— Извините. Боюсь, мне придётся присоединиться к вам. Видите ли, я нахожу поведение своих попутчиков немного ребячливым.

Со смесью восхищения и отвращения Рентон наблюдает за тем, как Дохлый превращается из конченого раздолбая в мечту этой женщины. Его интонации и выговор незаметно меняются. На лице появляется заинтересованное, серьёзное выражение, когда он засыпает свою новую попутчицу обольстительно-нескромными вопросами. Рентон морщится, услышав, как Дохлый говорит:

— Да, я бы назвал себя джазовым пуристом.

— Дохлый снимает тёлку, — сообщает он, повернувшись к Бегби.

— Я охуенно рад за него, — с горечью говорит Бегби. — Классно, что этот говнюк от меня съебал. От этого поца никакой, на хуй, пользы, он только ныть, бля, может… сука.

— Мы сейчас все напряжены, Франко. Большой риск. Вчера мы захавали весь этот «спид». У нас у всех щас малехо паранойя.

— Не отмазывай этого мудака, блядь. Этого ёбаного урода надо научить понятиям. Он скоро получит нехуёвый урок. Понятия надо уважать.

Рентон, понимая, что спорить дальше нет смысла, усаживается поудобнее и наслаждается тем, как «чёрный» массажирует его, развязывая узлы и разглаживая складки. Всё-таки это был качественный продукт.

Бегбина злоба на Дохлого вызвана не столько ревностью, сколько обидой на то, что он ушёл: Бегби нуждается в обществе. У него как раз начался ураганный «спидовый» приход. Откровения посещают его одно за другим, и он считает себя обязанным ими поделиться. Ему нужно с кем-нибудь поговорить. Рентон замечает этот сигнал опасности. За его спиной громко храпит Второй Призёр. Бегби от него ничего не добьётся.

Рентон надвигает бейсбольную кепку на глаза и одновременно подталкивает локтем Картошку, будя его.

— Спишь, Рентс? — спрашивает Бегби.

— Ммммм… — бормочет Рентон.

— Картоха?

— Чего? — раздражённо спрашивает Картошка.

В этом была его ошибка. Бегби разворачивается на сиденье; стоя на коленях, он свешивается над Картошкой и начинает пересказывать сотни раз слышанную историю:

— …короче, я залез на неё, сечёшь, ебу её, это самое, просто хуею, а она, блядь, вопит, это самое, а я думаю, ёбаный в рот, этой вонючей тёлке нравится, сука, это самое, но она отталкивает меня, сечёшь, а из пизды у неё как хлынет кровянка, сечёшь, типа как менстра, а я хотел сказать, мне по барабану, особенно, когда у меня стоит, блядь, как сейчас, я тебе говорю, на хуй. Короче, оказалось, у этой суки был тогда ёбаный выкидыш.

— Да.

— Угу, та я тебе ещё могу рассказать, блядь; я тебе рассказывал, как мы с Шоном словили тех двух ёбаных собак в «Обломове»?

— Да… — слабо стонет Картошка. Его лицо похоже на замедленную съёмку взрыва электронно-лучевой трубки.

Автобус останавливается на станции техобслуживания. Картошка получает долгожданную передышку, но Второй Призёр недоволен. Не успел он уснуть, как в салоне включили яркий свет, безжалостно вырвавший его из уютного забытья. Он просыпается в алкогольном ступоре и не может понять, где находится: хмельные глаза не способны сфокусироваться, звенящие уши оглушает какофония неразличимых голосов, нижняя челюсть пересохшего рта отвисла. Он инстинктивно тянется за фиолетовой банкой «теннентс-супер-лагера»: это тошнотворное пойло заменяет ему слюну.

Они слоняются по мосту через автостраду, страдая от холода, усталости и наркотиков, бродящих в крови. Исключение составляет Дохлый, самоуверенно чешущий впереди вместе с блондинкой.

В раздраконенном кафе «Траст-Хаус-Форте» Бегби хватает Дохлого за руку и выводит его из очереди:

— Не вздумай кинуть эту чувиху, блядь. Я не хочу, чтобы ёбаная полиция повязала нас из-за нескольких соток, которые дали какой-то ёбаной студентке на каникулы. У нас одной дряни на восемнадцать ёбаных тонн.

