— Ты уходишь?!! — Лиллиана собралась уже вскочить с высокой удобной кровати, но Корбетт слегка нахмурился — и она осталась на месте.

— Я ничего не хотел бы так, как остаться здесь с тобой. Соединиться с тобой на этом ложе. Спрятаться в облаке твоих душистых волос. — Он хрипло выговорил это, а потом резко вдохнул воздух. — Но я приехал в Лондон с определенной целью. И ради этой цели я должен уйти.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он достал тонкую пачку бумаг из своей дорожной сумы, засунул ее себе под тунику и ушел.

Как ни приятно было принять ванну после утомительной дороги, настроение Лиллианы отнюдь не улучшилось. Она была полна решимости показать своему неумолимому супругу, как досаждают ей те ограничения, которыми он связал ее по рукам и ногам. Но у нее в распоряжении было не слишком много средств, чтобы этого добиться, и оставалось только одно: проявлять свое неудовольствие всяческими проволочками: подольше отсиживаться в ванне, помедленнее одеваться, и вообще как можно больше копаться, производя необходимые приготовления к своему первому появлению при дворе. Но даже и в этом она не преуспела: уж и волосы она сушила нестерпимо долго, и все свои платья пожелала примерить по очереди, придирчиво отвергая одно за другим; несчастную безропотную девушку-служанку она довела до того, что та уже была готова взбунтоваться — а он все не приходил. В конце концов, она села на узкую скамью с бархатной обивкой и приготовилась ждать. Она была одета в шелковое зеленовато-серое платье изысканного покроя. Его открытый ворот и прорези в рукавах, вдоль которых вился прихотливый узор, вышитый зелеными и золотыми нитями, позволяли видеть светлое полотно рубашки, надетой под платье. Волосы Лиллиана уложила в тугой узел на затылке с помощью золотой сеточки. Диадема, платок и шпилька лежали у нее на коленях, и она играла с ними, постепенно приходя все в большее раздражение. Вот возьму и все это надену, думала Лиллиана, кипя от злости. Пусть он возражает, сколько хочет, но она не появится при дворе с распущенными по спине волосами, как какая-нибудь девчонка. Но не успела она решить, стоит ли надевать этот скромный убор, как наконец вернулся Корбетт.

Одним взглядом он отослал служанку. Потом подошел к глубокой оконной нише и уставился взглядом в вечернее небо.

Как ни сердилась на него Лиллиана, ее сразу насторожило угрюмое молчание мужа. Его напряженная поза и мрачный профиль сразу заставили улетучиться всякие мысли о каких-то упреках и сетованиях. Но когда она увидела глубокие складки усталости у него на лице, выдержка вообще изменила ей. Она подошла к нему и ладонью коснулась его щеки.

— Корбетт, что-нибудь неладно?

— В Лондоне всегда что-нибудь неладно, — буркнул он, а потом отвел глаза от окна. — Этот город населен грифами и стервятниками. Ты относишься к моим предостережениям как к чему-то необязательному, но поверь мне: здешние хищники могут тебя убить и кости обглодать, прежде чем ты сообразишь, что происходит.

— Я не понимаю. Из-за кого ты так встревожен?

Неподдельное сочувствие, звучавшее в ее вопросе, заставило его взбодриться, и он взглянул в ее лицо, обращенное к нему. Могло показаться, что одним лишь усилием воли он согнал с лица малейшие следы усталости, гнева и беспокойства.

— Пусть это тебя не заботит. Лондон всегда так на меня действует.

Когда стало ясно, что он ничего больше не скажет, Лиллиана вздохнула:

— Ты устал. Хочешь, я пошлю за ванной, чтобы ты мог освежиться?

— Нет, сейчас не время. Пусть принимают меня таким, какой я есть. — Он издал короткий смешок. — По крайней мере, это честные пот и грязь. Кроме того, ты так ослепительна, что все взгляды будут прикованы к тебе. А моего присутствия вообще никто не заметит.

От этого неожиданного комплимента Лиллиана вспыхнула. Но она была слишком озабочена его состоянием, чтобы позволить ему так легко ее отвлечь.

— Мы можем отложить наш выход до завтра, если хочешь. Ты выглядишь таким усталым.

