Пока он вновь не заговорил таким же тоном:

– Я знал, что ты не сможешь сопротивляться долго, – сказал он с презрительным смешком.

Это неприкрытое презрение разогнало пелену, заслонившую гордость Эбони, и вновь заставило ее взглянуть в лицо правде. Он не любил ее. Предложение выйти за него замуж было обманом, и приглашение на уикэнд тоже. Он заманил ее, чтобы получить единственную вещь, которая ему от нее нужна...

Обида была настолько непереносима, что ее руки налились неизвестно откуда взявшейся силой – одним мощным движением она оттолкнула Алана от себя так, что он упал на палубу. Потом, даже не взглянув назад, она вскарабкалась на поручни и нырнула в темную глубину реки.

Эбони отнюдь не была чемпионкой по плаванию, но адреналин в крови и холодная вода заставили ее отчаянными гребками поплыть к берегу. Она ни разу не посмотрела, последовал ли Алан за ней, хотя ей показалось, что несколькими секундами позднее она услышала громкий всплеск. Это только подстегнуло ее плыть еще быстрее.

Она без помех доплыла до берега и старалась нащупать ногой надежное место на скользких камнях, когда острая боль в ступне заставила ее громко вскрикнуть. Инстинктивно она попыталась поднять ногу, чтобы взглянуть, что случилось, но от этого движения соскользнула опять в воду, где ее схватил Алан.

На этот раз она боролась что было силы, бултыхаясь в воде и отбиваясь ногами и руками, пока совершенно не выбилась из сил.

– Отпусти меня, – устало крикнула она, когда он, обняв за талию и положив спиной на воду, как утопающую, медленно начал буксировать ее к катеру.

– Куда? – огрызнулся он. – В эти заросли? Не будь смешной, Эбони. И не дергайся, пока мы не приплывем к катеру. Ты, может быть, и хочешь утонуть, но я такого желания не испытываю.

Забраться на катер было нелегко, но, хотя и с трудом, они сделали это. Эбони, тяжело дыша, рухнула на палубу, мокрые волосы прилипли к спине. Некоторое время она, закрыв глаза, неподвижно лежала там, слишком усталая даже для того, чтобы поправить купальный костюм, задранный почти до самой груди.

Когда Эбони наконец открыла глаза, то увидела, что Алана нигде не видно, но не повторила безумной попытки убежать. Бежать некуда, с горечью поняла она. Она вынуждена оставаться здесь, пока Алан не решит вернуться домой.

Дрожа от холода, она села и поправила костюм. И только тогда заметила на палубе следы крови и вспомнила о случившемся на берегу.

Медленно расширяющимися глазами она смотрела на подошву ноги и струящуюся из нее кровь. Ей казалось, что она сидит так уже целую вечность, но вдруг на нее нахлынуло какое-то странное ощущение. Никогда ранее Эбони не теряла сознание и не поняла, что это означает. Поэтому несколькими секундами позже она без звука провалилась в черноту и упала па палубу.

Когда Алан увидел неподвижно распростертую на палубе Эбони, то чуть не умер. Заметив же кровь, он в ужасе вскрикнул и, подбежав, опустился рядом с ней на колени.

– Эбони... дорогая, – простонал он и трясущимися руками схватил ее ногу, чтобы взглянуть, в чем дело.

С громадным облегчением он увидел, что рана на ноге была только поверхностным порезом. Если бы с ней случилось что-то ужасное, он никогда не простил бы себе. Боже мой, что заставило его так разговаривать с ней? Неудивительно, что она вырвалась и убежала. Она всегда была гордой, его Эбони. Почему он, черт побери, не смог, как собирался, высказать ей свои чувства? Теперь он все испортил.

Когда он поднял ее на руки, с ее посиневших губ сорвался слабый стон. Вид находящейся без сознания Эбони подействовал на него сильнее, чем вид Эбони плачущей. Ее полная беспомощность возбудила в нем мужской инстинкт защитника, и он прижал обмякшее тело к себе, стараясь согреть и ощущая такую любовь к ней, которой раньше никогда не испытывал.

Это была его Эбони...

