Стрихнин запустил руку в пакет, на ощупь вытащил оттуда горсть стодолларовых бумажек, швырнул ее мне на колени и сказал:

— Твоя доля. Только не вздумай отказываться, человек с деньгами — это звучит гордо!

Впереди показалась стоянка такси, на которой ожидали клиентов две или три машины, и Стрихнин махнул рукой:

— Тормози. В прямом смысле.

Прощание получилось коротким:

— Долгие проводы — лишние слезы, — объяснил он. — А нам лишнего не надо.

Мы коротко обнялись и разъехались. Я домой. А он, вероятно, прямым ходом на остров Капри.

Как скелет доисторического монстра, возле нашего подъезда все еще торчал обгорелый остов «бээмвушки». Memento mori, напоминание о смерти. Но мне он напомнил еще кое о чем. Стрихнин уже заработал себе пенсию и отвалил в теплые края. А моя работа продолжалась. Светало, и значит, скоро в скверик на Чистых прудах должен прийти человек, через которого тянется цепочка от заказчиков к наемным убийцам.

Поразмыслив, я решил, что ложиться спать глупо: пара-тройка часов сна все равно ничего, кроме головной боли, не принесут. А вот если заменить их двумя чашками крепкого кофе и холодным душем, можно будет, пожалуй, продержаться до вечера.

Почему-то именно под ледяными струями мне всегда думается лучше всего, в голову приходят отличные мысли. Не исключено, что они забредают туда, спасаясь от холода. Но сейчас все соображения выглядели тусклыми и беспросветными, как дождливый осенний вечер. За серой пеленой не проглядывало никакой обнадеживающей перспективы. Ну, положим, он придет. Ну, представим, я его, как любил выражаться мой недавний жилец, срисую. Дальше что? Все-таки у нас со Стрихнином и задачи несколько разные, и, с позволения сказать, социальный статус несколько отличается: я не могу собирать материал для новой статьи с помощью гранат, пусть хоть и учебных.

С другой стороны, не идти тоже нельзя, такими шансами не бросаются. Все, что остается, это попытаться отследить человека с «дипломатом», чтобы выяснить, кто он такой. А там — куда кривая вывезет. На всякий случай я разыскал в шкафу свой старенький «кэнон», тыщу лет не бывшую в употреблении «мыльницу». Не Бог весть какая техника для скрытой оперативной съемки, но, как говорится, за неимением гербовой... Надо только по дороге купить к нему батарейки и пленку.

К месту встречи я прибыл загодя, чтобы провести рекогносцировку. Вследствие раннего часа сквер был почти пустынен, только на одной из скамеек грелся в утреннем солнышке старичок в чесучовой паре, да несколько ребятишек у самой воды кормили хлебом лебедей. Гордые белые птицы принимали пищу, соблюдая достоинство, лениво и снисходительно. Поднявшись на ступеньки «Современника», я вытащил «кэнон» и заглянул в видоискатель. Результат оказался удовлетворительным: отсюда просматривался весь сквер, берег пруда и лебеди. Следовательно, я со своей «мыльницей» вполне при случае сойду за безобидного болвана-туриста, фотографирующего на память умилительные московские виды.

Теперь предстояло решить вопрос подходов и отходов. Тот, кого я ждал, мог приехать на машине, на трамвае или прийти пешком. Соответственно, так же он должен был и ретироваться. Вариант с трамваем я поставил на последнее место: как-то не слишком верилось, что серьезный человек, связанный с крутым криминальным бизнесом, может припилить к месту «стрелки» на «аннушке».

На второе с конца места мною был определен приезд на машине прямо к скверу. Однако так мог бы поступить только тот, кто ничего не опасается, а все эти штучки с сообщениями на пейджер и прочими атрибутами конспирации и взаимной анонимности свидетельствовали, что наш случай далеко не таков.

Самым же перспективным я сам себе постановил считать вариант, при котором человек с «дипломатом» прибудет на машине, но оставит ее где-нибудь не слишком близко, но и не слишком далеко, а непосредственно к скверу придет на своих двоих. Исходя из этого наиболее вероятного предположения мне и предстояло наметить собственную диспозицию, желательно с учетом и всех остальных возможностей, вплоть до трамвайной.