Казалось, что Корбетт вот-вот задумается над ее предложением, но он лишь печально усмехнулся.

— Что? Ты хочешь, чтобы я упустил сегодняшнее представление? Все актеры в сборе. За исключением короля, разумеется. Остается только выяснить, кто же играет главную роль.

— Я не… — Лиллиана в недоумении покачала головой. — Я не понимаю. Разве король — не самая значительная особа?

Оживление, минуту назад промелькнувшее в его глазах, сразу погасло.

— Король — и его благоденствие — всегда должны быть предметом первостепенной важности для его подданных. Не обращай внимания на мои слова, Лилли. Для тебя это неважно.

— Но это важно для тебя. А я твоя жена.

— Да. — Он серьезно посмотрел ей в глаза. — Ты моя жена. А раз так, прошу тебя находиться рядом со мной и не делать ничего без моего ведома.

Было совершенно очевидно, что он вновь замкнулся и не расположен к дальнейшим разговорам. Он молча, но учтиво повел ее к двери. Лиллиана подчинилась достаточно легко, но беспокойство от его странного поведения не оставляло ее. Когда они направлялись через парк к самой башне, а затем внутри башни — в парадный зал, Лиллиана обратила внимание, какие странные изменения произошли в Корбетте. В его облике не осталось ни усталости, ни сожалений. Перед ней был хищник. Теперь в его глазах светился опасный блеск, как у подкрадывающегося волка. Он двигался, как охотничья собака, осторожно и бесстрашно, во всеоружии хитрости и силы. Но Лиллиана понимала, что Корбетт готов к любой неожиданности.

К ее немалому облегчению, муж задержался на узкой лестничной площадке. Ей было просто необходимо собраться с силами перед появлением в таком многочисленном и благородном обществе. На мгновение она забыла о своих беспокойствах насчет Корбетта: она думала о том, сколь незначительна здесь она сама. Конечно, все присутствующие сразу поймут, что она просто никому не известная дочь не слишком знатного барона из северных графств. Но Корбетт не позволил ей долго предаваться этим обескураживающим размышлениям.

— Вот что, Лиллиана. Я хочу видеть, что ты улыбаешься. — Он обернулся к ней и обеими руками поднял ее лицо к своему.

— Ты же не улыбаешься, — нервно возразила она. — И ты никогда не называешь меня Лиллианой, если только речь не идет о чем-то очень важном.

Если его и поразило ее наблюдение, он этого не показал.

И ничего не ответил. Вместо этого он вынул у себя из-под туники маленький бархатный мешочек.

— Я собирался отдать это тебе раньше, но как-то все отвлекался на другие дела. — Он развязал шнурок, перевернул мешочек, и в его подставленную широкую ладонь упало сверкающее ожерелье.

У Лиллианы язык отнялся от изумления, когда она воззрилась на это сокровище, которое он теперь держал между пальцами, слегка покачивая. К золотой цепочке искусной работы был прикреплен ряд подвесок-петелек такого же затейливого плетения, как и сама цепочка. Но в уголке каждой петли располагался прекрасный сапфир с двумя более мелкими рубинами по обе стороны от него.

Лиллиана была потрясена. Ее лицо выражало это так красноречиво, что Корбетт улыбнулся и воспользовался ее молчанием, чтобы застегнуть необычный подарок на ее гибкой шее.

К Лиллиане вернулся дар речи, и она воскликнула:

— О, Корбетт! Благодарю тебя! Благодарю! Оно так прекрасно!

— Тем более оно должно быть твоим. Я знал, что оно тебе подойдет. — Он провел пальцем по ее ключице вдоль линии ожерелья. — Кольцо с веридианом стало свидетельством того, что ты моя. А это ожерелье из золота и сапфиров станет свидетельством того, что ты — знатная властительная леди и тебе по праву принадлежит место при этом дворе.

Что-то послышалось ей в тоне, которым он произнес эти последние слова, и в глазах у него промелькнула тень, которая привлекла внимание Лиллианы. В ней снова вспыхнуло беспокойство, и она более внимательно присмотрелась к нему.

— А выставленное напоказ богатство — это все, что требуется при дворе?