– Ты, подземный... – начал он, и сгрудившиеся за спиной стали в один голос повторять за ним:
...чёрный, безглазый,
Ты, ненасытный ужас колодца,
В руки твои отдаём наше детище,
Выкуп за всех, кто явился к вратам,
За все жилища нашего града,
За всех детей от велика до мала,
За женский род от юниц до хозяек,
За род мужской от мальцов до бойцов.
На! Это жертва тебе – принимай!
Мляка упала в ячейку между прутьями решётки и беззвучно исчезла, словно угодив в раскрытую пасть.
– Держите крепче, – обронил Pax, пролезая сквозь решётку; вот – остались видны одни руки, вцепившиеся в прутья, и светлая макушка. – Готов!
Тросик натянулся, приняв на себя вес пятипалого недоросля. Ребята и девчонки дружно, понемногу стравливали тягу, а вожак, быстро и прочно закрепив конец на крестовине прутьев, взялся за тросик вместе со всеми.
Слабо мерцающий рассеянным светом зарешёченный зев медленно удалялся в зенит. Тьма охватила Раха туго, как ремни сбруи. Он опускался в невидимой пустоте, словно астронавт, вышедший в безвоздушное пространство, в тень космического корабля. Шорох тросика о решётку, сопение оставшейся вверху компании, шуршание подошв – всё быстро исчезло, глаза напрасно искали хоть искорку света. Уши заложило тишиной, как герметиком. Pax знал, что со всех сторон – стены шахты, но не видел их, и чернота вокруг казалась необъятной, всемирной. Только немой мрак, и Pax среди него – с колотящимся сердцем, с затаённым дыханием, с вмявшимися в тело ремнями. Ещё мгновение, ещё чуть – и тьма начнёт сдавливать, проникать в голову, гасить сознание... Останется лишь вопить, зажмурившись: «Вытащите меня! вытащите меня отсюда!» Он больно прикусил губу, чтобы давление тьмы не стиснуло голову до отчаянного крика.
Что это?.. спуск прекратился. Pax мерно вращался на тросике среди безмолвия космоса. Значит, тросик кончился, выбраны все двадцать саженей. Едва теплящийся круг вдали над головой и чёрное ничто кругом.. Если тросик оборвётся – падать придётся долго, очень долго. Братья и сестры обзаведутся семьями, вырастут их дети, а ты будешь лететь, лететь, умирая от жажды и голода, затем будешь лететь мёртвый, затем – высохший, затем рассыплешься на летящие кости, а дна всё не будет.
Надо выкликать. Худо тем., кто лишился чувств в эти минуты! наверху долго ждут, пока не поймут, что ты потерял сознание. Бывает и такое, когда в кладезь натекает мёртвый газ – кто вдохнёт, сразу покойник.
– Выходи, – выдавил Pax сквозь зубы.
Голос тотчас погас во тьме.
– Выходи! – повторил он громче. – Появись!
Звук какое-то время трепетал, отражаясь от стен, потом заглох.
– Иди ко мне!! – закричал Pax изо всех сил. – Ко мне, сюда!.. Я хочу тебя видеть!
Ау-аа-аэээ – загудел кладезь, призрачными волнами разнося крик вверх и вглубь. Pax задержал выдох, вслушиваясь в эхо – нет ли постороннего, чужого звука?.. Воздух недвижим. Если тот, кого зовут, остался недоволен млякой, долго ждать не придётся – снизу тяжело повеет смрадом и...
...иногда из кладезя поднимают только обрывок троса, мокрый от чёрной слюны. Правда ли это? Сейчас Pax поверил, что правда.
– Иди, я здесь! Я Pax! я тебя жду!!
Нечто большое, грузное и мягкое пошевелилось в недрах, далеко внизу; послышались редкие, размеренные и глухие удары, похожие на шаги.
– Я н-не боюсь тебя, – трепеща от страха, прошептал Pax, торопливо доставая из-за пазухи нагретую телом гранату, сорвал зубами предохранитель и, нажав запальную кнопку, бросил взрывчатый цилиндр в глубину. Закрыв глаза, поджав ноги, он считал секунды до того, когда сработает запал.
