Он отвернулся, чтоб не видеть её глаз.

«Я не смотрю! не слышу! Звезда со мной!..»

Приступ жара охватил его – и здесь она!!

Она ползла, изгибаясь, как пся с перебитым хребтом, от пятна остывающего грунта к его окопу. Ветерок над головой Удюка затрещал. От электрического дуновения зашевелились волосы и кисточки ушей – робот-артиллерист согласно программе намечал плазме ионизированный путь сквозь воздух. Небо разорвалось сверкающей трубой, землю залило светом, стало видно лицо ползущей. Она, больше некому. А страшна-то! Глаза как две полных луны, глядят и зовут.

– Вон отсюда! – в исступлении закричал Удюк, кое-как заправляя ракету в пускатель. – Не пойду с тобой! Не трожь меня! Мне Дука велел!

– Миленький, – позвала она, выглядывая поверх бруствера, – я хочу тебя.

Откинувшись на спину, он не целясь нажал крючок. Окоп заполнился тугим и жарким, режущим ноздри газом реактивного снаряда. Ракета пронзила безухую гостью и ушла в чёрный небосвод – а гостья как была, так и осталась.

– Обманули! – завопил Удюк, пытаясь оторвать цепь руками. – Они всех сожгут!!

Он бросил цепь, схватился за рацию:

– Эй, кто там? Заберите нас! ракеты кончились! Эй, вы слышите?!.

Отчаявшись, он завизжал и начал что есть сил бить опустошённым коробом по стальной петле, с которой его соединяла цепь. Слишком лёгкая штука этот короб. Стук! стук! – уже и смялся. Так его можно совсем искорёжить.

– Вот я и пришла, айда за край. – Перемахнув через бруствер, страшная гостья оказалась в окопе. Здесь действие порошка кончилось и наступило действие высокой температуры.

Шнур погас. Остались обугленные кости в расплаве двуокиси кремния и шлаков выгоревшей почвы.

– Что-то происходит? – спросил Форт, шагая вместе с Папой к станции узкоколейки. В окружении Мусултына сегодня не хватало Маджуха и Зурека, что выглядело довольно-таки странно. Форт успел привыкнуть и к порывистому, жёсткому племяннику Папы, и к сумрачному, внутренне противоречивому главе его разведки. Видимо, на поверхности творилось нечто, заставившее отсутствовать обоих приближённых главного Окурка. Зато охраны его провожало – четверо силачей, да ещё рядом топал заморыш, которого Папа представил так: «Мой пресс, а заодно секлетаръ. Он человек учёный!»

– А, чепуха! – отмахнулся господин-покровитель Аламбука и нейтральных территорий. – Градские шевелятся, вылазки делают. Мы их прижмём! Если что – у Зурека корабли готовы, вдарим по ним с воздуха. Им недолго осталось выпендриваться. Я чувствую силу – а ты, эксперт?

– Я немного волнуюсь, – честно сказал Форт.

– Брось, не трусь! Что я сказал, то сделаю – отпущу тебя живым и с деньгами. Но лучше б ты остался у меня. Мне нужны спецы по Диску, они редко попадаются. Жалованье положу большое, будешь в роскоши купаться. Сам видел – я эйджи очень уважаю, даже в сыновья беру. Нору выделю тебе просторную, пять девок подарю – и не каких-нибудь, их сам Борин Хау одобрял, а он был человек с тончайшим вкусом. Теперь его, поди, под луч поставят... или что там полагается по вашему закону? Мои советники – все здешние, мир эйджи знают кое-как, а мне пора выборы устраивать, чтоб демократия была не хуже вашей. Должно быть, ты с ней знаком?

– Да – жил, насмотрелся на неё.

– Ну так расскажи мне в трёх словах, раз ты эксперт!

Форт неожиданно обнаружил, что ему нечего сказать о самой лучшей из систем общественного устройства. Мир косменов, в коем он вращался, был построен на субординации, как армия, с той лишь разницей, что в космосе больше уважали профессионализм, чем число звёзд на погонах. Но демократией там и не пахло. Никому бы и в голову не взбрело устроить импичмент капитану или выбрать командиром корабля самого горластого крикуна, подпоившего команду и наобещавшего ей с три короба. Тот, кто не умел водить судно и держать экипаж в рабочем режиме, быстро утекал на периферию отрасли коммерческого судоходства. Там он возглавлял проржавевшую лохань под «дешёвым» флагом, с расхлябанным безалаберным экипажем, и водил ее по таким трассам и космопортам, о которых нечего сказать, кроме «Господи, помилуй!».