— Ты чё, меня за идиота держишь, бля? — возмущённо огрызается Дохлый, в то же время признаваясь самому себе, что Бегби вовремя ему напомнил. Пока он зажимался с этой тёлкой, его выпученные глаза хамелеона лихорадочно пытались определить, где она ныкает деньги. Посещение кафе давало ему шанс. Однако Бегби был прав, сейчас не время для таких шалостей. «Не всегда следует доверять своим инстинктам», — размышляет Дохлый.

Он отходит от Бегби с надутым видом и возвращается в очередь к своей новой подружке.

После этого Дохлый начинает терять интерес к тёлке. Ему трудно сконцентрировать внимание на её взволнованных баснях о том, как она поедет на восемь месяцев в Испанию, а потом поступит на юридический факультет Саутхэмптонского университета. Он взял адрес отеля, в котором он останавливается в Лондоне, и с неудовольствием отметил, что это дешёвенькая гостиница на Кингс-Кросс, а не какое-нибудь жирное местечко в Уэст-Энде, где бы он с удовольствием отвис денёк-другой. Он был уверен на все сто, что трахнет эту тёлку, как только они уладят дела с Андреасом.

В конце концов, автобус въезжает в кирпичные пригороды северного Лондона. Они катятся мимо «Шотландского коттеджа», и Дохлый ностальгически смотрит в окно, думая о том, работает ли за стойкой та женщина, которую он когда-то знал. «Наверняка, нет,» — рассуждает он. Шесть месяцев за стойкой лондонской пивной — это слишком большой срок. Даже в такую рань автобусу приходится сбавить ход, когда они добираются до центра Лондона и мучительно долго петляют по дороге к автовокзалу королевы Виктории.

Они выгружаются, будто осколки разбитой фарфоровой чашки, которые высыпают из бумажного ящика. Завязывается спор о том, пойти ли им на железнодорожный вокзал, сесть на метро и проехать по ветке Виктории до парка Финсбери или же поймать мотор. Они решают, что лучше потратиться на такси, чем тащиться по всему Лондону с целой грудой порошка.

Они втискиваются в хэкнийскую тачку и рассказывают словоохотливому водиле, что приехали на сейшн «Погсов», который состоится в шатре в парке Финсбери. Концерт служит идеальным прикрытием, поскольку они все собирались туда пойти, чтобы совместить приятное с полезным, а уж потом отправиться в Париж. Такси возвращается практически той же дорогой, по которой ехал автобус и, наконец, останавливается возле отеля Андреаса, возвышающегося над парком.

Андреас, происходивший из семьи лондонских греков, унаследовал отель после смерти отца. При старике здесь в основном селились семьи, случайно оставшиеся без крова. Местные городские власти были обязаны подыскивать временное пристанище для таких людей, а поскольку парк Финсбери был разделён между тремя лондонскими районами — Хэкни, Хэрринджи и Ислингтоном, то этот бизнес процветал. Приняв на себя управление отелем, Андреас решил, что он будет приносить ещё больший доход, если превратить его в бордель для лондонских бизнесменов. И хотя Андреас так и не стал во главе этого рынка, к чему, однако, стремился, в его отеле нашли для себя тихую гавань несколько проституток. Городские шлюшки среднего пошиба восхищались его осторожностью, а также чистотой и безопасностью его заведения.

Дохлый познакомился с Андреасом благодаря одной женщине, которую они оба гипнотизировали. Они мигом спелись и вместе провернули несколько делишек — в основном, мелкие мошенничества со страховкой и кредитными карточками. Завладев отелем, Андреас начал отдаляться от Дохлого, решив, что теперь он перешёл в высшую лигу. Однако Дохлый подкатил к нему с партией качественного героина, который ему удалось где-то раздобыть. Андреас пал жертвой опасной и вечной как мир иллюзии: он намеревался выехать за счёт негодяев, не заплатив за это ни гроша. Андреасу заплатил тем, что свёл Пита Гилберта с эдинбургским консорциумом.

Гилберт был профессионалом и уже давно занимался торговлей наркотиками. Он покупал и продавал всё подряд. Для него это был просто бизнес, и он отказывался отграничивать данный вид предпринимательской деятельности от других. Вмешательство государства в форме полиции и судов представляло собой всего лишь одну из опасностей бизнеса. Однако, учитывая колоссальные прибыли, этот риск был оправдан. Будучи классическим посредником, Гилберт, благодаря своим связям и нажитому капиталу, мог доставать наркотики, хранить их, разбодяживать и продавать менее крупным дистрибьюторам.