В бездне раскатисто, гулко грохнуло. Раз-два-три – отмерив время разлёта осколков, Pax поглядел туда – осветительная головка гранаты с шипением рикошетила от стен, словно далеко внизу, в чёрной трубе, билась огненная муха, полосуя неподвижный воздух. Яркий искрящий свет причудливо озарял стены шахты. Дна видно не было; из стен торчали какие-то выступы, метались их тени – будто лапы, тянущиеся из глубины. Это зрелище надвинулось – и проникло в Раха; накатило удушье, ум помутился, а глазам откуда-то изнутри отчётливо предстало видение дна – там груды мляк, растерзанных, искусанных, они копошатся, возятся, моргают, поднимают руки и что-то кричат...
Тросик дёрнулся, поволок Раха вверх – это спохватились испуганные ребята. Когда Pax переполз с решётки на пол камеры, его обступили с лихорадочными возгласами:
– Что там было?
– Что ты видел?!
– Я... – Обессиленный Рах не мог встать. – Кинул ручную бомбу.
– С ума свихнулся!
– Ничего, – выдохнул Pax, – зато живой вернулся.
– Так никто не делает, – уняв стук зубов, пробормотал вожак. – Вот увидишь, плохо будет!
– Видел... – слабо проговорил вернувшийся из бездны, и все замерли, боясь пропустить хоть слово; ведь ради этого и выкликают, чтобы явилось незримое и открылось сокровенное. – Видел... мляки... много-много, они там навалены, а руки движутся, рты говорят... они встают на ноги и смотрят.
– И ничуть не страшно. – Шестигодка Тими, уже довольно развитая девчонка из Гутойсов, тоже тряслась, но уступать пятипалому в храбрости не собиралась. – Мы такую замечательную мляку сбросили, что бояться нечего. Ну-ка, помогите мне расстегнуть его. Теперь я полезу выкликать.
Pax было отключился, но его стали ворочать, чтобы добраться до пряжек сбруи, и он, открыв глаза, увидел совсем рядом пальцы Тими, выглядывающие из сандалий-босоножек. Пальцы нетерпеливо шевелились от беспокойства, поблёскивая розовым лаком ноготков. Этот педикюр, а в придачу выразительность живых пальцев прямо-таки ушибли Раха, и он опять испытал приступ удушья, но не от ужаса бездны, а от счастья лицезреть красивые ноги Тими.
«Ухты!..» – только и мелькнуло у него ослепительное солнечное чувство, и тут он взаправду потерял сознание. С подростками это случается.
Медеро заучивала очень нудный раздел природоведения – о светилах. Её класс ещё не вывозили на поверхность для знакомства с солнцем и луной. Чтобы экскурсии прошли как следует, надо дождаться безоблачного утра и ясной ночи, а пока знакомься со светилами по книжкам и видео.
– Восход Юады в равноденствие происходит точно в десять часов, – твердила она полушёпотом, стараясь запомнить урок, как песню. – С восходом наступает светлый и жаркий период суток...
Она забралась с учебником на самую верхнюю койку, чтобы никто не мешал. Как трудно жить в многодетной семье! если бы папке с мамкой не доплачивали за лишних ребёнков, неизвестно, что было бы.
«Ишь сколько мамаша Родон нарожала, – слышали чуткие ушки Медеро на улице. – Как троглодитка! Ну трое; ну четверо – а зачем пятого?..» «Раньше бы нечётного по древней правде – в кладезь, вместо мляки, – шипел другой голос. – Слишком много нас слишком глубоко роем – бездну тревожим. Откупаться надо, а чем?..»
От таких разговоров Медеро вздрагивала, но не находила, чем возразить. Школьная карта глыбей с упорно ползущими вниз конусами погружения была нарисована красочно и гордо, но куда опускались конусы, разжижая камень растворителем? где предел, ниже которого нельзя? даже подумать страшно.
Тарья, как истинный младший, тетёшкался с Буном, одновременно пытаясь смотреть по экрану кино про солдат и слушать музыку через наушники. Олес – девушки имеют право погулять! – упорхнула в гарнизонный клуб на танцы, помахать хвостиком перед военными. Бакра тоже вовсю наслаждался выходным, и где его носит – угадай.
