидсон выдавал себя за жениха дочери Распутина, надоедал последнему и его семье и писал в газетах о Распутине», – отрицала все Вырубова.

А между тем Матрена в своей книге описала, как происходило покушение и какое отношение мог иметь к нему журналист.