Поделился своими соображениями с Николаем Герасимовичем Кузнецовым. Адмирал сказал, что над его головой тоже сгущаются тучи. Берия не забыл, разумеется, про конфликт по поводу подготовки к затоплению кораблей Балтийского флота в 1941 году, когда судьба Ленинграда висела на волоске. Оконфузился тогда Лаврентий Павлович перед Сталиным. Не удалось ему доконать Кузнецова и после войны, по "адмиральскому делу", Сталин защитил нашего флотоводца. Опять удар по самолюбию злопамятного Лаврентия. А теперь у Берии развязаны руки, он фактически хозяин положения. Конечно, свалить министра, за которым весь военно-морской флот, не так-то просто, но Берия последователен и хитер, добьется своего не мытьем, так катаньем. При всем том Николай Герасимович настроен был как всегда спокойно-оптимистически. Сложилось впечатление, будто он что-то знает, но недоговаривает.

В отношении меня решили так. Если обстановка осложнится, нас с дочерью перевезут за Измайлово, на Щелковское шоссе, в дома моряков, обслуживающих флотский аэродром. Туда, где протянулись теперь улицы 16-я и 15-я Парковые, причем последняя прямо на взлетной бетонке. Затем на транспортном самолете в закрытый военный город-порт Балтийск, бывший немецкий Пиллау. Там на канале, соединяющем Калининград с морем, есть флотский гарнизон с особым режимом, на территории которого сохранились удобные дачки-коттеджи. Бериевским холуям туда путь заказан, по крайней мере до тех пор, пока флотами командует адмирал Кузнецов. План недурен, но долго ли Николай Герасимович продержится на посту министра? А что потом? Неужели остаток жизни действительно придется провести в подполье, в бегах, под чужим именем? А дочь?!

Первую половину июня мы, что называется, просидели на чемоданах. Николай Герасимович не давал знать о себе. Но вот однажды позвонил морской офицер — единственный, кто поддерживал со мной связь, доверенный человек адмирала. Сказал коротко:

— Сегодня к вам гость от Козловского. После отбоя.

И все. Ну, волноваться не следовало. В Козловском переулке, что возле Красных ворот, размещалось военно-морское командование, значит, гость будет свой. Но кто? И почему после отбоя? Чтобы не видели его кому не следует? Значит, личность известная.

Я не ошибся. В полночь к подъезду бесшумно подкатил черный автомобиль, почти невидимый в сгустившейся, при малом дождике, темноте. Сразу знакомой показалась коренастая невысокая фигура в плаще без погонов, с надвинутым на фуражку капюшоном. Неужели Жуков? Себе не поверил, пока не ощутил сильное рукопожатие, не услышал хрипловатый голос.

— Чайком угостите, товарищ подполковник?

— Можно покрепче, да ведь компаньон вы не ахти… Или исправились?

— Не получается. Только символически, как напарник для чоканья.

Обычное шутливое начало мужского разговора для разминки: о рюмке или о женщинах. Но сколько же мы не виделись? Года четыре? Пока он командовал Одесским, а затем Уральским военными округами. Он не то чтобы постарел, а стал более грузным, отяжелели и укрупнились черты лица, особенно массивный подбородок: ямочка на нем — как штыковой укол — вроде бы углубилась… Незадолго до смерти Иосиф Виссарионович, собирая вокруг себя людей, в честность и добросовестность которых верил, вызвал Георгия Константиновича в Москву, чтобы назначить на должность первого заместителя министра обороны. И вот он у меня, причем не без содействия адмирала Кузнецова. И не потому, что соскучился, разыскать заставило что-то очень серьезное.

Георгий Константинович не из тех людей, которые ходят вокруг да около, у него принцип: боишься — не берись, взялся — не бойся. Сразу предупредил: предстоит настолько серьезный разговор, что надо избежать любой возможности прослушивания. Понято: на всякий случай я вывернул пробки, обесточил все комнаты и уединился с Жуковым на кухне, где не было телефона и имелась заправленная керосиновая лампа. Наглухо задернули шторы.

— Николай Алексеевич, встречи со мной добился генерал Москаленко. Вы его хорошо знаете?

