Когда Энн обнаружила, что у нее прекратились месячные, она поначалу не придала этому большого значения. У нее вообще часто бывали сбои с этим делом, а в последнее время, когда они с Элом как-то незаметно перешли от обычных ласк к активной половой жизни, она совершенно перестала заботиться о возможных последствиях. Конечно, она чувствовала себя в последние дни не очень хорошо, заметно потеряла в весе, а на еду и вовсе смотреть не могла, но это ей даже нравилось, так как она уже давно сидела на диете, пытаясь держаться в форме. А потом она стала вдруг замечать, что все ее юбки и платья стали тесноваты в талии, и запаниковала. Пришлось срочно покупать дешевое обручальное кольцо и идти к гинекологу.

Подтвердив свои худшие опасения, она с ужасом посмотрела на доктора.

– Мне только семнадцать лет. Я еще учусь в музыкальном колледже, а мой муж не работает…

– Сожалею, но ничем помочь не могу! – отрезал тот. – Слишком поздно. Боюсь, что родов вам не избежать.

Энн вышла из клиники с чувством обреченного на вечные муки человека. Вся жизнь вдруг показалась ей совершенно бессмысленной и пустой. Конечно, можно выброситься с одиннадцатого этажа или проглотить целую упаковку аспирина, но это отнюдь не выход из положения. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. По утрам рвало и тошнило, а потом она весь день мучилась от головной боли и боли в спине. Николь, конечно, все видела, но Энн поначалу боялась открыться подруге. Да и чем та могла ей помочь? Только сочувствием. Энн попыталась найти недорогого подпольного врача, который сделал бы ей аборт, но все безуспешно.

Однажды вечером она вернулась из школы домой и, к ужасу своему, обнаружила там мать.

– Ах ты шлюха! – зло прошипела та, покраснев от негодования.

– Что ты хочешь этим сказать? – тихо прошептала Энн.

– Никогда не думала, что ты зайдешь так далеко в своих развлечениях. Ты же беременна, не так ли?

Энн внезапно разрыдалась.

– Мама, не сердись, пожалуйста!

– А почему я должна сердиться на тебя? – назидательным тоном спросила та. – Потому что ты исковеркала себе жизнь? Или потому что я надрывалась днями и ночами, чтобы ты могла учиться в колледже?

– Кто тебе сказал об этом?

– Никто мне не говорил, я и сама не слепая. Прокладки лежат нетронутыми уже больше месяца, а каждое утро тебя выворачивает наизнанку.

– О, мама, что мне теперь делать?

– Что делать? Выходить замуж за этого кретина и немедленно отправляться в Париж. Будешь учиться там в консерватории, а мы с отцом постараемся оплатить все твои расходы. А когда через годик вернешься домой, вряд ли кто вспомнит, когда был рожден ребенок.

– Я не хочу ребенка, – заревела Энн навзрыд. – И не хочу выходить замуж за Эла.

– Надо было раньше об этом думать.

– Нет, пожалуйста…

– Перестань хныкать и не спорь со мной, проститутка Несчастная! Надо было думать, что тебе придется отвечать за свои поступки. Легкомысленным поведением ты, возможно, погубила всю свою карьеру. Но даже если ты готова разрушить свою жизнь, у тебя нет никакого права убивать ребенка.

– Но многие девочки делают аборты, и ничего страшного…

– Да, но только не в нашем роду. У нас так не принято. К тому же ребенок может оказаться гениальным музыкантом. Я уже все решила, Энн, и давай оставим этот разговор.

Эл же был безумно счастлив и согласен на все. В Париже они жили безбедно, но предстоящие роды постоянно портили настроение, к тому же играть на виолончели Энн уже не могла. Кто потерпит на сцене беременную женщину? С тех пор Энн ненавидела Париж, этот сырой и промозглый город, в котором муж постоянно выставлял ее на посмешище, приглашая друзей. Роды были нелегкими, да и ребенок оказался слишком требовательным и беспокойным. Через полтора года они вернулись в Нью-Йорк и стали жить в дешевой квартире в восточной части. Вскоре Энн уже воротило от вонючих пеленок, распашонок и всего, что так или иначе было связано с ребенком.

Эл зарабатывал немного, постоянно играя в каких-то ресторанах на Бродвее, но на первое время денег хватало. А потом появилась Генриэтта и перетащила их ближе к себе, почти в центральную часть города. Она же помогла Элу устроиться в большой оркестр, где он стал получать намного больше.

Стряхнув с себя тяжкий груз воспоминаний, Энн с удивлением обнаружила, что дошла пешком почти до Линкольн-центра. На часах было пятнадцать минут первого. Энн отыскала телефон-автомат и набрала домашний номер.

– Мой сын еще дома? – спросила она девушку, которую наняла обслуживать обед. – Уже ушел? Понятно. Ну ладно, если придут гости, извинись перед ними и скажи, что обед отменяется. Скажи, что в семье кто-то умер или что-нибудь в этом роде.

Повесив трубку, она долго еще не могла избавиться от невыносимо тягостного чувства бессилия и глухой ярости. Уж лучше бы она сделала аборт в том промозглом Париже, чем мучиться сейчас со взрослым сыном!

Маршалл Фэйбер позвонил Николь и сообщил приятную новость о том, что некая нефтяная компания в Хьюстоне решила выделить ей некоторую сумму для выполнения специального заказа.

– Сколько? – воодушевилась Николь, подумав, что наконец-то ей улыбнулось счастье.

– Сто десять тысяч, – последовал ответ. – Но работа должна быть выполнена в срок и поражать воображение своей мощью и высотой. По меньшей мере тридцать футов. Ты же знаешь техасцев: для них чем крупнее скульптура, тем она лучше.

Откровенно говоря, Николь испытала какое-то смешанное чувство. С одной стороны, она страшно ненавидела работу на заказ, где всегда приходилось учитывать чьи-то интересы или капризы и приспосабливаться к уже существующей обстановке. А с другой – ей очень нужны были деньги, что и предопределило в конце концов ее быстрое согласие. Впервые за последние несколько недель она начала трудиться в полную силу.

Но вот на пороге появился Пол, и по его виду она поняла, что произошло нечто ужасное.

– Неужели все так плохо? – нахмурилась Николь, поцеловав его в щеку.

– Хуже не придумаешь, – уклончиво ответил Пол и отвернулся. – Знаешь, я вообще не хотел бы сейчас говорить об этом.