Елизавета-Регина».

Глориана, запрокинув голову, посмотрела в глаза Данте. Она прочитала в них тревогу.

– Что там написано?

Там было сказано, что он получил все. Титул. Почет. Благодарность королевы. И как будто был намек на то, что она знала историю его любви.

– Ничего особенного, – ответил Данте. Он скомкал письмо и бросил комочек бумаги в ущелье.

– И все-таки? – настаивала Глориана.

На лице Данте вдруг появилась широкая, простоватая улыбка совершенно счастливого человека. Он наклонился, чтобы поцеловать любимую.

– Это значит, Глориана, что мы с тобой неразрывно связаны навеки.

Данте страшился первой встречи со своей дочерью.

Ни от одного мужчины, поглощенного любовью к своей жене, нельзя ожидать, чтобы он с радостью воспринял пронзительно кричащее, крошечное существо при первом же знакомстве. За появление на свет этой крошки Глориана заплатила суровыми муками и тяжкими стонами, но хрупкое тело с честью выполнило свой долг, и новый человек смог войти в этот мир. Но когда Данте ступил в их комнату, его взору представилась спокойно отдыхавшая жена, напевавшая тихую мелодию, и Данте как-то странно потянуло к золотисто-рыжей головке, прильнувшей к груди Глорианы.

Глориана посмотрела на мужа, и у Данте едва не закружилась голова от исходившего от нее сияния любви. Рождение ребенка еще более усилило дивный свет ее глаз, и только сейчас он понял, как боялся ее потерять.

Нет, больше никогда.

– Это твой папа, – прошептала Глориана, осторожно погладив дочь по головке, и повернула ее так, чтобы Данте мог увидеть детское личико.

Новорожденные младенцы похожи на детенышей опоссума со сморщенной мордочкой. Они не улыбаются, ничего не видят, как кроты, и красивыми их находят только матери.

Ему предстояло срочно отправиться в Холбрук, чтобы купить там один из чудесных фотоаппаратов мистера Истмена – весь мир должен был видеть фотографии его дочери. Уголки ее правильно очерченных губок поднялись, словно приветствуя отца. Широко открытые глаза, оглядев комнату, на одну щемящую сердце секунду остановились на нем, обещая залить его своим собственным светом, которого так бесконечно жаждала его душа.

– Женщина Карлайлов, – выдохнул он и подумал, как хорошо, что есть и его доля в этом драгоценном существе.

– И ничего от Тревани. – Глориана поцеловала волосики, украшавшие головку новорожденной, и с улыбкой посмотрела на Данте. – Однако некоторые традиции Карлайлов должны сохраняться.

– Какие, любимая?

– Нужно дать ей королевское имя. Я думаю, что мы могли бы назвать ее Елизаветой.

Елизавета Тюдор, известная своей способностью трезво оценивать людей, подвергалась жесткой критике за то, что в течение всей своей жизни поддерживала доктора Джона Ди.

Ди, гениальный математик, проявлял огромный интерес к астрономии Коперника. Но если Коперника почитают как основателя астрономической науки, то труды Ди привели ученого на стезю мистицизма и астрологии, которые имели гораздо меньшую популярность и ничего ему не принесли.

Джон Ди был глубоко прав, понимая всю важность письменного слова, и сделал его нетленным, собрав собственными усилиями то, что потом стало крупнейшей библиотекой Англии, содержащей четыре тысячи томов и ставшей средоточием хранения древних рукописей, представляющих для нас ценность и по сей день.

Он получил докторскую степень в Сент-Джонс-колледже Кембриджского университета, но позднее был изгнан оттуда по обвинению в занятии магией и в колдовстве. После этого он был известен как великий маг доктор Ди.

Мэри Тюдор ненадолго посадила Ди в лондонский Тауэр по обвинению все в той же магии и в попустительстве прелюбодеянию. Некоторые источники признают, что на докторе лежала ответственность за определение даты коронации Елизаветы. Елизавета, а также ее придворные дамы посещали поместье Ди в Мортлейке для общения с его волшебным зеркалом. Ди призывал Елизавету остерегаться интриг Уайтхоллского дворца. Елизавета оставила эту королевскую резиденцию и умерла в Ричмонд-Хаусе 24 марта 1603 года.

Магическое зеркало Джона Ди было продано на аукционе поместья Хорэса Уолпола в 1841 году. С тех пор оно… исчезло.