Пожалуй, удобно было бы оставить машину на том берегу пруда, где-нибудь возле кафе «Ностальжи». Но можно и на этом, если со стороны Покровки проехать мимо «Современника» дальше по направлению к метро и пешком вернуться обратно. Существовало также третье место, самое, наверное, удобное: короткий перешеек между двумя сторонами Чистопрудного бульвара, проезд, идущий вдоль знаменитой гостиницы восемнадцатого века у Покровских ворот. По крайней мере, оно представлялось самым удобным для меня: отсюда можно было, не слишком дергаясь и не привлекая лишнего внимания, двинуться за объектом в любом из вышеназванных случаев. Именно там я запарковал свою «копеечку», после чего, очень гордый собой и своей смекалкой, занял позицию на ступеньках театра и принялся ждать.

В десять никого, соответствующего описаниям Кулька, в сквере не было. В десять тридцать солнце уже вовсю припекало, и я томился жарой и ожиданием, как именинный пирог в духовке. В десять пятьдесят чесучовый дед, тоже, надо полагать, перегревшись, сдал позиции и покинул лавочку. В одиннадцать ноль пять ушли с берега юннаты. Оставалось только сняться лебедям, чтобы я остался в полном одиночестве. И тут он появился.

Высокий мужчина в светло-сером летнем костюме неторопливо брел берегом пруда со стороны станции метро «Тургеневская». Его лица мне не было видно, потому что он глядел на воду и на лебедей, но темные с отчетливой проседью волосы и посверкивающий на солнце никелированными замочками «дипломат» говорили, что это тот, кто мне нужен. Дойдя до опустевшей после испарившегося пенсионера скамейки, он поставил на нее кейс, извлек из кармана сигареты с зажигалкой и закурил.

Я поднял к лицу фотоаппарат и прицелился. Поскольку человек пришел на встречу, не было сомнений, что рано или поздно он, никого не дождавшись, хотя бы мельком оглянется по сторонам. Но мужчина, похоже, никуда не торопился: стоял, пуская дым в сторону воды.

У меня начали затекать руки. Ну повернись же, повернись, черт тебя побери, едва не рычал я! И он, как будто услышав, повернулся.

Я щелкнул спуском в тот момент, когда его лицо анфас оказалось прямо напротив объектива. Что свидетельствует о моей отвратительной реакции. Если бы у меня была хорошая реакция, я бы, может, вместо этого сумел убрать камеру куда-нибудь за спину, а если очень хорошая — успел бы и сам отвернуться в сторону. Но я не сумел и не успел, и вот теперь дурак дураком стоял на видном месте со своей кретинской и совершенно ненужной «мыльницей» в руках. Ибо фотографировать было совершенно лишним — я и так прекрасно знал пришедшего в лицо. Больше того, фотографировать было вредно, так как теперь не имелось ни малейших шансов выдать нашу встречу за случайную.

Я узнал его, а он узнал меня. Перед этим человек еще пару секунд смотрел на меня пристально, словно отказываясь верить глазам, но потом, вероятно, все-таки поверил. Губы ему перекосила злобная гримаса, он резко отшвырнул сигарету, подхватил со скамейки свой чемоданчик и быстрым шагом устремился в ту сторону, откуда пришел. Выскочив со сквера на бульвар, он пересек трамвайные пути, почти перешел на бег и через полминуты оказался возле ярко-красного «опеля», припаркованного у входа в гриль-бар «Бешеный цыпленок». Должен с сожалением констатировать, что моя реакция оказалась не просто плохой, она оказалась совсем никудышной: я зачем-то припустил за ним и даже пролетел по инерции шагов двадцать, прежде чем остановиться. А ведь мне не было ни малейшей нужды не только снимать его на пленку, но и, согласно гениальному предварительному плану, отслеживать. И личность, и место проживания, и даже, до некоторой степени, биография человека с «дипломатом», пришедшего на встречу, чтобы получить очередной заказ на чью-то смерть, отнюдь не являлись для меня тайной. Это был лучший друг юных туристов и путешественников Иван Федорович Аркатов.