— Меньше многих других… Так… Особенности. Москаленко Кирилл Семенович. В 1922 году в двадцатилетнем возрасте окончил Украинскую объединенную школу красных командиров. Учился на факультете усовершенствования комсостава военной академии имени Дзержинского. Выделился на финской, командуя артиллерией 51-й стрелковой дивизии. В Отечественную прямо-таки универсал. Командовал артиллерийской бригадой, затем стрелковым и кавалерийским корпусами, конно-механизированной группой, танковой и общевойсковой армиями. Теперь смотрит в небо, возглавляет Московский округ противовоздушной обороны. Вспыльчив, смел, желчен, страдает застарелой болезнью желудка. Самый тощий среди наших высокопоставленных генералов. Пользуется доверием и покровительством Хрущева.

— Да, знал Верховный, с кем совет держать, — не без удивления косвенно похвалил меня Жуков. — Без подготовки сразу в девятку… А он еще и осторожный, Кирилл Семенович-то. Полчаса прощупывал, прежде чем открылся… Короче говоря, двадцать шестого июня состоится заседание Президиума ЦК, на котором, неожиданно для Берии, будет поднят вопрос о его антипартийном поведении и о снятии со всех постов.

— Кто инициатор, не Москаленко же?

— Хрущев и Маленков. На их стороне Булганин, Молотов, Каганович, Сабуров.

— А Микоян? Он ведь друг Лаврентия.

— Молчаливая поддержка. Против не выступит. Сегодня утром со мной говорил Хрущев. Он и начнет критику.

— Заседания, критика — этого недостаточно, — остановил я Жукова, не очень удивленный новостью, в глубине души ждал чего-то подобного. Словесное осуждение, снятие с постов, всего этого слишком мало. Полумеры очень опасны. Берия поднимет кремлевскую охрану, позвонит на Лубянку. В его руках огромные карательные силы, внутренние войска. Авторитет у него, страх перед ним. Скомандует — и за ним пойдут. А кто пойдет за Москаленко?

— Ради этого и встречались. Он просил меня…

— Вы согласились?

— Да.

— Адмирал Кузнецов с вами?

— Он ориентирован, но не привлекается. Не любит его Никита Сергеевич, как и товарища Василевского. Маршал для него «попович», а Кузнецов «интеллигент». Адмирал, видите ли, выражений не употребляет, английские статьи переводит, такие грехи, — съехидничал Георгий Константинович. — Да и какие у Кузнецова возможности в Москве? Вот этот полуэкипаж, караульная рота, штабные офицеры. Ну и Лукашов в резерве.

— А какие возможности сейчас у вас? Главным образом имя? За Жуковым, конечно, пойдут, но все ли?

— В этом загвоздка. Потому и приехал.

— Благословение получить?

— Совет, Николай Алексеевич. На кого в Москве, в Московском округе опереться? Оторвался, не знаю. С кем войска, как настроены?

— Кто первым возьмет инициативу, тот и выиграет. На Урале остались надежные части?

— Безусловно.

— Там теперь Павел Алексеевич Белов. Вызовите через него танковую дивизию. Срочно. На маневры в районе столицы. Имеете право, как заместитель министра. Пусть грузят в эшелоны только ядро, без тылов: боевую технику и мотопехоту. И по зеленой улице.

— Две, — повеселел Жуков. — Две дивизии с крепкими командирами. Мои выдвиженцы, не подведут.

— Это ваши проблемы.

— Значит, все же благословляете, Николай Алексеевич?

— Выбора нет. Или он нас…

— Мы его, — будто клинком разрубил Георгий Константинович нить разговора. С тем и отбыл, заронив в душу мою тревогу и напряженное ожидание.

О дальнейшем знаю со слов Жукова и других товарищей. Обсуждение персонального дела Берии на Президиуме ЦК оказалось для Лаврентия Павловича полной неожиданностью. Приехал есть полбу, а получил по лбу. Он был потрясен, растерялся. Однако растерянным выглядел и самоуверенный обычно толстяк Маленков, который вел заседание. Слишком уж осторожничал. И нашим, и вашим. Вдруг дело повернется не так, как намечено? Если Берия выскользнет из этого вот бывшего сталинского кабинета, он в тюрьме сгноит всех, кто против него. Но и отступать поздно.

Почти все участники заседания выступили с резкой критикой, с обвинениями. Единодушие нарушил лишь Микоян, попытавшийся оставить лазейку для Берии. Он, дескать, учтет все замечания, исправит свои ошибки. Человек опытный, знающий, способный приносить пользу партии и государству. Тут уж Маленков, опасаясь за свою шкуру, совсем сплоховал. Надо было подвести итог, сделать выводы, принять конкретные решения, а он мямлил что-то невразумительное.