Форту довелось побывать на ТуаТоу, погостить у мирков, поработать на Планете Монстров и, наконец, оказаться в Эрке. Ни в одном из этих мест демократия не ночевала. Кастовым автономиям и имперскому государству туанцев очень славно жилось при монархии, мирки отнюдь не бедствовали в рамках строя с условным названием «коммунизм». ПМ – дюжина префектур, являвшихся по существу сатрапиями – тоже не сказать что загибалась, хотя её экономическое процветание обеспечивалось разграблением планеты; а суровый град Эрке выстоял благодаря жёсткой структуре нао и дисциплине граждан.

Но вводить демократию в Аламбуке? консультировать Папу относительно принципов, заложенных в Декларации Прав и Конституции, название которой он и выговорить-то не может?..

«И у нас мало кто читал эти нетленные документы, – утешил себя Форт. – Как их полистать-то, если они запаяны в капсулу с инертным газом, капсула – в хрустальный гроб, гроб упрятан в священный склеп, а склеп охраняется национальными гвардейцами? Лучше не трогать скрижали, пусть себе лежат, а то вдруг кто-нибудь до них доберётся и прочтёт, а там – та-а-акое!.. о чём мы сроду не подозревали. Тут же начнётся революция... Значит, и Папе тайну тысячелетий знать нельзя!»

– Это очень сложная доктрина, – осторожно начал Форт, – её вкратце не изложишь...

– Подумаешь, докторина\ Ты проще, проще говори!

– Вообще демократия – это не только выборы и Президент...

– Вот как? а я думал, этого хватит!

– Демократии нужна основа. Надёжное обеспечение всех институций. Необходимо развивать национальную промышленность...

– Не надо нам никакой промышленности. Мы будем торговать – ну, то есть воровать и продавать. Это градские пускай на нас горбатятся и производят всякое-разное, а удальцу работа не к лицу! Вот наладим как следует Диск и будем время от времени стрелять по градам. Надо, к примеру, получить состав гуманитарной помощи, мы – бац по ним! Они сразу поймут и гонят к нам с поклоном не один, а три состава – мясо, молоко, мануфактуру, – чтоб мы больше не стреляли. Или даже проще – заложим в граде бомбу. Ба-бах! Они расчухают намёк и посылают нам стройматерьялы, рабочих, энергию, деньги, оружие – что мы велим, то и пришлют. А прицел Диска так подкрутим, чтобы не метить в норы нао, в градский совет – иначе обозлятся! Там кто-то должен градским быдлом управлять и знать, что мы не обидим, что с нами тоже можно иметь дело. Мы – вожди, они – вожди; поймём друг друга. Палить будем по народишку, по гражданам, чтоб в тонусе их держать и в страхе, всех оптом. Ведь если не убивать – уважать перестанут.

– Но всё-таки надо что-то налаживать. – Форт, даже выслушав такую программу будущего правления, в глубине души ещё надеялся, что Папе не чужды и полезные, созидательные начинания. – Детей прививать от инфекций, поощрять материнство...

– Не хрен его поощрять, – уверенно отозвался Папа, походя растоптав последние надежды Форта. – Это градские бьются, мудруют, ума не приложат – отчего-де их бабы рожать не хотят? А тут ума не надо, чтоб понять! Их бабьё на заводах, в цехах пропадает или верхом на конусе погружения в землю ввинчивается. Какие им дети? отпахала смену, стоя в поезде вздремнула, дома в норе то-сё прибрала, дитю сопли утёрла – и брык на бок! Или того хлеще – учиться затеет. С брюхом наперевес или с младенцем на боку не очень-то поучишься. Сложат с мужиком свои крины, всего на двух деток и хватит. Поэтому градские за каждого ребёнка трясутся, прививают, холят. А у нас не так! Мы воруем много, живём богато. Наши жёнки не работают, только хозяйствуют – и за каждой вереница детворы бежит, пищит. Одного за другим родят, как свинки. Иная и со счёта собьётся. Помню, как-то утоп малец в стоке, вынули его багром, так жёнки всем скопом три ночи судачили – чей? безвестного и безымянного не похоронишь по обряду!.. Так что и прививать детей незачем. Хоть бы половина поколела – другая-то останется. И жрать им много не надо, сунул по куску, и хватит, а нет – пусть роются в помойке, что-нибудь отыщут. Кто хилой – помрёт, а кто вырастет – удальцом станет! будет грабить, в дом тащить. С этим делом мы забот не знаем, полагаемся на чресла. Народ мы плодущий, и без Диска градских одолеем, одним поголовьем... Ну, что там дальше делают, при демократии?..