Какое-то сильное и захватывающее целиком чувство согревало его сердце, когда он смотрел на ее неподвижное лицо, приобретшее невинное выражение. Как ни странно, он был уверен, что, несмотря на ее свидание со Стивенсоном в отеле, она все еще любит его, и вчерашние события не уменьшили значения этого факта. Там был просто секс.

От него же Эбони ждала любви. Сейчас Алан это ясно понимал. Именно потому она и отреагировала столь бурно на то, что в его действиях не было любви, и именно это вызвало у нее такую неприязнь. Она хотела от него того, чего не могла раньше получить ни от одного мужчины. Настоящей любви.

При этой мысли Алан попытался сдержать нахлынувшие эмоции, но сейчас он был преисполнен самыми благими намерениями. Он хочет жениться на ней и, черт побери, сделает это. Она нужна ему так же, как он ей. Он будет следить за ней, оберегать и защищать от грязных желаний других мужчин. И от ее собственных. У каждого есть свой слабости. Ее слабостью была повышенная сексуальность.

Но он придумал, как с этим бороться. Он сделает ей ребенка. Алан чувствовал, что семья и сильный материнский инстинкт, которым, как он был уверен, обладала Эбони, позволят ей избавиться от единственной ее слабости. Алан не смог бы еще раз вытерпеть то, что вытерпел со вчерашнего вечера. Само воспоминание о происшедшем было для него непереносимым. И все же это было уже в прошлом, а Стивенсон на следующей неделе улетает в Париж. Как бы ни было чертовски трудно, он должен забыть про свою боль, научиться прощать.

Но сможет ли она простить его?

Да... если он правильно понимает свою Эбони, это будет не так просто.

Когда она пришла в чувство, то обнаружила, что находится на руках у Алана и он несет ее внутрь катера. На нем были одни лишь шорты. В угрюмом молчании он осторожно спустил ее по крутой лесенке и пронес через камбуз и маленькую гостиную. Она все еще не могла понять, в чем дело.

– Что... что случилось? – спросила ома, когда он остановился у двери в единственную спальню.

Он посмотрел ей в лицо. Боже, он выглядит ужасно, удивленно подумала она, какое напряженное лицо.

– Ты упала в обморок, – коротко сказал он.

– В обморок?

– Да, в обморок. Вероятно, при виде крови.

– Крови? – Ее голос звучал слабо и дрожал. Потом она, видимо, вспомнила о порезанной ноге, но, когда нагнулась, чтобы взглянуть на нее, Алан приказал:

– Не смотри! Закрой глаза и постарайся расслабиться.

– Хо... хорошо, – согласилась она и, обняв еще слабыми руками его обнаженный торс, прижалась к нему.

И только тогда, вспомнив все, она вдруг похолодела. Что я делаю? Обнимаю человека, который не любит меня, который хочет от меня только одного?

Если он и обратил внимание, как она внезапно напряглась, то не показал вида, а может быть, был слишком занят, открывая дверь каюты и укладывая ее на широкую кровать.

– Ты лучше бы сняла этот мокрый костюм, – грубоватым тоном сказал он. – Ты совсем замерзла. А я пойду за аптечкой. Вот возьми пару полотенец. – И перед тем как выйти из комнаты, он сдернул их с вешалки над маленьким умывальником и кинул на кровать.

Эбони посмотрела ему вслед. Замерзла? Да, но не от холода, а от ужаса своего положения и ощущения полной беспомощности.

Тут она почувствовала, что вся дрожит, и поняла, что действительно замерзла. Со злостью и отчаянием она сорвала со своего все еще влажного тела костюм и швырнула ненавистную вещь в угол. Обернув одним из полотенец мокрую голову, другим она вытерла досуха свое дрожащее тело и, завернувшись в одеяло, спустила ноги с кровати, чтобы не запачкать постельное белье. Пол был из полированного дерева, ему ничего не сделается.

А какое ей дело до его чертового постельного белья или вообще до него самого, раздраженно подумала она. Он был жесток, бессердечен и настолько самонадеян и эгоистичен, что почти не скрывал этого. Неужели он надеется, что после всего она выйдет за него замуж? Она хотела быть настоящей женой, а не узаконенной любовницей. А у него на уме именно такой брак, если он вообще думает о браке!